ного, то это прошу возложить на меня. Думаю, разрешат. Через два дня у нас будет рабфак, даю вам честное слово!
Перед советом командиров стоял человек, в которого беззаветно верили. Наступила разрядка. Заговорили, зашумели, просили слова.
Мы помнили один любопытный случай. В один из зимних вечеров, в прошлом году, Антон Семенович читал нам письмо Алексея Максимовича Горького. В кабинете полно ребят. Неожнданно потух свет. Это случалось не часто. Сидим, тихо переговариваемся, не знаем, сколько продлится досадная темнота. За окнами кружилась вьюга. Прошло некоторое время в тишине. И вдруг резкий голос Антона:
— Да будет свет! Раз! Два! Три! — размеренный счет сопровождался громкими хлопками в ладоши.
По счету «три» ярко вспыхнула лампочка. Что же это — колдовство или фокус? Чем руководствовался Антон Семенович, какие силы подсказали ему миг появления света? Пораженные невероятным явлением, Застигнутые врасплох, мы ежились под ярким светом.
Этот случай помнили всегда, не находя разгадки… А теперь после ясных слов Антона Семеновича будто снова вспыхнул свет, и все увидели камни, о которые спотыкались. …Жизнь все шире распахивалась передо мной, и этот неоглядный простор напоминал мне мой исступленный восторг, когда в крымском походе, вместе со всеми, по горной дороге взошел я на крутой перевал.
То была, грань между тем, что было, и что теперь предстало перед глазами. Слева все заполнило огненное зарево, от которого нет сил оторваться, увидеть что-то другое. Из необозримой глади выплывал огромный шар легко и плавно, словно подталкиваемый невидимой сильной рукой из глубин моря. Вот он оторвался от горизонта, поплыл. Все ожило, засверкало искрами — и море, и небо, и земля. Осветились розовым сиянием отвесные скалы, острыми шпилями уходящие ввысь и падающие куда-то в пропасть. С высоты, как из-за гигантского занавеса, открылся легкий простор воздуха, неба, моря. Море, спокойное, чистое, казалось просвеченным до дна.
От берега по склону всходила к нам полоса сплошной зелени, сверкающей невыразимо прекрасными переливами света и тени. Все покоряло, в груди останавливалось дыхание, хотя воздух был легок, свеж, наполнен неизведанным смешением запахов.
И вдруг, как провозвестник начала дня, как гимн всему живому, грянул «Интернационал.
В груди сдавило, перехватило дыхание… и покатились слезы. Отчего? Может быть, детские душевные силы не в состоянии справиться с обилием вошедшего счастья? Может быть, ошеломила награда за все невзгоды прошлой короткой жизни? Может быть, это — очищение от человеческой скверны и полет в будущее?
Кто знает, что потрясло так неожиданно и сильно в эти короткие минуты?!
Очнувшись, я почувствовал, что такая же душевная буря коснулась и моих товарищей! Как хорошо, когда они — рядом!
…Много трудностей и тяжких испытаний еще выпадет на долю моих друзей — товарищей по коммуне. Им со всем советским народом возводить гиганты металлургии, перегораживать плотинами реки, штурмовать высоты и глубины, ковать оружие для родной Советской Армии; в пехотных цепях, за рычагами танков и штурвалами боевых самолетов, у артиллерийских орудий спасать Отчизну и весь мир от фашистской чумы; становиться ударниками труда, учеными, героями. Это уже тема другой книги.