На выходе из гражданской войны, в которой красные воевали ради будущего коммунизма, растущее недовольство в тылу и несогласованная работа советского административного аппарата ясно продемонстрировали лидерам партии, что страна к строительству коммунизма не готова ни технически, ни культурно. Для социализма и коммунизма требовались люди особого склада, сформироваться они должны были под воздействием определенных условий жизни и работы экономики, а условий этих не было. Кооперация, в которой Ленин видел зародыш будущей сети производственно-потребительских коммун, была огосударствлена и превращена в аппарат снабжения. Необходимая для экономии ресурсов централизация управления привела к бюрократизму в центре и пассивности на местах.
В этих условиях в течение 1920 года оформляется идея догоняющего развития: если условий для социализма нет, их надо создать искусственно, используя возможности государства. Именно догоняющее развитие обеспечило исключительно высокую роль государства в советской экономике. Оно требовало концентрации ресурсов на главных задачах. Концентрация ресурсов требовала централизованного аппарата управления. Таким аппаратом становился государственный аппарат. Государство, которое должно было превратиться в ассоциацию свободных производителей, вместо этого начинает диктовать производителям единый план, выполнение которого должно было изменить их самих.
ГОЭЛРО должен был не просто электрифицировать Россию, но создать условия для роста численности рабочего класса и перехода от крестьянского сельского хозяйства к промышленному.
Ленин в 1921 году распространяет идею Гусева о перепрыгивании через ступени технического прогресса на общество: «Если мы построим десятки районных электрических станций (мы знаем теперь, где и как их построить можно и должно), если мы проведем энергию от них в каждое село, если мы добудем достаточное количество электромоторов и других машин, тогда не потребуется переходных ступеней, посредствующих звеньев от патриархальщины к социализму или почти не потребуется».
Такие влиятельные исследователи, как Роберт Аллен или Стивен Коткин, рассматривают всю советскую систему как вариант догоняющей модернизации, способ вырвать страну из отсталости, обеспечить ей более привилегированное место в системе международного капитализма. Но амбиции большевиков не ограничивались желанием нарастить выпуск тех или иных видов продукции или освоить новые технологии. В ходе реализации этих планов должны были возникнуть новые люди и новые общественные отношения. Большевики не просто одними из первых начали управлять экономикой – только-только победив в войне, они поставили себе задачу управлять общественным развитием.
Глава 5НЭП (1921–1930)
Переход к НЭПу
НЭП и родился, и умер в результате череды кризисов.
Военно-коммунистическая система натурального распределения охватывала только отдельные категории городских жителей (служащих, рабочих и членов их семей). Большинство населения страны было сельским и вынуждено было выживать самостоятельно. Вдобавок у крестьян по разверстке отбирали все излишки сельхозпродукции. Предполагалось, что взамен они будут получать по линии огосударствленной кооперации промышленные товары, но по мере сокращения производства в первую очередь сокращался выпуск именно товаров для деревни как относительно менее важных для победы в войне. На содержание Красной армии шло 60 % мяса, рыбы, сахара, 50 % крупы, 40 % жиров. В 1920 году было произведено 5,8 млн пар армейской обуви и только 1,8 млн пар гражданской [46, C. 87].
Выпуск сокращался еще и потому, что уравнительное снабжение снижало материальную мотивацию к труду, а воспитать достаточное количество рабочих с коммунистическим отношением к труду за несколько лет было нереально. В результате государственная промышленность могла предложить деревне совсем немного, но и это количество продукции доходило до крестьян с большими проблемами из-за громоздкости административного аппарата и несогласованности действий разных наркоматов. В январе 1920 года Ленин на заседании коммунистической фракции ВЦСПС жаловался, что в СНК постоянно идет такая ведомственная драка, что ему хочется утопиться [49, C. 318]. С другой стороны, и крестьяне, зная, что все сверх необходимого у них отберут, старались выращивать не больше этого необходимого. Объемы сельскохозяйственного производства тоже падали, хоть и не так сильно, как промышленного.
К весне 1921 года ждать, пока государство наладит социалистический продуктообмен, было совершенно невозможно политически. Страну сотрясала череда крестьянских восстаний, к которым стало добавляться брожение в армии. X съезд РКП(б) в марте 1921 года открылся на фоне Кронштадтского мятежа, участники которого – революционные матросы – выдвинули лозунг «Советы без коммунистов».
Съезд в соответствии с докладом Ленина 15 марта принял решение о замене продразверстки продналогом – с этого события принято отсчитывать начало новой (по отношению к военному коммунизму) экономической политики, или НЭПа. Теперь у крестьян изымали не все сверх необходимого, а определенный заранее известный объем продукции (натуральный налог). Тогда же, в марте 1921 года, ВЦИК отменил госмонополию на хлеб, действовавшую еще с 1916 года, – теперь крестьянин мог сам продавать хлеб.
Первые годы НЭПа показывают, насколько взаимосвязаны все элементы экономики и как одно изменение в экономической политике вынуждает перестраивать всю систему экономических институтов.
Напомню, желаемым вариантом экономической системы коммунисты считали продуктообмен, то есть ситуацию, когда группы производителей производят блага для заранее известных потребителей (которые одновременно тоже производят какие-то другие блага) и потом обмениваются продукцией. Первоначально от этой схемы был сделан шаг назад к товарообмену, или бартеру. Однако крестьяне не спешили обменивать хлеб на тот набор промышленных товаров, который в 1921 году удалось завезти в деревню, предпочитая продавать хлеб, так что осенью Ленин был вынужден констатировать, что товарообмена не получилось, и от желаемой схемы был сделан еще один шаг назад – к простой купле-продаже. В числе прочего это означало признание частных посредников, перекупщиков, пользовавшихся слабостью государственной торговой сети.
Для переориентации производства на нужды деревни и, шире, конечных покупателей потребовалось перевести главки на хозяйственный расчет. Сам этот термин, вероятно, впервые был использован в наказе Совнаркома от 9 августа 1921 года «О проведении в жизнь начал новой экономической политики», в котором профсоюзам предписывалось участвовать «в организации производства и труда на основе принципа хозяйственной целесообразности и расчета» [55, C. 93]. Хозяйственный расчет предполагает, что предприятия должны были получать ресурсы для деятельности благодаря работе на рынок. Для промышленности, выпускавшей товары народного потребления, это означало, по сути, коммерческий расчет, ведение хозяйства на капиталистических принципах: с конкуренцией, маркетингом, рекламой и всем прочим. Для тех немногих предприятий, чью продукцию потребляло государство, хозрасчет означал требования безубыточности и снижения себестоимости.
Рассказ о термине «хозрасчет» необходим потому, что это понятие оказалось одним из самых емких и неоднозначных во всем советском экономическом лексиконе. Необходимость соблюдения хозрасчета декларировалась всегда, включая сталинские пятилетки, но в разные эпохи под ним понимали очень разную степень хозяйственной автономии: от простого требования знать себестоимость продукции и снижать издержки до полной самостоятельности предприятий, то есть рыночного способа хозяйствования.
На старте НЭПа главки были преобразованы в тресты, объединяющие предприятия определенных отраслей промышленности. Основным отличием треста от главка было самофинансирование и хозяйствование на рыночных принципах. Хозрасчетной единицей было не отдельное предприятие, а именно трест, то есть группа компаний. В прямом управлении ВСНХ оставались лишь самые важные предприятия, тресты же были самостоятельны в своей деятельности. Масса мелких и средних предприятий, ранее национализированных как «источники сырья», сдавались в аренду. Из 37 тысяч национализированных к концу 1920 года предприятий в руках государства оставалось лишь 13 тысяч, из которых 4,4 тысячи были сданы в аренду, 5 тысяч работали, а оставшиеся бездействовали [56, C. 96].
Производственный и торговый аппарат нуждался в оборотных средствах. 12 октября 1921 года восстанавливается ликвидированный годом ранее Госбанк, вскоре к нему добавляются другие банки, открываются товарные биржи, начинают проводиться ярмарки. Поначалу Госбанк выдавал кредиты только сильным предприятиям, проводя «контроль рублем» над их работой.
Торговля к 1921 году была представлена в основном «мешочничеством», черным рынком, кооперация за предшествующие годы стала аппаратом снабжения, а без собственного сбытового аппарата предприятий львиную долю прибыли от продажи промышленных товаров забирали себе перекупщики. Поэтому начиная с января 1922 года трестам пришлось создавать собственные торговые организации – синдикаты.
Синдикаты «чувствовали» спрос и передавали этот импульс трестам, из-за чего уже в 1923 году обострились противоречия между синдикатами, объединившимися 30 июня 1923 года во Всероссийский совет синдикатов (ВСС), и ВСНХ. Синдикаты претендовали на управление промышленностью, стремясь диктовать трестам, что им производить, а ВСНХ старался, чтобы промышленность все-таки не шла слепо на поводу у рыночных сил, и обвинял ВСС в спекуляциях.
Помимо синдикатов, задачу доставки товаров покупателям взялись решать возникавшие как грибы после дождя акционерные и паевые общества, товарищества, кооперативные и частные лавки, что создавало питательную среду для перекупщиков. В строительстве торгового аппарата частник оказывался проворнее государства и забирал себе немалую долю прибыли. Появились «нэпманы» и «совбуры» (советские буржуа), которые вызывали ярость у коммунистов и иронию у писателей (лучшим описанием эпохи НЭПа, несомненно, являются романы «12 стульев» и «Золотой теленок» Ильфа и Петрова).
Изменялся и подход к снабжению рабочих. 18 июня 1921 года вышло постановление СТО об отмене на ряде предприятий карточек и организации коллективного снабжения рабочих продовольствием, промышленными товарами и денежными знаками в счет общей заработной платы предприятия.
В отношении государственной промышленности и торговли главным лозунгом первых лет НЭПа был призыв «Учиться торговать!». Частного торговца и частного производителя требовалось вытеснить не административными запретами, а более высоким качеством и более низкими ценами. Конкуренция рассматривалась как ключевое условие для улучшения работы государственных хозяйственных ведомств.
Задачу повышения деловой культуры советских хозяйственников Ленин считал основной, более важной, чем само по себе восстановление объемов производства. В статьях и выступлениях Ленина последних лет его жизни (1922–1923 годы) есть несколько сквозных тем, к которым он возвращается снова и снова. Одна из них – размышления о том, почему не получилось сразу перейти к социализму. Ленин отвечает на этот вопрос: «Не хватило культуры»:
«Если для создания социализма требуется определенный уровень культуры (хотя никто не может сказать, каков этот определенный “уровень культуры”), то почему нам нельзя начать сначала с завоевания революционным путем предпосылок для этого определенного уровня, а потом уже, на основе рабоче-крестьянской власти и советского строя, двинуться догонять другие народы?» [57, C. 381]
К концу жизни взгляды Ленина, в сущности, эволюционировали в том же направлении, что и марксистская мысль таких его младших современников, как А. Грамши, Д. Лукач и В. Беньямин, которые подчеркивали принципиальную недостаточность чисто экономического подхода к динамике социума без внимания к культурным аспектам. Культура у Ленина – очень емкий термин: культура вести дела, культура делового общения, культура организационная, самодисциплина, способность подчинить личные симпатии и антипатии пользе дела. Даже вопрос о концессиях Ленин трактовал не в чисто экономическом смысле (развитие производства), а в смысле обучения у иностранцев, как надо вести дела. Та же мысль стоит в центре его знаменитой статьи о кооперации: если крестьяне объединятся в кооперативы, то это объединение уже поднимет их деловую культуру на следующий уровень по сравнению с единоличным хозяйствованием. Отсюда возникает новое, но, по сути, прежнее ленинское определение социализма: если в 1918 году это была «сеть производительно-потребительских коммун, ассоциация трудовых коллективов», то в 1923 году это «строй цивилизованных кооператоров».
Появление синдикатов, развитие частной и государственной торговли привели к тому, что кооперативы давно перестали быть единственным каналом снабжения населения. 28 декабря 1923 года обязательная приписка граждан к какому-либо потребительскому кооперативу была отменена. Система снабжения «военного коммунизма» оказалась тем самым окончательно демонтирована в надежде, что граждане уже сами, добровольно, соберутся в производственные и потребительские кооперативы, когда «дозреют» до этого шага.
Развитие международной торговли
Лозунг «торговать с иностранцами, чтобы учиться у них деловой культуре» не остался на бумаге: в апреле-мае 1922 года состоялась Генуэзская конференция, посвященная возобновлению экономических отношений между Советской Россией и новыми странами Восточной Европы. В ходе конференции в пригороде Генуи Рапалло был заключен договор между Советской Россией и веймарской Германией, положивший начало сближению и сотрудничеству двух стран-изгоев. Это сотрудничество продолжалось все двадцатые годы. Для РСФСР этот договор означал окончание международной изоляции и первое признание де-юре как государства.
Стремясь не упустить российский рынок, другие страны после Рапалльского договора тоже стали развивать если не политические, то экономические связи с Россией. Во всех передовых странах мира были открыты советские торговые представительства или частные торговые фирмы с советским капиталом для международной торговли. Вероятно, самой известной из фирм такого рода была лондонская «Аркос» (All-Russian Cooperative Society Limited, Всероссийское кооперативное акционерное общество), открытая еще осенью 1920 года. Специально к Генуэзской конференции в апреле 1922 года в составе Наркомата внешней торговли (НКВТ) была создана Государственная экспортно-импортная контора (Госторг) РСФСР. Чуть позже появились республиканские и областные госторги. Некоторые тресты и кооперативы в 1922–1923 годах получили право торговать с заграницей напрямую. Таким образом, ради развития НЭПа была частично нарушена (но не отменена!) введенная в 1918 году монополия внешней торговли.
Кризис сбыта 1923 года
Появление новых буржуа и использование в государственной промышленности капиталистических методов вызвало у многих партийцев разочарование и идейный разброд. Ленин на X съезде партии предусмотрительно «продавил» не только решение о замене разверстки налогом, но и резолюцию о единстве партии, запрещавшую фракционную борьбу. На практике от «разномыслия» эта резолюция не спасла, а только дала партийному большинству, во главе которого вскоре встал Иосиф Сталин, инструмент для борьбы с противниками «по формальным основаниям».
Противоречия неслучайно обострились именно к 1923 году: государственный аппарат оказался совершенно не готов к НЭПу и фактически плелся в хвосте стихийных процессов, из-за чего первые два года НЭПа называли потом «периодом хозяйственной автономии» [56, C. 108]. Отмена хлебной монополии моментально вызывала скачок спекуляции, с которой предназначенный для «товарообмена» снабженческий аппарат был не в силах конкурировать. Основной объем предназначенной для обмена на хлеб промышленной продукции завезли в обычно самые плодородные черноземные губернии, где в 1921 году случился неурожай. Государство не смогло получить в порядке товарообмена достаточно хлеба из губерний с нормальным урожаем, а в Поволжье разразился голод. Голодающие двинулись в менее пострадавшие районы и своим спросом на продовольствие взвинтили цены на него по всей стране. Промышленность при такой конъюнктуре не смогла получить достаточно средств за свои товары, отчего в 1921–1922 годах продолжилось закрытие предприятий. Убытки государственной промышленности за первый год НЭПа составили 150–200 млн золотых рублей [56, C. 98]. Пахотные площади в стране сокращались и вовсе вплоть до 1923 года по тем же причинам: разрешение торговли само по себе еще не означало, что до крестьян дойдут по приемлемым ценам те товары, ради которых они согласятся увеличивать запашку.
Одним из главных политических лозунгов НЭПа была смычка, то есть экономический союз двух господствующих в стране классов: пролетариата и крестьянства. Смычка означала взаимовыгодные условия торговли, обмена промышленных товаров на сельскохозяйственные. Но на практике все годы НЭПа промышленность постоянно «промахивалась» мимо рыночного равновесия. По сравнению с довоенным 1913 годом цены выросли и на промышленную, и на сельскохозяйственную продукцию, но из-за голода в 1921 году цены на сельхозтовары были относительно выше. Расхождение индексов цен в литературе тех лет именовалось ножницами цен и означало, что для одной из сторон условия торговли менее выгодны, чем для другой.
Поскольку в 1921 году цены на хлеб были относительно выше цен на промтовары, голодающие были готовы платить любые деньги и распродавать личные вещи. В 1922 году был получен нормальный урожай, и ситуация сменилась на противоположную: теперь взлетели цены на промышленную продукцию. В 1923 году ситуация усугубилась: декрет ВЦИК и СНК от 10 апреля установил, что тресты действуют «на началах коммерческого расчета с целью извлечения прибыли» [58, C. 29], а 16 июля заместитель председателя ВСНХ Г. Пятаков издал приказ № 394, согласно которому вся деятельность трестов должна направляться и оцениваться «под углом зрения прибыли». Имея монопольное положение в своих отраслях, тресты немедленно взялись выполнять этот приказ самым простым способом – взвинтили цены, что привело во второй половине 1923 года к кризису сбыта: при огромном неудовлетворенном спросе склады оказались завалены продукцией, которая была не по карману населению. По оценке Т. Коржихиной, которая занималась биографией руководителя крупнейшего в стране Всероссийского текстильного синдиката В. Ногина, величина наценок на пути товара от завода к крестьянину достигла 527 % [59, C. 72–73], то есть крестьяне переплачивали за промышленную продукцию более чем в пять раз!
Кризис сбыта, в свою очередь, был одной из причин политического кризиса 1923 года, результатом которого стало появление первой организованной партийной оппозиции курсу ЦК РКП(б).
НЭП по своей сути был противоречивой экономической политикой и, разумеется, рождал споры и дискуссии о допустимых пределах использования рыночных механизмов, соотношении экономики и политики, опасности возрождения капиталистов и идейного перерождения советских руководителей, наилучших способах государственного регулирования и тому подобного. Наиболее яркие экономические дискуссии советского периода проходили именно в двадцатые годы.
Биография В. Ногина авторства Т. Коржихиной не зря называется «Из нелегалов в коммерсанты». С началом НЭПа этот старый большевик возглавил Всероссийский текстильный синдикат (ВТС, образован 28 февраля 1922 года), а затем и Всероссийский совет синдикатов (ВСС), став фактически крупнейшим (гос)капиталистом мирового масштаба. К 1 декабря 1922 года в ВТС входило 28 трестов, включавших 390 фабрик, где было занято 284,6 тысячи рабочих. Входящие в ВТС предприятия производили 43,2 % шерстяных и 44,5 % льняных тканей в СССР [59, C. 91]. ВТС имел самое большое число веретен в мире, что делало его крупнейшим мировым потребителем хлопка, а Ногин благодаря этому имел возможность диктовать свои условия и его американским производителям, и гамбургским перекупщикам [59, C. 102].
Ничего удивительного, что Ногин был сторонником полной рыночной свободы трестов и синдикатов. «Нельзя поэтому допустить и мысли, – писал он, – о каком-то бюрократическом управлении трестами», а за ВСНХ надо сохранить только «контрольно-наблюдательные функции» [59, C. 92]. Его противники с возмущением писали, что Всероссийский совет синдикатов узурпировал ценовую политику и лишь постфактум информирует государственные органы о своих решениях [27, C. 57].
Возрождение капиталистических отношений привело к появлению у трестов и синдикатов частных экономических интересов, не всегда совпадавших с государственными. Ф. Дзержинский, после гражданской войны возглавивший Наркомат путей сообщения (НКПС), в ноябре 1923 года жаловался в Совет труда и обороны, что производители топлива и металла, не считаясь с государственной целесообразностью, взвинтили цены, что увеличило издержки железных дорог и привело к их убыточности [60, C. 431]. Он же сразу после назначения в феврале 1924 года главой ВСНХ признавался, что сам три года руководил транспортом и по себе знает, «как из повседневной нашей практики возникает противопоставление интересов вверенного тебе дела общим интересам», – и требовал от хозяйственных работников изживать ведомственную замкнутость [61, C. 7]. Как глава ВСНХ Дзержинский считал, что синдикаты надо сохранить, но сделать их представителями не трестов, а государства.
Карьера Ногина оборвалась трагически: в мае 1924 года он скончался во время операции. Ненадолго пережил оппонента и Дзержинский, умерший летом 1926 года, – ради восстановления хозяйства всем приходилось работать на износ.
Денежная реформа 1922–1924 годов
В первые годы НЭПа государство воздействовало на экономику в основном методами денежно-кредитной политики, что вызвало острое соперничество между Госпланом, который делал первые шаги в составлении общегосударственных планов, и Наркомфином, который считал такие планы излишними. Укреплению позиций сторонников монетарных методов служила денежная реформа. Ее основным автором считается нарком финансов Г. Сокольников, который двумя годами ранее во время командования Туркестанским фронтом провел аналогичную реформу в Туркестане.
В течение 1922 года Госбанк копил золото и валюту для обеспечения нового платежного средства – червонца. С 27 ноября 1922 года в оборот постепенно стали вводиться золотые червонцы, количество которых было привязано к золотому запасу страны, что должно было гарантировать их от обесценения и остановить инфляцию, которая к концу гражданской войны приобрела циклопические масштабы – цены номинировались в миллионах и миллиардах. Червонец приравнивался к десяти дореволюционным золотым рублям.
Введение твердой валюты с самого начала преследовало цель обеспечения торгового оборота, поскольку червонцы не считались платежным средством, эмитировались госбанком, а не Наркомфином, и по статусу являлись банковскими кредитными ценными бумагами. Получалось, что Наркомфин эмитирует рубли (или совзнаки) (с надписью на купюрах «государственный казначейский билет»), а Госбанк – параллельную валюту, червонцы (с надписью «билет Государственного банка СССР»). Совзнаки, как и раньше, выпускались в основном для покрытия дефицита бюджета, их выпуск не был связан с объемами товарной массы, то есть инфляция в совзнаках продолжалась. При этом, так как количество червонцев в экономике было стабильным, цены в червонцах тоже оставались стабильными. Одновременное сосуществование падающих совзнаков и стабильных червонцев само по себе приводило к вытеснению первых последними: все стремились обменять обесценивающиеся совзнаки на твердую валюту. За год с момента начала выпуска червонцы заняли 78,5 % во всей денежной массе [62, C. 78]. Побочным эффектом такой схемы были спекулянты, наживавшиеся на разнице курсов.
Параллельно, чтобы снизить потребность в эмиссии совзнаков, спешно восстанавливали налоговую систему. Переходной формой тут стали государственные займы, облигации которых принимались государством в уплату налогов. В середине 1922 года был выпущен государственный хлебный заем на 10 млн пудов зерна (облигация займа обменивалась на хлеб, то есть заем был натуральным), а 31 октября 1922 года – первый денежный заем на 100 млн рублей [62, C. 77].
В феврале 1924 года начался выпуск рублей нового образца по твердому курсу, а 7 марта 1924 года совзнаки были выведены из обращения. К тому времени советские деньги (совзнаки) настолько обесценились, что за один золотой рубль давали 50 млрд (50 000 000 000) рублей совзнаками [46, C. 103]. Денежная реформа завершилась. Благодаря сокращению расходов и росту доходов с 1 июля 1924 года денежная эмиссия как способ покрытия дефицита бюджета была наконец прекращена [62, C. 81], правда, ненадолго. В стране появилась новая устойчивая валюта, размениваемая на золото. С того же 1924 года эмиссия червонцев стала проводиться Госбанком в соответствии с регулярно составляемыми квартальными кредитными планами, то есть постепенно стало происходить подчинение монетарной политики задачам наращивания инвестиций. Формально существование двух валют продолжалось до 1925 года, когда эмиссионные права Наркомфина были переданы Госбанку. Рубли и червонцы были уравнены в правах, и сейчас слово «червонец» означает не какую-то отдельную валюту, а просто «десять рублей».