Удивительные успехи военной экономики дают нам материал для размышлений о том, как развивалась бы страна, если бы такую слаженность удалось сохранить в мирное время. Совершенно логично, что руководители государства пытались в первой послевоенной пятилетке сохранить многие военные принципы управления, включая централизацию управленческих решений, разветвленные и дублирующие друг друга системы контроля и преимущественно административные методы руководства. Но в мирное время этот подход быстро начал давать сбои – сначала в сельском хозяйстве, а затем и в промышленности. Проблема увязки частного и общественного интересов, или, выражаясь советским языком, «вознаграждения по труду и участия в управлении» опять выходила на первый план.
Глава 10Слабая сверхдержава. Послевоенное восстановление 1945–1953
Победа в войне превратила СССР из государства-изгоя, каковым он в значительной мере оставался все предвоенные годы, в крупнейшую силу в мировой политике. Образ СССР как победителя фашизма и настойчивая пропаганда, согласно которой эта победа была одержана именно благодаря советской политической и экономической модели (что, на мой взгляд, чистая правда), сделали СССР привлекательным в глазах множества людей по всему миру. Советские войска стояли в Европе и в Китае. На Ялтинской и Потсдамской конференциях лидеры СССР, США и Великобритании фактически решали судьбу всего послевоенного мира.
В то же время возросший престиж СССР не мог не беспокоить вчерашних партнеров по антигитлеровской коалиции, в США лояльного Рузвельта сменил «ястреб» Трумэн, а испытания американцами ядерного оружия на мирных японских городах было недвусмысленной демонстрацией силы. Обстановка была такой, что 26 мая 1948 года Политбюро ЦК ВКП(б) поручает Госплану составление мобилизационного плана на первый год войны [162, C. 27].
Все эти условия заставляли руководство СССР в гораздо большей степени, чем раньше, учитывать при выработке экономической политики международный контекст. В отношении стран Восточной Европы можно было реализовывать две противоположные тактики: либо максимально использовать их ресурсы для скорейшего восстановления СССР, либо, наоборот, помогать им восстанавливать свое хозяйство в расчете заполучить сильных союзников [163, C. 17]. То же верно в отношении Маньчжурии: японские промышленные объекты очень пригодились бы в СССР, но они же могли помочь китайским коммунистам выиграть, наконец, шедшую несколько десятилетий гражданскую войну.
При этом если экономика США за годы войны окрепла и окончательно оправилась от последствий Великой депрессии, то вся территория от Эльбы до Волги представляла собой руины. Полные людские потери СССР, по современным оценкам, составили 26–27 млн человек (включая убийства мирных жителей и преждевременную смертность от тяжелых условий жизни) [164, C. 25]. Другими словами, СССР потерял 14 % населения, в том числе 10 % мирного населения. На оккупированных территориях было уничтожено либо вывезено две трети находившегося там до войны имущества [130, C. 162]. В деньгах прямой ущерб от разрушений оценивался в 679 млрд рублей плюс еще 1890 млрд рублей расходов на войну и потерь в доходах предприятий и населения (упущенной выгоды) [89, C. 607]. Для сравнения напомню, что за годы войны все капитальные вложения в промышленность составили 75 млрд рублей. А простые люди – победители фашизма законно ожидали, что тяготы войны окажутся в прошлом.
Первые два послевоенных года СССР надеялся, что с бывшими союзниками удастся договориться об экономическом сотрудничестве. США поставили условие, что для получения помощи СССР должен вступить в институты созданной в 1944 году Бреттон-Вудской системы, к которым относились, в частности, Международный банк реконструкции и развития (МБРР) и Международный валютный фонд (МВФ). 5 марта 1945 года вышло распоряжение СНК СССР № 3668-рс о создании комиссии СНК во главе с Н.А. Вознесенским, которая должна была разработать конкретные условия участия СССР в этих учреждениях [146, C. 179]. Но уже в начале 1946 года США довели до сведения советской стороны, что вопрос о займе будет решаться в прямой зависимости от взаимоотношений СССР со странами Восточной Европы и от готовности Советского Союза принять установленные МВФ и МБРР правила свободной торговли, что СССР счел неприемлемым [165, C. 377].
Сейчас считается общепринятым, что СССР отверг предложенный госсекретарем США Джорджем Маршаллом 5 июня 1947 года план предоставления европейским странам американских субсидий и кредитов («план Маршалла»), опасаясь попасть под политический диктат США. Но, как показал Ю. Бокарев, Советскому Союзу никто никакой помощи не предлагал. СССР первое время проявлял интерес к этой инициативе и прекратил участие в обсуждении плана, когда понял, что на экономическую поддержку рассчитывать не приходится [166]. Такой же точки зрения придерживается О. Санчес-Сибони: послевоенная экономическая изоляция СССР была навязана ему бывшими союзниками [38, C. 102].
Это «международное» вступление к первой послевоенной главе необходимо, чтобы напомнить читателю, что и после победы советское правительство по-прежнему было вынуждено действовать в условиях, сильно ограничивавших «свободу маневра», и ресурсы, которые в той ситуации СССР мог направить на увеличение благосостояния своих граждан, по-прежнему были весьма скромными.
Четвертая пятилетка (1946–1950)
Благодаря тому, что по мере отвоевывания территорий Госплан сразу приступал к составлению «частных» планов восстановления отдельных отраслей хозяйства, четвертую пятилетку с использованием этих заделов удалось разработать достаточно быстро.
Пятилетний план был представлен Вознесенским на первой сессии Верховного Совета СССР второго созыва 15–18 марта 1946 года и утвержден Верховным Советом 18 марта 1946 года. Это выгодно отличало его от многих других планов, которые зачастую утверждались только к концу первого года пятилетки (или, как будет с пятой пятилеткой, и вовсе к концу второго года).
Структурные сдвиги
В наиболее общем виде направление развития советской промышленности оставалось неизменным: курс на преимущественное развитие тяжелой промышленности, в особенности топливной, энергетической, металлургии и машиностроения. Ориентиры задал лично Сталин, потребовав 9 февраля 1946 года, чтобы промышленность могла производить ежегодно до 50 млн тонн чугуна, до 60 млн тонн стали, до 500 млн тонн угля, до 60 млн тонн нефти.
Разумеется, требовалось развить строительную индустрию, на которую ложилась задача восстановления разрушенных городов и промышленных объектов. Стройкомплекс по плану должен был обеспечивать ежегодный рост капитальных работ на 12 % [155, C. 103]. За пять лет планировалось восстановить, построить и ввести в действие около 5900 предприятий. Планом предусматривалось израсходовать 250 млрд централизованных капвложений, из них только на восстановительные работы 115 млрд рублей.
Фактически объем капитальных работ рос еще быстрее. Например, в 1946 году он вырос на 17 %, в 1948 году – на целых 23 %. Вместо 5900 ввели в работу 6200 крупных предприятий. Промышленность строительных материалов стала рекордсменом пятилетки: объемы их производства выросли почти в 4,5 раза.
В капитальных работах росла доля жилищного строительства: с 10 % в 1946 году до 18 % в 1947‑м. В четвертой пятилетке были заложены основы индустриального домостроения, которые ярко проявились позднее, в хрущевскую эпоху. Одновременно был наведен порядок в строительстве: с 1 апреля 1947 года прекращалось финансирование строек, не имевших утвержденных в установленном порядке проектов и смет.
Основным сдвигом в структуре промышленного производства, конечно, была конверсия. Несмотря на начавшийся в 1943 году восстановительный процесс, к концу войны производство товаров народного потребления составляло всего 41 % от довоенного уровня. Если в начале войны гражданские мощности переводились на выпуск военной продукции, теперь предстояло провести обратную перестройку. Перестройка эта сопровождалась неизбежным временным падением объемов производства: если в 1945 году объем валовой продукции промышленности составлял 92 % от довоенного уровня, то в 1946 году он снизился до 77 % от довоенного уровня [89, C. 610]. При этом гражданское производство за 1946 год выросло на 20 %, но этот рост не мог компенсировать общего трансформационного спада [155, C. 107]. К концу 1946 года конверсия военных предприятий в основном была завершена, и с 1947 года начался бурный рост промышленного производства: на 22 % – в 1947 году, на 26 % – в 1948‑м, на 20 % – в 1949‑м и на 23 % – в 1950‑м.
Многие военные наработки помогали развивать гражданские отрасли. Так, Уралмашзавод освоил производство буровых станков для нефтяников. В качестве силовой установки в них использовался двигатель от танка Т-34 [4, C. 337]. Благодаря конверсии четвертая пятилетка оказалась единственной за всю советскую историю, в которой производство товаров народного потребления росло более быстрыми темпами, чем тяжелая промышленность. Среднегодовой темп прироста производства группы «А» (средства производства и вооружение) составил за пятилетку 12,8 %, группы «Б» (легкая и пищевая промышленность) – 15,7 % [118, C. 49]. После завершения конверсии тяжелая промышленность опять стала расти более быстрыми темпами, чем легкая и пищевая. Если рассматривать только период 1947–1950 годов, то группа «А» росла темпом 25,6 % в год, а группа «Б» – только 16,3 % [118, C. 49].
Процесс конверсии наглядно отразился в расходах на оборону в государственном бюджете СССР. Если в 1943 году они составляли 59,5 %, а в 1945 году – 42,9 %, то в бюджете на 1947 год расходы на оборону официально составляли только 18 % бюджета [139, C. 341]. При анализе этих цифр, конечно, надо помнить, что, к примеру, расходы на атомный проект не считались оборонными, хотя оборонное назначение в исследованиях по атомной энергии было основным.
Восстановление сопровождалось переходом на новую техническую базу. Восстанавливаемые домны снабжались автоматизированным управлением, в шахтах стали использоваться новые высокопроизводительные врубовые машины и угольные комбайны, на восстанавливаемых электростанциях устанавливались более мощные турбины и паровые котлы более высокого давления. В 1951 году в Ульяновске заработал первый в мире полностью автоматизированный завод по производству автомобильных поршней. Весь завод обслуживали всего девять рабочих. Расширялось применение автоматической сварки, скоростного резания металлов и других прогрессивных технологических приемов. Всего по плану пятилетки производство приборов для автоматизации должно было вырасти в семь раз по сравнению с 1940 годом [167, C. 35].
В декабре 1946 года вышло постановление Совмина СССР о подъеме легкой промышленности, которым требовалось внести изменения в пятилетний план, увеличив капитальные вложения в текстильную и легкую промышленность и полностью обеспечить их топливом, сырьем и энергией. Выпуск тканей за оставшиеся четыре года пятилетки должен был вырасти в два раза, обуви – в 2,5 раза. Не забыли и промысловую кооперацию, ей постановлением от 9 ноября 1946 года также вменялось в обязанность активнее развивать производство ширпотреба. Для развития кооперации было создано Главное управление по делам промысловой и потребительской кооперации (ноябрь 1946 года).
Некоторые акценты пятилетки следовали довоенным трендам. Так, продолжался рост энерговооруженности как основа роста производительности труда. Для этого строились новые и новые электростанции, началось освоение угольных бассейнов в Казахстане (Экибастуз), Киргизии, Башкирии, расширялась добыча в Подмосковном и Печорском угольных бассейнах. Энерговооруженность труда в 1953 году втрое превысила довоенный уровень [89, C. 614]. Производительность труда за пятилетку выросла на 37 %, а энерговооруженность – на 33 %, то есть производительность труда росла почти пропорционально росту его энерговооруженности.
В размещении промышленности также продолжился довоенный тренд: движение на восток. Восточные районы страны получили множество эвакуированных предприятий, и только часть из них после войны перебазировали обратно. К 1953 году промышленное производство Урала превышало довоенный уровень более чем в четыре раза, Западной Сибири – почти в 4,5 раза, Восточной Сибири, Казахстана и Средней Азии – почти в 2,8 раза. Для сравнения: по СССР в целом объем промышленного производства в 1953 году превышал уровень 1940 года в 2,5 раза. На Урале завершилось строительство Челябинского металлургического завода, крупный металлургический завод был заложен в Караганде, развивалась добыча цветных металлов в Казахстане и Средней Азии и так далее.
Наметки генерального плана предполагали расширение топливно-энергетической базы, в том числе гидроузлы на Волге и Ангаре, достройку БАМа.
В 1947 году в Иркутске состоялась конференция на тему экономического развития Сибири. Предполагалось, что в Ангаро-Енисейском регионе будет создан не менее масштабный, чем Урало-Кузнецкий индустриальный комплекс, Восточно-Сибирский комбинат с крупными энергетическими резервами для дальнейшего развития всего СССР [168, C. 708]. В 1948 году аналогичная конференция прошла в Кузбассе. Началась ускоренная индустриализация Прибалтики и Молдавии, которую не успели провести до войны. В Эстонии, например, объем промышленной продукции в 1953 году превысил довоенный уровень в 5,3 раза.
С другой стороны, в четвертую пятилетку появились новые направления структурных сдвигов, которые будут усиливаться в течение последующих десятилетий: газификация и химизация. Природному газу будет суждено вытеснить уголь и торф с большинства тепловых электростанций, а развитие химии и нефтехимии позволит заменить множество натуральных материалов синтезированными. Знаковым событием тут стал ввод в действие первого в СССР и второго в мире магистрального газопровода «Саратов – Москва» в 1946 году. Правда, вывести его на проектную мощность удалось только через год – мешали отсутствие опыта и ряд нерешенных на тот момент технологических трудностей.
В четвертую пятилетку были заложены основы нескольких новых отраслей промышленности: атомной, ракетной и радиолокационной. Все они срочно понадобились для того, чтобы обезопасить СССР от ядерного удара. Для тех же целей шло спешное развитие реактивной авиации. Летом 1946 года правительство утвердило трехлетний план развития радиолокационной техники. Начальником головного НИИ по радиолокации был назначен академик А. Берг, который стал одним из пионеров кибернетики [4, C. 319]. Советские компьютеры выросли из оборонных задач четвертой пятилетки.
Благодаря напряженному труду ученых и инженеров и работе разведки СССР уже в 1949 году сумел создать собственную атомную бомбу. Для того чтобы защитить Москву от вражеских атомных бомбардировщиков, в том же 1949 году начались работы над системой противовоздушной обороны, которая должна была обладать возможностью отражения массированного налета авиации противника с участием до 1200 самолетов. Известные всем автомобилистам «бетонки» в Московской области были построены в 1950‑е годы для обслуживания 56 зенитно-ракетных комплексов, расположенных вокруг столицы двумя кольцами. В итоге, как мы знаем, ядерной войны не случилось, но холодная война стала противостоянием на экономическое истощение, ракеты и средства обороны приходилось постоянно модернизировать, а военно-промышленный комплекс в конечном счете превратился в «государство в государстве», о чем еще пойдет речь в следующих главах.
В плане четвертой пятилетки ставилась задача увеличения производства товаров ширпотреба для проведения намеченной денежной реформы, развертывания торговли. По плану товарооборот должен был увеличиться на 28 %, а потребление населения – на 35–36 % в сравнении с 1940 годом и почти в 2,5 раза – в сравнении с 1945‑м. Сверх этого в декабре 1946 года вышло постановление о дополнительном увеличении вложений в легкую промышленность по сравнению с пятилетним планом [70, C. 246].
В действительности по итогам пятилетки объем выпуска гражданской продукции превысил уровень 1940 года на 23 %, объем товарооборота – на 10 % [169, C. 74]. Производство средств производства при этом составило 205 % к уровню 1940 года, то есть, несмотря на конверсию, общим направлением экономической политики продолжало оставаться наращивание экономического потенциала в ущерб росту потребления.
В целом по промышленности довоенный объем производства был достигнут уже в 1948 году, то есть промышленность восстанавливалась как минимум вдвое быстрее, чем после Гражданской войны. По темпам сталинская экономическая система определенно превосходила нэповскую.
Сельское хозяйство
Сельское хозяйство за годы войны понесло тяжелые потери, связанные как непосредственно с действиями врага, так и с тем, что оно, как и в предвоенные годы, служило ресурсом для других отраслей. Ускоренная коллективизация и последовавший за ней голод сопровождались массовым забоем скота, в том числе тяглового. Поголовье скота к 1941 году так и не восстановилось до прежнего уровня, но за годы второй и третьей пятилеток нехватку живой тягловой силы частично удалось заменить массированными поставками на село тракторов и грузовиков. С началом войны техника из МТС мобилизовалась на нужды армии, трактора теперь таскали противотанковые пушки. Одновременно тракторные заводы перешли на выпуск танков, поставки новой техники на село резко сократились. В результате за годы войны число тракторов на селе снизилось на 30 %.
Фашисты разорили и разграбили 98 тыс. колхозов, 1876 совхозов и 2890 МТС, зарезали или угнали миллионы голов лошадей и скота, а из-за призыва в армию и мобилизации на заводы количество трудоспособных в колхозах на 1946 год было на 29 % меньше довоенного [89, C. 618]. Село испытывало острую нехватку и в технике, и в людях.
Советскому Союзу повезло, что за военный период не было явно неурожайных лет, но везение когда-нибудь заканчивается. 1946 год по погодным условиям был крайне неблагоприятным, и село встретило его разоренным. Компенсировать засуху агротехникой не было никакой возможности, что привело к последнему в новейшей отечественной истории голоду.
Первой реакцией властей на неурожай были новые административные меры. 27 июля 1946 года вышло постановление СНК СССР и ЦК ВКП(б) о мерах по обеспечении сохранности хлеба, требовавшее от прокуратуры строже наказывать за хищения хлеба, а от Министерства заготовок – подготовить ссыпные пункты и сушилки, чтобы минимизировать потери хлеба от порчи. А 19 сентября 1946 года вышло постановление СНК СССР и ЦК ВКП(б) о мерах по ликвидации нарушений Устава сельскохозяйственной артели, направленное против перевода колхозной собственности в личную собственность колхозников и против прирезок к приусадебным участкам за счет колхозных полей. Точно такое же постановление выходило в 1939 году. Пока что правительство считало, что репрессивные и контрольные меры достаточно эффективны.
Засуха и голод заставили отложить на год запланированную отмену карточек – в стране просто не было достаточного количества продовольствия для свободной продажи. В феврале 1947 года на пленуме ЦК ВКП(б) состоялся разбор причин неурожая, по итогам которого были определены несколько направлений подъема сельского хозяйства.
Разумеется, упор был сделан на восстановление технической базы сельского хозяйства, в четвертую пятилетку было начато производство более 150 типов новых сельхозмашин, быстро восстанавливался тракторный парк, выпуск сельхозмашин каждый год почти удваивался. Если в 1945 году было произведено 7,7 тыс. тракторов, то в 1950‑м – уже 109,9 тыс. [4, C. 352]. Выпуск удобрений за пятилетку вырос в пять раз и в 1,7 раза превысил уровень 1940 года. Капвложения в сельское хозяйство в 1950 году в 1,9 раза превышали уровень 1940 года.
Главным итогом пленума стали решения о развитии орошения и мелиорации, заложившие основы «сталинского плана преобразования природы». Начало его реализации было положено постановлениями правительства от 29 мая 1948 года «О плане развития сельской электрификации на 1948–1950 гг.» и от 20 октября 1948 года «О плане полезащитных лесонасаждений». План предполагал высаживание 5320 километров (117,9 тыс. га) крупных (шириной до 100 метров) защитных лесополос по берегам рек и еще 5709 тыс. га лесополос в колхозах, которые бы задерживали снег на полях и препятствовали суховеям из Средней Азии, а также широкое строительство малых ГЭС в сельской местности. ГЭС должны были питать водяные насосы и снабжать близлежащие колхозы электричеством, повышая производительность труда в них, а их плотины – создавать резервуары воды для полива полей. Всего должно было возникнуть 44 тыс. малых водоемов.
К сожалению, с реализацией плана возникли проблемы, хотя размах лесопосадок поражал. За 1948–1953 годы было высажено больше деревьев, чем за предыдущие 250 лет. За два оставшихся года четвертой пятилетки было высажено 1,3 млн га лесозащитных полос, то есть по 650 тыс. га в год. За пятую пятилетку было высажено еще 1,7 млн га лесополос, то есть сажали уже только по 340 тыс. га в год. Снижение интенсивности этой работы было связано в том числе с низкой отдачей: в те годы в биологии авторитетом считался академик Т. Лысенко, который отрицал внутривидовую конкуренцию и рекомендовал сажать деревья так называемым «квадратно-гнездовым способом», который позже вошел в советский фольклор. Из-за этих рекомендаций бо́льшая часть саженцев не выжила.
С малыми ГЭС и мелиорацией тоже не задалось. Грандиозная программа не была обеспечена ни кадрами, ни ресурсами. В стране просто неоткуда было взять столько гидростроителей и мелиораторов. Строительство ГЭС без должной подготовки приводило к заболачиванию лугов, засолению почв, а их плотины зачастую были не в состоянии выдержать паводка [170]. Вдобавок к разовым затратам на колхозы легли крупные дополнительные операционные затраты по поддержанию этих гидросистем в рабочем состоянии – при сомнительной эффективности для урожаев.
В феврале 1949 года Совмин СССР принял постановление о коллективном и индивидуальном огородничестве. Правительство обязало местные органы власти до 1 апреля 1949 года выделить под огороды рабочих и служащих свободные земли городов, поселков, госземфонда, а также свободные земли предприятий, учреждений и организаций. Но при этом доходы рабочих и служащих, полученные на таких участках, облагались сельскохозяйственным и подоходным налогами.
18 апреля 1949 года был принят трехлетний план развития животноводства. В 1928 году, накануне массовой коллективизации, в стране было произведено 4900 млн тонн мяса в убойном весе при численности населения 150 млн человек, то есть на человека приходилось 32,6 кг мяса в год. После коллективизации и последовавшего за ней голода 1932–1933 годов производство мяса на душу населения сократилось в 2,5 раза, достигнув минимума в 1934 году: 12,8 кг на человека в год[31]. C 1934 года начался неустойчивый рост производства мяса, который в 1940 году сменился новым падением. Накануне принятия трехлетнего плана развития животноводства, в 1948 году, производство мяса в убойном весе составило 3060 млн тонн, или 17,5 кг на человека, то есть в среднем советский гражданин – победитель фашизма ел почти в два раза меньше мяса, чем за 20 лет до этого.
Планом предусматривалось за три года увеличить производство мяса, сала, молока, масла, яиц не менее чем в полтора раза (!). Трехлетний план предусматривал расширение кормовой базы животноводства, в частности развитие травосеяния, а также ускоренную механизацию отрасли, строительство коровников. Тут надо отметить, что и знаменитая хрущевская кукуруза, и зерно, закупленное за рубежом (не менее известный факт) в основном предназначались на корм скоту. В период четвертой пятилетки проблему пытались решить за счет развития посевов сочных кормов, то есть разного рода трав.
В плане достигли своего пика тенденции в планировании сельского хозяйства, отмеченные выше применительно к ежегодным госплановским сельскохозяйственным планам: число животноводческих ферм, численность скота на них, их оснащенность оборудованием и кормами предписывалось увеличить безо всякого разбора, почему, собственно, колхозники до сих пор этого не сделали. Если в 1939 году колхозы обязали иметь по две животноводческие фермы, то теперь – по четыре, а также увеличить минимально допустимое количество поголовья скота на них. Мотивировать исполнителей собирались очень просто: с колхозов, у которых не будет по четыре фермы, предписывалось собирать мяса по обязательным поставкам на 10 % больше. В 1950 и 1951 годах нормы сдачи мяса, молока, шерсти и яиц были повышены. Министерство сельского хозяйства СССР, Министерство совхозов СССР, местные партийные и советские органы, которые были основными исполнителями плана согласно постановлению, должны были делать это просто в порядке административной дисциплины. Колхозам рекомендовалось устанавливать сдельную оплату труда в животноводстве, не затрагивая вопроса, насколько животноводство как отрасль в целом было прибыльно для колхозов и насколько общественное хозяйство было прибыльно для колхозников, особенно в сравнении с личным приусадебным.
Между тем по итогам 1950 года колхозники тратили на общественные работы 73 % рабочего времени и имели с этих работ 19,5 % денежных доходов. На работу в государственных и кооперативных организациях, то есть на своего рода «отходничество», уходило 10 % времени и приходилось 19,4 % доходов. Личные подсобные хозяйства отнимали 17 % времени, но давали 46,1 % всех доходов колхозников [171, C. 298]. То есть личное приусадебное хозяйство для колхозника было более чем в 10 раз выгоднее общественного.
При этом повышать закупочные цены государство не спешило. В начале 1950‑х годов пшеницу закупали у колхозов по одной копейке за 1 кг при розничной цене за муку в 31 копейку. Говядину брали за 23 копеек, а продавали в городах по 1,5 рубля [172]. В Белоруссии, к примеру, в 1950 году закупочные цены на молоко возмещали колхозам 25 % его себестоимости, свинины – 5 % [173].
Самое удивительное – то, что для выполнения государственных заданий колхозы регулярно покупали у колхозников выращенный в личных хозяйствах скот. Колхозник мог вырастить корову или свинью в общественном хозяйстве и сдать ее задешево или же вырастить ее у себя и продать колхозу по рыночной цене, после чего она уже сдавалась государству задешево. Разница становилась одновременно дополнительным заработком для колхозника и убытком для колхоза.
Таким образом, если для рабочих рациональным поведением было снижать себестоимость, чтобы получать сверхприбыль и дополнительные отчисления в фонд директора, то для колхозников рациональным поведением было увиливать от работы в колхозе, стараясь расширять свое приусадебное хозяйство. Стоит ли удивляться, что на долю подсобных хозяйств в 1950 году приходилось 67 % всего производства мяса, 75 % молока, 22 % шерсти и 89 % производства яиц [4, C. 359].
Вместо того чтобы повышать привлекательность общественного хозяйства, правительство решило бороться с личным. В 1948 году по указанию Сталина сельхозналог, которым облагались доходы от приусадебного хозяйства, был повышен сразу на 30 % с одновременной отменой льгот. Одновременно стали жестче преследовать неплательщиков. За один год поступления по этому налогу в казну возросли в 1,5 раза. В последующие годы тяжесть обложения еще усилилась. Средний размер налога на колхозный двор вырос с 356 рублей в 1947 году до 528 рублей в 1952‑м. Чтобы не платить налог, колхозники стали вырубать на своих участках фруктовые деревья и виноградники. Рекордсменом стала Ростовская область, где налог достиг 624 рублей на колхозный двор: там за два года вырубили 26 % садов в личном владении.
Полное отсутствие заинтересованности объясняет, как при достаточно бодрых формальных показателях выполнения плана развития животноводства (объемы строительства коровников, расширения посевов трав и тому подобное) только в 1951 году колхозы потеряли от падежа 1,8 млн голов крупного рогатого скота всех возрастов, кроме приплода, и 1,1 млн голов телят; 8,6 млн голов овец и коз всех возрастов, кроме приплода, и 3,6 млн голов ягнят и козлят; 1,2 млн голов свиней всех возрастов, кроме приплода, и 3,5 млн голов поросят. В 1952 году потери скота от падежа в колхозах против предыдущего года не уменьшились, а по поголовью свиней, телятам и ягнятам – даже увеличились [174, C. 410]. Несмотря на то что всевозможные партийные и советские органы должны были следить за выполнением плана, уследить за каждым колхозником было невозможно.
В 1950 году было начато укрупнение колхозов. Считалось, что маленьким колхозам затруднительно внедрять передовую технику, но, вероятно, также подразумевалось, что меньшее число колхозов легче контролировать. Существовавшие в стране 250 тыс. старых колхозов (в среднем 113 человек на колхоз) были объединены в 91 тыс. более крупных новых со средней численностью уже свыше 300 человек на колхоз. Это решение сейчас оценивается неоднозначно, так как крупными колхозами было сложнее управлять, снизился контроль за работой отдельных колхозников, а передовые коллективы часто принудительно объединялись с отстающими [175, C. 43]. 2 апреля 1951 года вышло закрытое письмо ЦК ВКП(б) «О задачах колхозного строительства в связи с укрупнением мелких колхозов», которым, как когда-то статьей «Головокружение от успехов», осуждалась чрезмерная ретивость местных работников по укрупнению колхозов. В письме разъяснялось, что укрупнение проводится ради роста урожайности, а не ради самого укрупнения.
Как общий итог всех вышеописанных проблем, сельское хозяйство в 1950 году так и не вышло на уровень 1940 года, что с учетом возросшей численности населения (особенно городского) означало продолжение перебоев со снабжением.
Развитие планирования
Четвертая пятилетка продолжила тенденцию ко все большей детализации планов, известную по второй и третьей пятилеткам. В разрушенной стране не хватало всего, а значит, по логике тех лет, как можно больше видов продукции должно было нормироваться и распределяться централизованно. В плане 1947 года номенклатура промышленной продукции составляла 1637 наименований, то есть была примерно вдвое больше, чем в 1939 и 1940 годах, а на 1950 год – 3390 наименований. Например, в плане на 1947 год только по контрольно-измерительным приборам были установлены задания по 140 наименованиям. Кроме того, по всем видам топлива, электроэнергии, многим видам сырья, стройматериалов и другой продукции универсального назначения (всего около 60 видов) задания устанавливались в районном разрезе (по угольным бассейнам, территориальным объединениям нефтедобывающей промышленности, энергосистемам и так далее) [155, C. 112].
Вместе с этими цифрами я нашел в источнике (в статье Б. Брагинского в юбилейном номере «Планового хозяйства», посвященном 50-летию Госплана СССР) редкое для советских лет признание противоречия интересов плановиков и исполнителей. Брагинский, объясняя все возрастающую детализацию планов, пишет: «отделы Госплана опасались, что если не включить ту или иную позицию в народнохозяйственный план, министерства и союзные республики не включат ее и в свои планы, а то и вообще снимут с производства» [169, C. 68].
Важной частью пятилетки был технический план, который был направлен на своевременное и систематическое внедрение новой техники во все отрасли народного хозяйства. План разрабатывался по каждой отрасли. Реализация технического плана обеспечивалась применением в планах начиная с 1947 года среднепрогрессивных норм [70, C. 249]. Госплан СССР верстал планы расходов сырья и выработки исходя из имевшихся достижений технического прогресса, и министерства могли выполнить планы с отпускаемыми им объемами ресурсов, только если внедряли эти прогрессивные технологии. Сама идея восходит еще как минимум к стахановскому движению 1935 года, но теперь ее стали внедрять более последовательно. Среднепрогрессивные нормы расхода электроэнергии, топлива, металла и основных видов стройматериалов теперь утверждались на уровне правительства, что должно было ограничивать аппетиты министерств.
Фактически чем дальше, тем больше развитие экономики базировалось на способности Госплана контролировать хозяйственные министерства и заставлять их работать более напряженно. При этом Госплан пользовался методом «кнута и кнута»: если министерства перевыполняли план, это был повод установить им на следующий год повышенный план.
Прямым следствием неурожая 1946 года стало повышение централизации и детализации в планировании сельского хозяйства. Начиная с 1947 года детально планировались почти все производственные показатели (посевные площади и урожайность по культурам, поголовье скота и его продуктивность по видам и другое), тракторные и важнейшие виды сельскохозяйственных работ. С 1948 года повышалась детализация планирования товарооборота. Было восстановлено планирование покупательных фондов населения и организаций.
Как ни в одном из предыдущих годовых планов, в плане на 1948 год содержались подробные государственные задания по техническому прогрессу, и прежде всего по производству новых видов оборудования, аппаратов, приборов, новых химических материалов, внедрению новой техники и технологий [155, C. 108].
Вместе с тем в эту пятилетку начинают возникать и тенденции к большей самостоятельности министерств и республик. 29 августа 1946 года вышло постановление Совмина СССР, согласно которому с 1947 года годовые планы необходимо было предоставлять с поквартальной разбивкой, то есть отменялось утверждение правительством квартальных планов, которые в войну были основной формой планирования. Тем же постановлением предусматривалось, что Госплан СССР создает резервы в пределах 3–10 % от распределяемых фондов на покрытие возникающих дисбалансов и выносит на утверждение правительства предложения, как этих дисбалансов не допускать. Для управления резервами создавались два новых министерства: материальных и продовольственных резервов.
Квартальные задания на основе годового плана теперь снова утверждались министерствами и совминами союзных республик для подведомственных предприятий самостоятельно. Министерства сами рассматривали и утверждали штаты управленческого аппарата предприятий и строек, изменяли ставки отдельным работникам. В ведение республик из союзного подчинения были переданы предприятия, продукция которых реализовывалась в основном на местных рынках, а также взаимоотношения с кооперацией [4, C. 304].
Также начиная с 1947 года Госплан предпринимал попытки сократить число видов фондируемой продукции с тем, чтобы предприятия по возможности самостоятельно приобретали ее у производителей на основе хозяйственных договоров.
1 августа 1947 года на заседании Госплана СССР вновь был поставлен вопрос о генеральном хозяйственном плане, рассчитанном на решение задачи «перегнать главные капиталистические страны в отношении размеров промышленного производства на душу населения – и на построение в СССР коммунистического общества». Руководителем работ, как и при предыдущей попытке составления генерального плана, был назначен Г.М. Сорокин [146, C. 205]. В записке Сталину, направленной на следующий день (2 августа 1947 года), Вознесенский указывал, что «подготовка генерального хозяйственного плана СССР имеет прямое отношение к составлению новой программы ВКП(б). Генеральный хозяйственный план будет являться необходимым дополнением и конкретным планом выполнения новой программы ВКП(б)» [123, C. 450]. Вознесенский брал на себя обязательства представить проект генерального плана к 15 января 1948 года. Тезисы о генплане должны были быть готовы и вовсе к 1 октября 1947 года. Работа над генпланом была одобрена, для ее научной поддержки Госплану даже переподчинили Институт экономики.
Упоминание Вознесенским новой программы ВКП(б) неслучайно. Решение о ее разработке было принято 15 июля 1947 года, курировал работу А. Жданов [176, C. 29]. Генеральный план должен был стать экономической основой новой программы партии. Из-за смерти Жданова в 1948 году и ареста Вознесенского в начале 1949 года работы по программе и генеральному плану были прекращены.
Административная перестройка
На той же сессии Верховного Совета, на которой утвердили план четвертой пятилетки, произошло переименование наркоматов в министерства и Совета народных комиссаров в Совет министров. Внесший это предложение новый председатель Верховного Совета Н. Шверник пояснял, что «старое наименование “Народные комиссариаты” уже не выражает в достаточной степени отчетливо тот объем компетенции и ответственности, который возлагает Конституция СССР на центральные органы и на лиц, стоящих во главе отдельных отраслей государственного управления».
8 февраля 1947 года было принято постановление ЦК и Совета министров «Об организации работы Совета министров СССР», которым вводилось новое разделение полномочий между политбюро и руководящей структурой Совмина – Бюро Совета министров. Все члены политбюро, за исключением Жданова, вошли в Бюро Совмина, так что соответствующие решения Бюро Совмина не нужно было дополнительно утверждать на политбюро [177, C. 69]. При основном Бюро создавалось восемь оперативных отраслевых бюро, каждое из которых курировало несколько министерств.
Уже известный процесс дробления наркоматов продолжился: наркоматы угольной, нефтяной, рыбной промышленности разделились каждый на два (восточных и западных районов). Наркомат строительства был разделен на три наркомата, Министерство электропромышленности – на два. Процесс конверсии привел к тому, что наркомат боеприпасов был упразднен, на его основе был образован Наркомат сельскохозяйственного машиностроения. Наркомат минометного вооружения был преобразован в Наркомат машиностроения и приборостроения, Наркомат танковой промышленности – в Наркомат транспортного машиностроения. Наркоматы обороны и военно-морского флота были объединены в один Наркомат вооруженных сил [139, C. 348].
Главное управление трудовых резервов и Комитет по учету и распределению рабочей силы были в мае 1946 года преобразованы в Министерство трудовых резервов, то есть система централизованного распределения рабочей силы сохранялась.
В декабре 1947 года одним постановлением были созданы Государственный комитет по новой технике (Гостехника СССР) и Госснаб СССР, взявшие на себя часть функций Госплана СССР.
Основной задачей Гостехники было внедрение в народное хозяйство новой техники. У Гостехники было два направления работы: распространение информации о патентах и поддержка передачи военных технологий в гражданские отрасли в рамках общего процесса послевоенной конверсии. Во многом это была работа с иностранными технологиями, поступавшими в СССР по репарациям: в феврале 1949 года правительство обязало все министерства и ведомства рассмотреть с целью практического использования соответствующие разделы подготовленных Гостехникой сборников, включавших в себя 225 тысяч немецких и американских патентов, полученных в особом порядке [4, C. 302]. Вероятно, завершение освоения иностранного опыта обусловило ликвидацию Гостехники уже в 1951 году.
Госснаб взял на себя часть прежних функций Госплана СССР по материально-техническому снабжению производства. Госснаб должен был упорядочить существовавшую систему снабов, через которые предприятия отоваривали имевшиеся у них фонды, а главное – лучше следить за экономным расходованием этих фондов. Если в Госплане в 1970‑е годы велось около 1000 балансов самых важных видов продукции, то в Госснабе примерно 10 000 [178, C. 116], то есть детализация в Госснабе была в 10 раз выше. Напомню, что дефицитная промышленная продукция была фондируемой, то есть Госплан выделял каждому министерству определенный фонд продукции данного вида, министерство делило его по своим заводам, но фонд был только разрешением получить данную продукцию, и этим разрешением еще надо было уметь воспользоваться. Имеющие фонды предприятия должны были через систему специальных министерских главков – снабов и сбытов найти поставщика и заключить с ним договор на поставку. Поставщик в таком случае получал от своего Главсбыта наряд, то есть обязательство отгрузить определенный объем фондируемой продукции потребителю. Создание Госснаба означало усиление ответственности директоров за своевременное заключение и выполнение хозяйственных договоров поставок. Он же отвечал за кооперацию предприятий разных отраслей (с чем всегда были проблемы из-за ведомственных барьеров).
Министерства были обязаны к середине года подготавливать и представлять в Госплан, а с 1948 года – в Госснаб технико-экономические нормы потребления материалов, сырья, топлива и электроэнергии, а также нормы запасов в днях. В процессе подготовки годового плана нормы тщательно обсуждались, часть их пересматривалась в сторону ужесточения. Фактически это означало, что основным способом повышения эффективности был детализированный контроль.
В январе 1948 года Госснабу переподчинили снабы и сбыты хозяйственных министерств, но уже в июле сбыты вернули в министерства. Госснаб планировал снабжение, а поиск конкретных исполнителей заявок на снабжение по-прежнему выполнялся на министерском уровне. В 1951 году из Госснаба дополнительно выделили Госпродснаб. Полная централизация на то время оказалась слишком сложной задачей.
Госснаб был ликвидирован в 1953 году и восстановлен в 1965‑м, после чего существовал до распада страны.
В 1948 году из Госплана СССР было выделено Центральное статистическое управление, вновь ставшее самостоятельным ведомством. Указывалось, что в погоне за обслуживанием текущих потребностей Госплана ЦСУ уделяло недостаточно внимания выборочным обследованиям и аналитической работе. Кроме того, подразумевалось, что у правительства возникли сомнения в объективности цифр.
Таким образом, Госплан за 1948 год лишился целого ряда функций. Если официальные причины создания Гостехники, Госснаба и независимого ЦСУ известны, то неофициальной может быть стремление ограничить власть этого органа, который при Н. Вознесенском значительно усилил свои позиции в системе. Под таким углом зрения указанные реорганизации могли быть подготовкой репрессий в отношении самого Вознесенского, последовавших в 1949 году («дело Госплана»).
«Дело Госплана»
В первом квартале каждого года объем промышленного производства, как правило, уменьшается по сравнению с четвертым кварталом предыдущего: сказываются сезонность и зимние праздники. В период четвертой пятилетки, как уже отмечалось, правительство требовало неуклонно повышать объемы производства. Более быстрое выполнение планов означало не спокойную жизнь до конца отчетного периода, а получение нового, повышенного задания. Госплан СССР в конце 1948 года составил план на следующий год, в соответствии с которым объем производства в первом квартале 1949 года должен был вырасти по сравнению с ожидаемым исполнением четвертого квартала 1948 года. Но фактически выполнение плана в четвертом квартале 1948 года оказалось выше ожидаемого. Получив уточненные отчетные данные, Госплан не стал дополнительно повышать задание на первый квартал 1949 года. Это обстоятельство стало формальным основанием для снятия Н. Вознесенского с должности председателя Госплана СССР и начала проверки в организации.
В том, что это был именно предлог для расправы, меня убеждает вопиющее несоответствие «преступления» и наказания. Дело было представлено как политическое, якобы Вознесенский совместно с ленинградскими партийными руководителями таким образом проводил «вредительски-подрывную работу в партии» [179, C. 59]; даже книга Вознесенского о военной экономике, за которую он годом ранее получил Сталинскую премию, теперь была объявлена вредной и неправильной.
Для сравнения: годом ранее проверка прошла в Министерстве финансов. Были выявлены крупные нарушения при проведении денежной реформы, сборе налогов и выделении государственных дотаций промышленности, но министр финансов А. Зверев отделался лишь понижением в должности до заместителя министра и всего через 10 месяцев вернулся на прежний пост.
Фигуранты «Ленинградского дела», с которым объединили «дело Госплана», были реабилитированы одними из первых, еще в 1954 году. В протоколе Президиума ЦК КПСС № 63 от 3 мая 1954 года, специально разбиравшего это дело, прямо сказано, что дело было сфальсифицировано, факты нарушения государственной дисциплины и отдельные проступки были искусственно представлены как действия антисоветской изменнической группы[32].
Сам Госплан СССР реагировал на критику конструктивно: если какие-то решения Госплана непрозрачны для политбюро и вызывают подозрения, значит, надо сделать их прозрачными, а для этого еще больше повысить детализацию планов. В августе 1949 года у зампреда Госплана Г. Косяченко состоялось совещание с представителями министерств, посвященное как раз работе над ошибками, указанными в правительственном решении о Госплане от 5 марта. В планах определенная доля продукции не была распределена по министерствам и ведомствам, это была своего рода графа «Прочее», предназначенная в основном для мелкой подсобной промышленности. В плане на 1950 год она должна была исчезнуть, а вся продукция промышленности – распределяться по конкретным ведомствам[33]. Кроме того, в планах ранее указывался объем выпуска в деньгах и основные номенклатурные позиции в натуре (штуках, тоннах и так далее). К 1949 году натуральными показателями подтверждалось около 75 % денежного задания, а оставшиеся 25 % не имели конкретного физического наполнения, были неизвестно чем. Госплан не требовал, чтобы 100 % денежного задания имели расшифровку в натуре, но требовал по мере сил к этому стремиться, конкретно поясняя, чем планируется заполнять эти 25 %[34].
Для повышения качества планирования загрузки производственных мощностей как ответ на критику правительством Госплана в нем в 1949 году была создана специальная инспекция по выявлению возможностей лучшего использования производственных мощностей. Материалы этой инспекции использовались при подготовке правительственных решений о дополнительных заданиях. В 1950 году правительство утвердило новые формы составления годового плана, к которым впервые прилагались подробные методические указания [169, C. 68]. Трудно поверить, но первые 29 лет Госплан существовал без них, хотя, конечно, определенные пояснения к заполнению форм содержались и в «Указаниях и формах к составлению народнохозяйственного плана», ежегодно выходивших в 1930‑е годы. Новые формы с подробными указаниями как раз должны были обеспечить повышенную детализацию. В 1950–1951 годах были уточнены и почти повсеместно оценены исходя из новой методики мощности цехов и заводов, и планы производства составлялись на основании новых, как правило, более высоких оценок [155, C. 121].
Все эти меры позволяют считать четвертую пятилетку «пиком» в детализации планирования и централизации контроля.
Судя по стенограмме, в августе 1949 года Косяченко воспринимал снятие Вознесенского (который был тогда еще не арестован, а только освобожден от должности) конструктивно, как требование возможно больше увеличить детализацию планов, и на все возражения участников отвечал: «Решение правительства вам известно», то есть показывал, что спорить бессмысленно. Впереди, казалось, замаячил призрак того самого «плана до гайки», но из этого тренда резко выбивается ликвидация в 1949 году института уполномоченных Госплана СССР, который в предшествующие годы показал высокую эффективность. В советских публикациях причины этого решения либо не упоминали вовсе, либо упоминали крайне скупо, указывая, что это должно было повысить ответственность местных органов [155, C. 115]. На мой взгляд, такое объяснение не выдерживает никакой критики. Без уполномоченных на местах Госплан лишился «глаз и ушей», собственной системы обратной связи, что объективно сократило его возможности по контролю за исполнением планов.
14 ноября 1949 года Совмин принял постановление о порядке планирования темпов роста, в котором требовалось обеспечивать «систематический рост промышленного производства в целом и особенно в I квартале по сравнению с IV кварталом». В постановлении была сформулирована основная задача плана: обеспечение неуклонного роста среднесуточного производства, за исключением случаев планового ремонта и технической реконструкции [112, C. 481]. Темпы роста стали всем. В позднесоветские годы публицисты искали истоки фетишизации «вала», когда рост объемов производства стремились обеспечить любой ценой, вопреки экономической эффективности и здравому смыслу [181]. Полагаю, истоки этой болезни кроются именно здесь.
Если рассматривать «Дело Госплана» как способ повысить прозрачность планирования через повышение детализации планов, то есть так, как его воспринимал зампред Госплана СССР Косяченко, то по итогу побочные эффекты от такого «лекарства» оказались сильнее пользы. Да, Косяченко использовал правительственную критику как аргумент в спорах с министерствами, которые не желали повышать детализацию расчетов, но падение политического веса Госплана после снятия Вознесенского привело к тому, что Госплан не смог ничего противопоставить стремлению министерств к децентрализации, которое вырвалось наружу сразу после смерти Сталина.
Создание Совета экономической взаимопомощи
В январе 1949 года в Москве прошла встреча представителей восточноевропейских стран народной демократии, по итогам которой было принято решение «для осуществления более широкого экономического сотрудничества» создать Совет экономической взаимопомощи (СЭВ), в который первоначально вошли Болгария, Венгрия, Польша, Румыния, СССР и Чехословакия. Итоги встречи были оглашены 8 января 1949 года на приеме у Сталина в Кремле, поэтому большинство исследователей считают эту дату днем рождения СЭВ [162, C. 35]. Устав СЭВ появился только в 1959 году.
Предпосылкой создания СЭВ был отказ восточноевропейских стран под влиянием Москвы от американских кредитов по плану Маршалла и шире – оформление в Европе и мире в 1947–1948 годах двух противоборствующих блоков, что выражалось в обрыве традиционных хозяйственных связей между европейскими странами, которые надо было заменять чем-то новым. В Западной Европе в 1948 году была создана Организация европейского экономического сотрудничества, а в США весной 1948 года был принят «Закон об экономическом восстановлении», который стал основой для двусторонних соглашений с каждой из 16 стран – получателей американских кредитов. В эти соглашения включались требования ограничить торговлю со странами Восточной Европы [162, C. 25].
Начало процессу кооперации соцстран положили Польша и Чехословакия, которые в 1948 году заключили экономический союз. Современные исследования показывают, что тон в СЭВ задавали скорее как раз восточноевропейские страны. Господствовавшее в период холодной войны представление о том, что СЭВ – это орган экономического диктата Москвы, не подтверждается архивными документами [162, 163, 182].
Протокол учредительного совещания в качестве основных задач новой организации предлагал семь пунктов:
1. Разработка планов экономических взаимодействий между СССР и странами народной демократии, и в том числе по специализации и кооперированию производства.
2. Согласование импортно-экспортных планов (вопросов внешней торговли).
3. Разработка вопросов многостороннего клиринга и валютных курсов.
4. Наблюдение за выполнением этих планов.
5. Согласование планов развития транспорта и транспортных перевозок.
6. Помощь в стихийных бедствиях и в случае «дискриминации, применяемой капиталистическими странами в отношении стран-участников».
7. Научно-техническое сотрудничество и обмен опытом [162, C. 29, 36].
В целом на первом этапе своего существования СЭВ мыслился в большей степени как орган расширения товарооборота между соцстранами и координации торговли с капиталистическими странами (не конкурировать друг с другом на внешних рынках, сообща добиваться более выгодных условий поставок и тому подобное), а попытки превратить его в координатора экономического развития стран-членов относятся уже к 1960‑м годам.
Организационные мероприятия
Во время войны явочным порядком выросла оперативная самостоятельность руководителей предприятий, которые сами искали возможности скорейшего расширения производства и повышения его эффективности. После войны предпринимались специальные попытки сохранить организационные находки военного времени, но институционализировать их получалось не всегда. Так, достигнутую в войну скорость внедрения нововведений сохранить не удалось. Тогда феноменально быстрые сроки освоения обеспечивались трудовым героизмом, жесткой системой контроля и военной дисциплиной труда. Но когда прямая угроза вражеских захватчиков миновала, с ней ушло и то «единство воли» в труде, которое она обеспечивала.
Тем не менее в четвертую пятилетку продолжилось, хоть и чуть медленнее, внедрение таких получивших распространение в войну новаций, как поточное производство и система скоростного (параллельного) проектирования (подробнее о них шла речь в разделе «Организационные мероприятия» главы 9). Свою роль в повышении эффективности сыграли и иностранные технологии, поступавшие по репарациям. В четвертой пятилетке пропагандировались движения за внедрение скоростных методов труда, за коллективный переход к высокопроизводительному труду, за отличное качество продукции, за всемерную экономию и бережливость, за выпуск дополнительной продукции за счет сэкономленного сырья и тому подобные [89, C. 617]. В 1947 году на промышленных предприятиях была возобновлена прерванная в 1935–1936 годах практика заключения коллективных договоров между администрацией и фабрично-заводскими комитетами профсоюзов [4, C. 304].
В директивах пятилетки требовалось значительно повысить роль премий и перевести всех рабочих, труд которых поддается нормированию, на сдельную оплату труда. Были установлены «северные» надбавки, а также меры поощрения подземных рабочих, горных мастеров, инженерно-технических работников и других категорий занятых в добыче угля, нефти, руды. Зарплаты верхних и нижних 10 % трудящихся, по некоторым оценкам, различались в семь и более раз.
Материальное стимулирование сочеталось с системой мотивации, основанной на привилегиях. К примеру, Курчатов за создание атомной бомбы стал миллионером, его коллеги получили премии в десятки и сотни тысяч рублей, дома, дачи и машины [183, C. 531]. По свидетельству В. Коссова, курировавший атомный проект Л. Берия обрисовал главным исполнителям Зельдовичу, Харитону и Курчатову весьма доходчивую шкалу поощрения: «За полгода сделаешь – герой будешь, лауреат будешь, депутат будешь. За год сделаешь – герой будешь, лауреат будешь. За полтора года сделаешь – герой будешь. За два года не сделаешь – в тюрьму пойдешь» [184].
Важное значение имело восстановление с 1 июля 1946 года фонда директора промышленного предприятия, который формировался из отчислений от прибыли (4 % от плановой и 50 % от сверхплановой). Во время войны фонд директора предприятия был временно отменен в связи с необходимостью добиться максимальной концентрации средств на нужды обороны. Ранее, до войны, отчисления в директорский фонд производились в одинаковом для всех отраслей промышленности размере (определенный процент от полученной прибыли или экономии). При восстановлении фонда директора в 1946 году размеры отчислений от прибыли или экономии были дифференцированы.
При восстановлении фонда директора промышленного предприятия точно указывались основные цели, на которые могут расходоваться средства этого фонда: 50 % – на сверхплановые затраты по расширению производства и жилищного фонда предприятия, другая половина – на улучшение культурно-бытового обслуживания работников предприятия и на их премирование. В течение следующего 1947 года аналогичные фонды директора были созданы в других отраслях экономики (строительство, транспорт и тому подобное). С 1948 года в связи с ростом рентабельности предприятий размеры отчислений по всем отраслям промышленности были снижены соответственно до 5 и 45 %; 2,5 и 30 %; 1,2 и 15 %.
Максимальный размер фонда директора был определен в 5 % фонда заработной платы промышленно-производственного персонала предприятий, пересчитанного на фактический объем товарной продукции. При ограничениях на размер премиального фонда в целом по предприятию размер индивидуальных премий не ограничивался, то есть назначение фонда было не в том, чтобы повысить зарплату всем, а чтобы точечно награждать передовиков и рационализаторов.
Как и в довоенное время, источником образования фонда директора была полученная предприятием прибыль или, если планом прибыль не предусмотрена, экономия от снижения себестоимости продукции. Но до войны отчисления в директорский фонд производились независимо от выполнения плановых заданий, а требовалось лишь чтобы предприятие имело прибыль или экономию от снижения себестоимости продукции. При восстановлении фонда директора условия его образования были усовершенствованы – отчисления в фонд производились в том случае, если предприятие:
1. выполняет или перевыполняет план выпуска товарной продукции;
2. производит продукцию, ассортимент которой полностью соответствует плановому;
3. выполняет задание по снижению себестоимости продукции;
4. выполняет план прибыли от реализации продукции.
Невыполнение хотя бы одного из этих условий лишало предприятие права на образование фонда директора [185, C. 427–428].
Дополнительные ограничения были введены, чтобы стимулировать предприятия выполнять план не только по количественным, но и по качественным показателям, но они же во многом выхолащивали его стимулирующее значение. В дальнейшем этих ограничений становилось еще больше, а значит, сформировать премиальный фонд становилось все труднее. «Косыгинской» реформе 1965 года предшествовала трехлетняя экономическая дискуссия, частью которой была нашумевшая статья Е. Либермана в «Правде». В ней он предложил убрать большинство дополнительных условий для формирования премиальных фондов предприятий. Эти идеи звучали революционно, но во многом были призывом вернуться к довоенным правилам фонда директора.
Важнейшей организационной задачей четвертой пятилетки было восстановление нарушенного в годы войны хозрасчета. Необходимость осваивать новую продукцию вкупе с перебоями с сырьем неизбежно влекла за собой рост издержек, целые отрасли промышленности в войну стали нерентабельными, а следовательно, контроль рублем больше не работал. Госплан подробно изучал калькуляцию себестоимости всех основных видов вооружений и вместе с предприятиями изыскивал возможности ее снижения, но за экономикой «в целом», конечно, уследить не мог. В войну с этим мирились, дотируя убыточные отрасли из бюджета, так как работающее с убытками предприятие все равно производило продукцию, а это было главным. С 1940 по 1948 год дотации в бюджете на покрытие разницы между отпускными ценами и себестоимостью увеличились с 5,1 млрд рублей до 45,2 млрд рублей, то есть примерно в девять раз [186, C. 17]. Но теперь требовалось восстановить контроль рублем.
Процедура эта проводилась в два этапа: на первом оптовые цены промышленности были повышены, чтобы промышленность снова стала рентабельной. Еще в 1946 году вышло постановление об упорядочении финансового хозяйства, которым списывалась просроченная задолженность, а госбанк вновь становился контролером за рациональным расходованием средств предприятиями. 28 июля 1948 года вышло постановление Совмина о ликвидации системы государственных дотаций и повышении оптовых цен на продукцию ряда отраслей промышленности и транспорта.
Просто повысить цены в убыточных отраслях так, чтобы предприятия стали прибыльными, было нельзя – это привело бы к росту цен во всей экономике. Конечных потребителей защищали, снижая налог с оборота, но это сокращало доход бюджета. Надо было найти оптимальную комбинацию роста цен, снижения налога и ужесточения контроля за экономией ресурсов. За период с 15 октября 1948 года по 1 февраля 1949 года было рассмотрено 389 прейскурантов, и на каждый из них было подготовлено совместное заключение Госплана СССР и Министерства финансов СССР. Оптовые цены возросли в среднем на продукцию машиностроения в 1,3 раза, электроэнергию – в 1,5 раза, цемент – в 2 раза, чугун – в 3 раза, уголь – в 3,4 раза. На большинство видов сырья и топлива налог с оборота был отменен. Новые цены вводились с 1 января 1949 года.
Второй этап реформы начался, когда предприятия, став рентабельными, снизили издержки, стараясь увеличить объем сверхплановой прибыли и, как следствие, размер фонда директора. Когда издержки снизились, оптовые цены промышленности также были снижены, чтобы прибыли предприятий не были слишком крупными. Первое снижение оптовых цен было проведено с 1 января 1950 года, то есть всего через год после ликвидации дотаций.
При подготовке этого изменения цен применялся крайне любопытный шахматный баланс изменения цен, по которому рассчитывалось, какое влияние изменение цен в одних отраслях окажет на рентабельность других отраслей [187, C. 133]. По своей идее этот шахматный баланс был прямой предтечей межотраслевого баланса, использование которого началось только десятилетием позже.
Сам механизм стимулирования снижения себестоимости через директивное снижение цен не был новшеством, расчеты по возможному снижению себестоимости под воздействием снижения оптовых цен выполнялись Госпланом СССР еще при подготовке третьей пятилетки [70, C. 184]. Но только в четвертую пятилетку удалось сделать эти снижения систематическими. Также только в четвертую пятилетку установилось правильное соотношение между ростом производительности труда и ростом заработной платы по промышленности в целом, то есть такое положение, когда рост производительности труда опережает рост заработной платы.
В 1952 году прошло новое снижение оптовых цен, они вернулись к уровню 1948 года, только предприятия теперь работали без дотаций. Всего за период 1950–1954 годов оптовые цены промышленности снижались четыре раза, в результате чего к 1955 году они были всего на 7 % выше довоенных и на 29 % ниже, чем в 1948 году [132, C. 57]. Это, в свою очередь, позволило провести знаменитые снижения розничных цен на товары народного потребления.
Несмотря на все усилия по наращиванию поступлений средств в бюджет (дополнительные налоги, военные займы и тому подобное), война потребовала от правительства прибегнуть к эмиссии, то есть, в данном случае, к дополнительному выпуску в обращение денег, не обеспеченных товарами. Объем наличных денег в обращении вырос в 3,8 раза, увеличившись с 19,4 млрд рублей в 1941 году до 73,9 млрд рублей в 1946 году, что привело к серьезной инфляции, особенно на фоне сокращения производства продовольствия и товаров народного потребления. Цены на колхозном рынке, которые официально не регулировались, к концу войны были в 7,5 раза выше довоенных. Уже после войны из-за неурожая 1946 года и колхозные, и государственные цены на продукты еще увеличились. В результате цены в государственной и кооперативной торговле в 1947 году были в 3,2 раза выше уровня 1940 года и на 48 % выше уровня 1945 года [132, C. 54]. Правительство беспокоил не только излишек денег, но и то, что он концентрировался у лиц, занимавшихся спекуляцией. Карточная система не только обеспечивала необходимый минимум продовольствия, но и порождала махинации, простейшей из которых было купить товар по нормированным ценам, а перепродать по свободным.
С 1943 года в глубокой тайне начала разрабатываться конфискационная денежная реформа, которая должна была изъять у населения «лишние» деньги, причем по возможности сделать это избирательно, чтобы честные труженики не пострадали.
Постановление о реформе было опубликовано 14 декабря 1947 года. В период с 16 по 29 декабря все деньги старого образца должны были быть обменены на новые, причем курс обмена зависел от формы, в которой хранились сбережения. Вклады в сберкассах объемом до 3 тыс. рублей обменивались по курсу 1:1, то есть вкладчики ничего не теряли. В то время 3 тыс. рублей примерно соответствовали шести месячным зарплатам. Вклады размером от 3 до 10 тыс. рублей обменивались по курсу 2:3, то есть такие вкладчики теряли треть сбережений. Вклады свыше 10 тыс. рублей обменивались по курсу 1:2, то есть такие вкладчики теряли половину. Меньше всего повезло тем, кто хранил деньги дома в виде наличности. Наличные деньги обменивались по курсу 1:10, все прежние облигации и займы конвертировались по курсу 1:3. Зарплаты выплачивались в новых деньгах в прежнем размере, то есть реформа коснулась только сбережений. Одновременно с проведением денежной реформы и в связи с ней 16 декабря 1947 года были отменены карточки на продовольственные и промышленные товары, а также высокие цены коммерческой торговли, – и введены единые сниженные государственные розничные цены.
В четвертом квартале 1947 года цены по сравнению с 1940 годом были выше на 297 %, а доходы рабочих и служащих – на 110 % [188], то есть реальные доходы были в 2,7 раза меньше, чем до войны.
Новые единые цены были примерно в два раза ниже коммерческих. Совокупное удешевление товаров в государственной розничной торговле составило 57 млрд рублей (из расчета по объему продаж 1948 года) [187, C. 236]. В течение всего 1947 года государство готовило товарную массу, чтобы сразу после реформы выбросить на полки магазинов множество товаров и тем самым избежать дефицита и немедленно дать населению прочувствовать эффект от ликвидации карточек. Кроме того, была введена хлебная надбавка к зарплате, призванная компенсировать прекращение продажи хлеба по карточкам по низким пайковым ценам.
В 1949, 1950, 1951, 1952, 1953 и 1954 годах прошло еще шесть снижений розничных цен (Таблица 3).
Таблица 3. Снижение розничных цен.
Снижение цен подавалось не просто как улучшение материального положения трудящихся, но как путь к коммунизму. В тезисах к проекту новой программы ВКП(б), подготовленных в 1947 году, М.Б. Митин и П.Ф. Юдин писали: «…переход к коммунистическому распределению надо рассматривать как постепенный процесс, происходящий на основе увеличивающегося изобилия предметов потребления и политики постоянного снижения цен, проводимой советским государством, на основе неуклонного роста производительности общественного труда» [191, C. 136]. То есть предполагалось, что коммунизм наступит тогда, когда зарплаты любого человека будет хватать на все необходимое.
После последнего «сталинского» снижения цен 1 апреля 1953 года индекс государственных розничных цен составлял 133,5 % к уровню 1940 года и 45 % к уровню четвертого квартала 1947 года. Индекс доходов рабочих и служащих по итогам 1952 года составил 168 % к уровню 1940 года [188], то есть к концу сталинской эпохи реальное благосостояние рабочих и служащих выросло примерно на 26 % по сравнению с уровнем 1940 года[35]. Росли доступность и качество бесплатных услуг. Но все же с учетом того, что за годы предвоенных пятилеток реальные доходы снизились или как минимум не выросли (см. раздел «Итоги третьей пятилетки»), новым советским лидерам в наследство от уходящей эпохи доставалась задача сделать так, чтобы плоды ускоренной индустриализации стали для советских граждан более ощутимыми.