Пятая пятилетка официально охватывала период с 1951 по 1955 год, но директивы по ней были приняты только в конце 1952 года на XIX съезде КПСС (на этом съезде ВКП(б) как раз была переименована в КПСС), а уже в марте 1953 года умер Сталин, и буквально на второй день после его смерти начались крупные изменения в хозяйственной политике, из-за чего вторую половину пятой пятилетки представляется правильным рассматривать в следующей главе, посвященной «великому десятилетию», как до снятия Хрущева величали период 1953–1964 годов придворные лизоблюды.
Позднее принятие директив, вероятнее всего, было связано с арестом и расстрелом Н. Вознесенского по «делу Госплана», из-за которого Госплан СССР неминуемо терял и политический вес, и в определенной степени работоспособность. Сам план пятой пятилетки официально не утверждался и даже не был целиком разработан [192, C. 69].
В принятых XIX съездом КПСС директивах по пятому пятилетнему плану развития народного хозяйства СССР на 1951–1955 годы прирост валовой продукции промышленности предусматривался в размере примерно 70 %. Установка на опережающий рост производства средств производства по сравнению с предметами потребления сохранялась, но темпы роста максимально сближались (13 % и 11 % в год соответственно).
«Идеологически» пятая пятилетка продолжала четвертую. Планировалось развитие металлургии, энергетики с упором на гидроэлектростанции. Продолжился начатый ранее тренд на рост доли нефти и газа в энергобалансе и сокращение доли угля и торфа (при абсолютном росте их добычи). Важным акцентом было развитие приборостроения, в частности приборов для механизации и автоматизации (выпуск по плану должен вырасти в 2,7 раза). Благодаря этому предполагалось в основном завершить механизацию тяжелых и трудоемких работ в промышленности. Также особо высокими темпами должно было развиваться производство стройматериалов – страна далеко еще не отстроилась после войны. Упор требовалось сделать на индустриальные методы домостроения – создавалась материальная база для будущих хрущевок. При росте ассигнований на 60 % объем капитального строительства должен был вырасти на 90 %, то есть строительство должно было подешеветь в 1,5 раза. В остальном по задачам пятилетка выглядела продлением предыдущей.
Механизм реализации тоже оставался прежним: рост энерговооруженности плюс финансовое давление на предприятия, чтобы вынудить их снижать себестоимость и повышать производительность и на этой основе снижать цены.
«Гонка» предыдущей пятилетки привела к закономерному результату: так как перевыполнение планов теперь означало повышенное задание (да к тому же с требованием повышать производство от квартала к кварталу), а недовыполнение – наказание, то планы по большинству видов продукции стали выполняться в пределах 99–103 %. Министерства соглашались с теми планами, которые Госплан мог обосновать с помощью комиссии по проверке производственных возможностей. В директивах был записан среднегодовой темп прироста промышленного производства 12 %, и промышленность с 1952 года четко отрабатывала его – не меньше, но и не больше (Таблица 4):
Таблица 4. Темпы роста промышленности в пятой пятилетке (1951–1955 гг.)
Выполнение (а не перевыполнение) планов могло бы быть признаком повышения научного уровня планирования, если бы планы были чем-то вроде расписания, а не «политическим заданием пролетариату», которое должно мобилизовывать на борьбу. Наследникам Сталина надо было или восстанавливать жесткий централизованный контроль, или менять «правила игры», чтобы министерства перестали играть в прятки с Госпланом.
Политэкономическое резюме
В четвертой пятилетке была достигнута наибольшая централизация планирования и управления экономикой за весь советский период, сталинская экономическая система приобрела наиболее законченный вид, был восстановлен и отлажен экономический механизм, обуславливающий высочайшие темпы промышленного роста. Но, в полном согласии с законами диалектики, в своем наибольшем развитии этот механизм уже таил проблемы, из-за которых еще до смерти вождя его потихоньку начали разбирать.
Госплан СССР при Н. Вознесенском превратился не только в планирующий, но и в анализирующий и контролирующий центр, в аудитора и стратегического консультанта советской экономики. Штат уполномоченных Госплана СССР со своими аппаратами на местах изучал реальные возможности производства, вскрывал скрытые резервы и помогал кооперации расположенных на одной территории предприятий разных ведомств. Разветвленная система натуральных и стоимостных балансов охватывала тысячи наиболее важных видов продукции, которые отпускались предприятиям ограниченно, в пределах выделенного конкретному министерству фонда, причем фонды устанавливались по среднепрогрессивным нормам, то есть их хватало, только если предприятие внедряло сберегающие технологии и приемы организации труда. Отпускные цены регулярно административно снижались, чтобы постоянно держать предприятия в напряжении и заставлять их и дальше оптимизировать технологию. Инновации, которые рождались на местах под этим «ценовым прессом», отслеживались Гостехникой, которая информировала о них другие предприятия и одновременно Госплан, который пересматривал нормы, делая их еще более «среднепрогрессивными». На сам Госплан при этом давили правительство и политбюро. Вознесенский был снят с работы и расстрелян формально за то, что допустил снижение темпов в первом квартале 1949 года по сравнению с четвертым кварталом 1948 года. В этой системе никакой объем усилий не был «достаточным». Когда выяснилось, что промышленность перевыполнила планы 1946 и 1947 годов, это стало поводом повысить план на 1948 год. Невозможно было выполнить пятилетку в три года, а оставшиеся два жить спокойно.
Подобный подход способствовал росту дисбалансов между отраслями. Если какая-то отрасль перевыполняла план, план ей увеличивали, для чего требовалось поставить ей больше ресурсов. Эти ресурсы снимали с менее успешных отраслей, отчего их шансы догнать лидера таяли. Стоит ли говорить, что тяжелая промышленность план четвертой пятилетки перевыполнила, а легкая и пищевая – недовыполнили.
При этом из работы плановиков практически исчезала собственно экономическая компонента. Мотивация исполнителей планов обеспечивалась через хозрасчет и по административной линии, но обе этих мотивации, по существу, были отрицательными: если не будешь внедрять новации и лучше работать, останешься без премии и получишь взыскание. Принцип «никакой объем работы не достаточен» уже в начале пятой пятилетки привел к предсказуемым последствиям: удивительно точному выполнению планов. Министерства, зная, что за перевыполнение ничего хорошего их не ждет, делали ровно столько, сколько требовал Госплан, но не больше.
Вся система, по сути, держалась на способности центральных органов (Госплана и союзного правительства) правильно определять реальные возможности исполнителей и заставлять их полностью эти возможности использовать.
Это порождало напряжение не только между Госпланом и министерствами, но и внутри Госплана, которому приходилось вести тысячи балансов и иметь разветвленную сеть контролеров и статистиков, чтобы вычислять возможности исполнителей. В конце раздела о третьей пятилетке уже приводилось мнение академика Глушкова, который считал, что перед войной советский хозяйственный аппарат достиг предела информационной сложности, за которым следовало либо падение качества управленческих решений, либо широкое применение компьютеров, которые усилили бы коллективный ум хозяйственной бюрократии.
В такой системе Госплан оказывался практически «один против всех». Самым очевидным способом обеспечить себе более спокойную жизнь и лучшие условия выполнения плана было ослабить давление Госплана. По скупым фразам в журнале «Плановое хозяйство» можно понять, что уже тогда министерства стремились сделать отраслевые отделы Госплана СССР выразителями своих интересов, то есть конфликт проходил не только между Госпланом и министерствами, но и в определенной степени между отраслевыми отделами и сводным отделом Госплана. Получается, что эффективность экономики всей страны держалась на способности всего нескольких человек сводного отдела и руководства Госплана противостоять давлению всех остальных. Подробности и подоплека «дела Госплана» до сих пор не ясны, но ясно, что, когда Вознесенского сняли с должности и арестовали, ни у кого из министров не было мотивов его защищать.
Чуть позже то же самое произошло и с экономической системой в целом: будучи крайне эффективной, она парадоксальным образом не имела защитников, так как держалась на внутреннем напряжении всех сторон, которые начали коллективно разбирать ее, как только представилась такая возможность.
Глава 11Период хрущевских реформ (1953–1964)
Реформы были не только хрущевскими, но в коллективной памяти крупные изменения во всех сферах общественной жизни, начавшиеся сразу после смерти Сталина, прочно связаны с личностью нового первого секретаря ЦК КПСС, избранного на этот пост через два дня после кончины прежнего вождя. Сталинисты, коих, как мы знаем из соцопросов, в российском обществе довольно много, укладывают эти реформы в рамку «при Сталине все работало, пришел Хрущев и все поломал». Критически настроенные к социализму граждане зачастую воспроизводят «зеркальный» нарратив: «Хрущев правильно оценил преступную сущность сталинского режима, но не довел демонтаж социализма до возвращения страны в стан рыночных демократий, пришлось заканчивать этот исторически неизбежный процесс в перестройку». Оба подхода, как нетрудно заметить, молчаливо предполагают, что у реформ не было собственной позитивной цели, они лишь демонтировали основы сталинской системы.
В предыдущей главе я постарался показать, что как минимум в экономической области дело обстояло не совсем так. Все большее число работников занималось не собственно производством, а планированием и отчетностью. Да, Ленин в свое время мечтал, что все рабочие будут участвовать в управлении, учете и контроле, но явно подразумевал, что они при этом не перестанут работать по специальности.