С другой стороны, освоение производства новых изделий временно повышало издержки производителя, и если эти издержки не удавалось переложить на цену новой продукции, предприятию становилось просто невыгодно обновлять модельный ряд. Как показала собранная ЦСУ отчетность об обновлении номенклатуры изделий, объем новой продукции снизился в 1966 году по сравнению с 1965 годом в машиностроении на 15,3 %, в автомобилестроении – на 78,3 %, на предприятиях приборостроения, средств автоматизации и систем управления – на 82,3 %. В 1967–1968 годах положение не изменилось [273].
Постоянные пересмотры нормативов отчислений и попытки отъема премиальных фондов вызывались тем, что за сводные результаты экономического развития по-прежнему отвечали хозяйственные министерства. Они стремились не к наилучшей работе отдельных предприятий, а к стабильному развитию своей отрасли в целом, считая, что передовики должны помогать отстающим. При этом Госплан продолжал планировать министерствам в укрупненной номенклатуре объемы произведенной (валовой), а не реализованной продукции. Если планы предприятий по реализованной продукции с ними не совпадали, министерства начинали давить на предприятия.
Через 3 года после старта реформы вышло подготовленное при участии Госплана СССР постановление Совмина СССР от 30 сентября 1968 года с говорящим названием «О мерах по улучшению практики применения новой системы планирования и экономического стимулирования производства». В первом же абзаце постановления требовалось сделать нормативы отчислений стабильными. От МВК требовалось устанавливать такие нормативы, которые заинтересовывали бы предприятия в высоких плановых заданиях и полном использовании резервов, то есть не были бы слишком легкими. Была поставлена ребром задача разработать способ оценки эффективности мероприятий по техническому прогрессу, скорректировать ценообразование так, чтобы цены стимулировали экономию и технический прогресс.
Еще одной важной оговоркой было требование замораживать до конца года часть фонда материального стимулирования, если рост зарплат опережает рост производительности труда, и использовать ее в новом году на стимулирование роста производительности труда. В то же время постановление стремилось не только скорректировать негативные стороны реформы, но и заинтересовать предприятия в переходе на новую систему. В частности, в год перевода предприятиям разрешалось зачислять в фонды экономического стимулирования до 90 % дополнительной прибыли [274, C. 143–147].
Таким образом, уже первые годы реформы выявили ряд проблем, которые не позволяли полностью реализовать заложенную в ней логику. И если попытки игры с нормативами отчислений, ценами и номенклатурой теоретически можно было пресечь усилением административного контроля (чего вообще-то хотели избежать), то оставалась еще проблема с наполнением государственного бюджета. Полная реализация реформы привела бы к перераспределению денежных и материальных ресурсов от государственного бюджета к самим предприятиям, сократила бы возможность реализации централизованных государственных программ, то есть возможности союзного правительства. Это противоречило всей парадигме ускоренного догоняющего развития, в которой продолжала жить страна. Кроме того, буксовало создание важнейших обеспечивающих механизмов реформы – оптового рынка средств производства, государственного арбитража для наказания рублем за срыв договоров и широкого потребительского рынка для отоваривания возросшей зарплаты.
Проблемы оптового рынка и нецентрализованных капитальных вложений
В 1964 году затраты из фонда предприятия на внедрение новой техники и развитие производства в промышленности составляли 120 млн рублей, а кроме того, на эти цели было израсходовано 600 млн рублей за счет кредитов банка. При новых условиях фонд развития производства в 1967 году должен был составить примерно 4 млрд рублей, в том числе за счет амортизационных отчислений в размере 2,7 млрд рублей [268, C. 342]. Это означало, что прямой спрос предприятий на инвестиционную продукцию возрастал в 5–6 раз. Если нужные оборудование и материалы нельзя купить, рост фонда оказывался бессмысленным. Но в условиях, когда по стране стояли сотни долгостроев, и производителям (строительным министерствам), и централизованным потребителям инвестиционной продукции (остальным хозяйственным министерствам и ведомствам) крайне трудно было решиться передавать и так дефицитные материалы и оборудование в оптовую торговлю. Возникала конкуренция между централизованными и децентрализованными потребителями, которая нарушала планы снабжения и только обостряла дефициты, вызывая скрытую инфляцию в инвестиционном секторе.
В 1969 году в ЦЭМИ был подготовлен аналитический доклад с характеристикой реформы, приписываемый Б.Н. Михалевскому, в котором указывалось на усилившиеся инфляционные процессы, вызванные недостаточным материальным обеспечением реформы как по линии потребительского рынка, так и по линии отставания возможностей строительной отрасли от расширившегося спроса предприятий на строительство. В докладе предлагалось сократить число государственных программ, сохранив лишь важные военные, социальные и внешние программы в минимальном объеме, снизить плановые темпы роста, сократить долю накоплений, чтобы добиться баланса между капвложениями и капстроительством, одновременно расширив производство предметов потребления.
Комментировавший доклад заместитель начальника Управления денежного обращения Госбанка СССР П.П. Росляков назвал предложения «совершенно неприемлемыми» [275, C. 160]. Чтобы развить оптовую торговлю, нужен был излишек инвестиционных товаров, а чтобы был излишек, надо было отказаться от части государственных программ, но пойти на это советское правительство было не готово.
Неготовность сокращать фронт строительства привела к дальнейшему затягиванию его сроков. В 1964 году средний срок строительства крупного (сверхлимитного) промышленного объекта составлял 6,3 года, в 1965‑м – 7,1; в 1966‑м – 7,6; в 1967‑м – 8,2. В 1967 году одновременно строилось 375 990 объектов, в том числе 31 860 сверхлимитных. Очевидно, что чем длительнее сроки строительства, тем больше вложений заморожено в незавершенном строительстве.
В 1960 году стоимость незавершенного строительства составляла 21,4 млрд рублей – 69 % объема капитальных вложений этого года. К 1966 году она достигла 23,5 млрд рублей, что составляло 64,6 % от общего объема производственных капиталовложений [244, C. 71]. К середине 1970‑х годов эта сумма выросла в 3,6 раза, достигнув 76,7 млрд рублей – трех четвертей капитальных вложений. В последующие годы эти показатели продолжали расти: в 1980 году в незавершенном строительстве (частью нормативном) уже оказалось 87 % годовых капитальных вложений на сумму 105,1 млрд рублей [276, C. 61].
В то же время правительство старалось реагировать на ситуацию в капитальном строительстве. 28 мая 1969 года ЦК КПСС и Совет министров приняли постановление «О совершенствовании планирования капитального строительства и об усилении экономического стимулирования строительного производства». В нем отмечалось, что при планировании и осуществлении строительства по-прежнему не обеспечивается должная увязка объемов капитальных вложений с финансовыми и материально-техническими ресурсами, а также мощностями строительно-монтажных организаций, допускается распыление средств, в результате чего одновременно строится гораздо больше объектов, чем позволяют имеющиеся ресурсы. Постановление обязывало Госплан и Госснаб разрабатывать балансы производственных мощностей, балансы оборудования в натуральном и стоимостном выражении, балансы материалов для нужд капитального строительства, а также составлять расчеты мощностей и строительно-монтажных организаций. Госплану СССР поручалось предусматривать в проектах народнохозяйственных планов показатель по объему незавершенного строительства. Все стройки требовалось заносить в пятилетний план капитального строительства с разбивкой по годам объемов кавпложений, строительно-монтажных работ и вводов новых мощностей [103, C. 164–165].
Проблемы договорной дисциплины
С 1 января 1968 года было введено в действие постановление Совета министров СССР «О материальной ответственности предприятий и организаций за невыполнение заданий и обязательств». В нем была предусмотрена более строгая материальная ответственность предприятий за нарушение взаимных обязательств.
О том, как это постановление работало на практике, наглядно рассказывается в сборнике воспоминаний об А.Н. Косыгине: «Уже в девятой пятилетке с министерствами оказался бессильным бороться и председатель Совета министров А.Н. Косыгин. Очень ярко характеризует эту сложившуюся ситуацию широко известный “бунт” сорока министров. Суть дела заключалась в том, что реформа резко увеличила цену срыва договорных обязательств. Предприятие, скажем, из-за недопоставки чепуховой, копеечной детали могло задержать выпуск дорогостоящей продукции, сорвать задание по объему ее реализации, а значит, потерять значительную сумму отчислений в поощрительные фонды. По новым условиям в таких случаях можно было через Госарбитраж не только взыскать с недобросовестного партнера штраф за недопоставленную продукцию, но и потребовать возмещения всех потерь и убытков, которые понесло предприятие. Госарбитраж получил право решать такие споры, даже если они возникли у коллектива с собственным министерством. Однако охотников обращаться в Госарбитраж с подобными жалобами находилось очень мало – получалось себе дороже. Ведь с поставщиком, не говоря уже о собственном министерстве, работать предстояло многие годы, и портить с ним отношения было просто опасно.
Чтобы поднять дисциплину взаимных поставок, Косыгин пошел на такую меру: было принято постановление, по которому выполнение плана засчитывалось лишь после удовлетворения всех заказов потребителей. Против этого и восстали дружно Госплан и наиболее сильные министерства и авторитетные министры, утверждавшие, что в таком случае все их предприятия останутся не только без премий, но и без зарплаты. В итоге победа осталась за министрами. И хотя распоряжение Косыгина официально отменено не было, оно практически никогда так и не вступило в действие» [277, C. 20].