[79]. В 1965 году добывающая промышленность СССР требовала около 30 % всех капиталовложений, давая при этом только 7–8 % промышленной продукции[80].
Первый мощный фонтан легкой нефти в Западной Сибири был получен весной 1960 года на реке Конда, но до промышленного освоения было еще далеко. Для этого «была разработана генеральная схема развития производительных сил Западной Сибири на длительный срок, транспортная схема, решались вопросы развития машиностроения, нефте- и газодобывающего, а также нефтехимического профиля. Создавались города со всей необходимой инфраструктурой» [283, C. 188]. Вся Западная Сибирь была «прострелена» геологоразведкой.
В ходе пересмотра оптовых цен, состоявшегося в 1967 году, добыча нефти одним махом стала в несколько раз более прибыльной, чем раньше. Цены на сырую нефть увеличились в 2,5 раза, на природный газ – на 51 % (на уголь – на 78 %) [284, C. 465]. В результате косыгинской реформы и пересмотра цен «за пять лет прибыль на предприятиях нефтяной промышленности возросла в 7,2 раза, газовой промышленности – в 12,8 раза. В 1968–1970 годах прибыль превышала ежегодные вложения в газовую индустрию примерно в 1,5–2 раза. Разработка нефтяных и газовых месторождений принесла доход, близкий к 4 млрд рублей» [284, C. 467]. В результате производство нефти и газового конденсата за пятилетие увеличилось на 45 %, природного газа – на 55 %.
За 1965–1970 годы доля нефти и газа в топливном балансе страны поднялась до 60 % (против 51 % в 1965 году). За этот период были построены нефте- и газопроводы протяженностью 35,6 тыс. км.
Проведенные в восьмой пятилетке работы позволили в девятой нарастить добычу еще больше. К примеру, бурение первой эксплуатационной скважины на мощнейшем Самотлорском месторождении было начато в январе 1969 года, в конце восьмой пятилетки. В 1968 году «Миннефтепром совместно с Минприбором и Минхимнефтемашем СССР наметил программу комплексной автоматизации на 1969–1975 годы, для выполнения которой три министерства выделили 25 заводов, 22 научно-исследовательские и проектно-конструкторские организации» [284, C. 468]. Программа позволила наладить выпуск блочно-комплектных автоматизированных установок, которые можно было монтировать на промыслах за несколько недель, а не несколько месяцев, как раньше.
За 10 лет с 1965 по 1975 год добыча нефти выросла в два раза (202 % к уровню 1965 г.), добыча газа – в 2,2 раза (226 % к уровню 1965 г.), что выгодно совпало со скачком мировых цен на нефть в 1973 году.
«Поход за нефтью» был частью продолжавшегося все советские пятилетки «похода на восток». Продолжалось освоение Сибири и Дальнего Востока. В 1965 году было принято решение о начале строительства Билибинской АЭС, чтобы обеспечить энергией добывающие предприятия Чукотки. Первый энергоблок запустили в конце 1973 года.
Однако еще при разработке восьмой пятилетки в 1965 году ученые из НИЭИ обращали внимание Госплана СССР на то, что эффективность капитальных вложений на севере и востоке страны ниже, чем в европейской России, стройки хуже обеспечены рабочей силой и в целом «следует отказаться от позиции безоговорочного преимущества восточных районов в распределении капитальных вложений на развитие производства…»[81] Выбранная ориентация на рост добычи нефти и газа, в том числе с целью получения валюты для покупки импортных товаров, означала, что ситуация с капитальными вложениями, скорее всего, усугубится. Так и произошло.
Также продолжился тренд на химизацию народного хозяйства, правда, уже не с «хрущевским» напором. Расширение добычи нефти создавало прочную материальную базу для дальнейшего развития нефтехимии. При пересмотре цен 1967 года цены на большинство конструкционных материалов (прокат, чугун) были повышены в 1,5–1,7 раза, а на пластмассы – наоборот, снижены в среднем на 18 %, чтобы стимулировать замену пластмассами других материалов. Была поставлена задача за пятилетку увеличить производство химических волокон более чем в 1,7 раза и добиться того, чтобы химическая промышленность стала одним из основных поставщиков сырья для пошива одежды и обуви. Также химические продукты должны были заменить пищевое сырье в таких отраслях, как производство спирта, жирозаменителей, моющих средств.
Важным сдвигом стало уже упоминавшееся в главе о косыгинской реформе перераспределение средств в пользу производства потребительской продукции. По директивам восьмой пятилетки рост объемов производства средств производства должен был составить 49–52 %, а производства средств потребления – 43–46 %. То есть рост группы «А» опережал рост группы «Б» всего в 1,1–1,2 раза, а не в 1,6 раза, как это было в предыдущие 15 лет.
Уникальность восьмой пятилетки в том, что задания по производству ширпотреба еще и были перевыполнены. Это позволило существенно улучшить обеспеченность советских граждан одеждой, обувью и товарами длительного пользования, но одновременно усилило нехватку продукции базовых отраслей (металлы, топливо, энергия), с которой предстояло бороться в следующей, девятой пятилетке.
Трудонедостаточность
Начиная примерно с восьмой пятилетки советская экономика сталкивалась со все более сильным влиянием такого ограничителя, как нехватка рабочей силы.
Экономическая модель 1930‑х годов предполагала, что трудовые ресурсы могут быть мобилизованы на месте, и сосредотачивалась на мобилизации капитальных вложений. Форсированная коллективизация и разница в уровнях жизни между городом и селом создавала для крестьян достаточные стимулы наниматься по оргнабору на стройки пятилетки. Несколько десятилетий экономический рост основывался на привлечении вчерашних селян в промышленность. Рост производительности труда в сельском хозяйстве позволял остававшимся в деревне труженикам кормить растущее население страны.
Однако высокие темпы развития промышленности в 1930‑е – 1950‑е годы привели к тому, что к середине 1960‑х годов крестьяне, которых можно было бы без ущерба для сельского хозяйства конвертировать в промышленных рабочих, стали заканчиваться. На исчерпание трудовых ресурсов повлияли и война, и начавшийся в СССР второй демографический переход, то есть переход к модели семьи с малым числом детей. Если в 1926 году естественный прирост населения составлял 23,7 человека на каждые 1000 человек населения, то в 1965 году – только 11,1 человека [285, C. 42].
В 1965 году главой НИЭИ Госплана А. Ефимовым был подготовлен обстоятельный доклад о состоянии трудовых ресурсов, где констатировалась относительная их нехватка. Относительная в том смысле, что излишки рабочей силы находились в среднеазиатских республиках, однако их население не желало мигрировать в трудонедостаточные регионы, а также отличалось низким уровнем образовательной подготовки. В Средней Азии естественный демографический прирост населения к началу 1960‑х поднялся до 27–33 %, в два раза превысив средние союзные показатели. В республиках Средней Азии беседы с безработными людьми в малых и средних городах свидетельствовали, что они не хотят трудиться вдалеке от дома. Большинство из них составляли молодые женщины с детьми, не имеющие образования и профессии [239, C. 340].
Кроме того, пробуксовывала миграция населения на восток РСФСР, в первую очередь из-за плохих бытовых условий на новых территориях. К примеру, строительство Красноярской ГЭС началось в 1955 году, но только в 1958 году последние семьи строителей, проживавших в палатках, были переселены в новые дома. Бессемейные рабочие продолжали жить в палатках и дальше. В одной палатке жило до 20 человек [99, C. 52].
За семилетку население СССР увеличилось на 24,4 млн человек, а численность рабочих и служащих – на 6 млн человек. При этом, по оценкам Ефимова, потребность промышленности в рабочей силе на 1959–1963 годы составляла 9 млн человек, а естественный прирост людей трудоспособного возраста – всего 1,7 млн человек. Разница покрывалась за счет повышения занятости в общественном производстве лиц, которые ранее трудились на дому или на частных участках (женщины, кустари, пенсионеры и так далее). При этом в малых городах 2,3 млн человек находились в поисках работы. Ефимов с сожалением отмечал, что при планировании размещения промышленности новые заводы зачастую строят в местах, где для них нет рабочей силы.
Через три года директор Центрального научно-исследовательского экономического института (ЦЭНИИ) Госплана РСФСР Е.В. Касимовский повторил выводы Ефимова, указав, что в больших городах растет нехватка рабочих рук, а в ряде малых, наоборот, усиливается проблема занятости, сохраняются дисбалансы в мужской и женской занятости – словом, государство не имеет рычагов, позволяющих направлять рабочую силу туда, где она требуется, либо, наоборот, строить предприятия там, где есть явная или скрытая безработица. Запрет на строительство новых предприятий в крупнейших городах Союза министерствами под разными предлогами обходился [239, C. 346–348]. Проблему продолжали решать все большим и большим вовлечением в общественное производство женщин и кустарей. Если в 1960 году на дому или на частных наделах работало 19 % трудоспособного населения, то в 1970 году – только 8 %. Численность работающих женщин увеличилась с 19 млн в 1950 году до 40 млн в 1968 году.
Рост занятости женщин несколько сокращал проблему нехватки рабочих рук в краткосрочном периоде, но усугублял в долгосрочном, так как работающие женщины, как правило, рожали меньше детей. Также на снижении рождаемости негативно сказывалась нехватка жилья и детских садов. Проведенное в 1968 году исследование причин абортов выявило, что 22 % сделавших аборт женщин говорили, что они не хотят ребенка, потому что недостаточно обеспечены жильем; 18 % упоминали трудности с яслями; 14 % считали, что они недостаточно зарабатывают и не смогут содержать ребенка [239, C. 534].
Другими словами, к середине 1960‑х годов поддержание роста численности занятых в общественном производстве и обеспечение территориального соответствия между рабочими местами и трудоспособным населением становилось все более дорогим делом. Требовались ресурсы на строительство жилья, детских садов, улучшение социально-бытовых условий для удержания новоселов на новых территориях, повышение выплат многодетным. Обострялась проблема автоматизации производства и сокращения излишне занятых, которых многие предприятия держали из-за неритмичности поставок и связанных с ней периодических авралов. А пока государство не справлялось с проблемой, предприятия решали ее сами, начиная переманивать друг у друга работников увеличением зарплат, благо реформа давала для этого больше возможностей, чем прежде [275, C. 162]. Как и в ситуации с чрезмерной женской занятостью, решение смягчало проблему локально, но усугубляло глобально. Не обеспеченный ростом производительности труда рост зарплат приводил к усилению дефицитов на потребительском рынке.