Девятая пятилетка начиналась тяжело. Достаточно сказать, что первые соображения по основным направлениям развития на 1971–1975 годы стали обсуждать на коллегии Госплана еще в самом начале 1968 года, но пятилетний план все равно был утвержден только в конце 1971 года, то есть когда первый год пятилетки уже почти прошел.
Дело в том, что крупным достижением восьмой пятилетки считался рост производства потребительских товаров большими, чем прежде, темпами. Однако рост этот сопровождался невыполнением планов развития большинства «базовых» отраслей экономики, снабжающих ее первичными ресурсами. Не были выполнены задания по увеличению производства электроэнергии, топлива, металла, ряда видов химической продукции. Одновременно в ходе косыгинской реформы на руках у населения оказалось больше не обеспеченных товарами денег, поэтому в девятой пятилетке надо было каким-то образом и компенсировать отставание базовых отраслей, и продолжать ускоренными темпами наращивать выпуск потребительских товаров для снижения дефицитов.
При этом ожидаемого повышения эффективности производства в натуре косыгинская реформа не дала, а без «волшебной палочки», повышающей производительность труда и сокращающей фондо- и материалоемкость, задача была заведомо нерешаемой.
Госплан видел выход в более широком использовании достижений науки и техники.
По свидетельству работника Госплана СССР Е.А. Иванова, чтобы заранее подтолкнуть министерства и ведомства к поиску путей интенсификации производства на основе достижений научно-технического прогресса, Госплан СССР еще в начале 1968 года разослал им «Примерный перечень вопросов, показателей и расчетов, которые должны быть отражены в докладах и предложениях министерств, ведомств СССР и союзных республик к основным направлениям развития народного хозяйства СССР на 1971–1975 годы». Министерства и ведомства должны были дать оценку результатов намечаемого внедрения в народное хозяйство научно-технических достижений в 1971–1975 годах, влияния новой техники на рост производительности труда, снижение себестоимости продукции и удельных капитальных вложений, улучшение использования сырья, топлива, электроэнергии, материалов и полуфабрикатов.
Но когда предложения министерств собрали и обобщили, оказалось, что их принятие означало бы резкое замедление темпов роста общественного производства, ухудшение показателей его эффективности и значительное снижение темпов роста реальных доходов населения. «Если бы были приняты предложения министерств, ведомств и союзных республик, то среднегодовые темпы прироста национального дохода составили бы в девятой пятилетке всего 4,4 против 7,0 % в восьмой пятилетке, промышленного производства – 5,8 против 8,5 %, в том числе группы «Б» промышленности – 4,4 против 8,3 % и сельскохозяйственного производства – 2,4 против 4,2 %. В то же время заявки министерств, ведомств и союзных республик на капитальные вложения превысили реальные ресурсы национального дохода более чем на 200 млрд рублей, или в 1,5 раза», – подводил итог Иванов [282, C. 94–98]. Можно вспомнить, что в 1955 году Н.С. Хрущев тоже попытался собрать пятилетку «снизу», суммировав предложения предприятий, и получил такой же результат. Добровольно интенсифицироваться никто не хотел.
Работа над планом девятой пятилетки началась 29 декабря 1967 года, когда вышло постановление ЦК КПСС и Совмина СССР с отправными положениями будущего народнохозяйственного плана. На его основе 8 января 1968 года был издан приказ Госплана СССР № 1 отделам Госплана готовить предложения об основных направлениях развития отраслей народного хозяйства на 1971–1975 годы[106].
В конце февраля отделы направили свои предложения в сводный отдел, который к середине апреля свел их воедино, подготовив «Проект исходных данных к основным направлениям развития народного хозяйства СССР на 1971–1975 годы». Результат работы сводного отдела был рассмотрен на заседании коллегии Госплана СССР 16 апреля 1968 года, после чего отделам было дано задание подготовить свои замечания и предложения[107].
Чтобы сбалансировать план, сводный отдел был вынужден урезать многие заявки. Вопрос еще раз разбирался на коллегии 7 мая, но общеэкономические показатели удалось согласовать только на двухдневном заседании коллегии 17–18 октября 1968 года. На их основе к концу ноября сводный отдел наконец подготовил «Проект основных направлений развития народного хозяйства СССР на 1971–1975 годы». Он разбирался на трех заседаниях коллегии в 1969 году (заседания № 1 и № 2 – сам проект, заседание № 12 – капитальные вложения на девятую пятилетку).
В конце 1969 года на стол Байбакову легли две записки по проблемам новой пятилетки: директора НИЭИ Госплана СССР А.Н. Ефимова и члена коллегии Госплана М.Г. Первухина.
Ефимов писал, что объем недостроя достиг 100 млрд рублей, из-за чего средний срок строительства превышает нормативный в 1,5–2 раза, поэтому необходимо максимально сократить новые стройки, чтобы как можно быстрее закончить уже начатые[108]. При этом все-таки достроенные предприятия работают с недозагрузкой и низким коэффициентом сменности из-за нехватки рабочей силы, а абсолютный прирост ресурсов труда в 1971–1975 годах сократится против текущей пятилетки на 2,3 млн человек. Поэтому необходимо бросить ресурсы на механизацию труда, высвобождение вспомогательных рабочих, их переподготовку с тем, чтобы добиваться роста выпуска не строительством все новых предприятий, а повышением производительности труда на уже действующих. Ефимов предлагал создать всесоюзную систему курсов переподготовки и переквалификации, освободить дирекцию от необходимости трудоустройства высвобождаемых работников, платить рабочим 60–80 % от их прежней зарплаты на период переобучения и так далее. А Первухин в своей записке писал, что за восьмую пятилетку образовался дефицит по топливу и сырью и требуется предусмотреть в проекте девятого пятилетнего плана более высокие, чем в текущем пятилетии, темпы роста производства и ввода новых мощностей по топливным и сырьевым отраслям промышленности. Причем новые топливоемкие и энергоемкие предприятия следует строить преимущественно в Сибири и Средней Азии, создавая там новую строительную базу и предусматривая капиталовложения на строительство жилья, коммунально-бытовых объектов, просвещение и здравоохранение «с тем, чтобы создать нормальные условия жизни трудящихся этих районов и закрепить кадры»[109]. Как Байбаков или даже целый Госплан мог «помирить» эти предложения?
Скорректированный проект основных направлений был направлен министерствам и ведомствам только в апреле 1970 года[110]. Ответные предложения министерств, ведомств и союзных республик поступали в Госплан СССР в сентябре-октябре 1970 года, после чего их тоже надо было свести воедино. Наметки будущей пятилетки в одном только 1970 году рассматривались на коллегии Госплана СССР 18 (!) раз. В конце 1970 года проект пятилетки послали в «директивные органы», то есть в ЦК КПСС, где его завернули как недостаточно амбициозный.
Последнее заседание коллегии Госплана в 1970 году проходило нон-стоп 30–31 декабря, практически под звон новогодних курантов, и было посвящено вопросу, как можно выполнить требования ЦК по увеличению выпуска продовольствия и потребительских товаров, не сокращая выпуск всего остального. Продолжили кроить пятилетку с января 1971 года и занимались этим почти весь год, вопрос обсуждался на коллегиях Госплана в 1971 году 21 раз! Всего в 1971 году было 25 заседаний коллегии, то есть вопрос новой пятилетки обсуждался почти на каждом из них.
Протоколы всех этих заседаний коллегии однотипны: отделам Госплана поручалось изыскать возможности увеличить выпуск таких-то видов продукции, сократить запросы по капитальным вложениям, найти пути повышения производительности и так далее.
16 января 1971 года Госплан СССР наконец сформировал проект директив XXIV съезда КПСС по пятилетнему плану развития народного хозяйства СССР на 1971–1975 годы[111], а его отраслевые отделы к середине марта подготовили 235 материальных балансов основных видов продукции на 1971–1975 годы с разбивкой по годам пятилетки[112]. Оказалось, что ряд важных показателей сбалансировать не удалось, поэтому Госплан СССР через Совет министров потребовал от министерств и ведомств взять на себя повышенные обязательства и к 10 мая представить уточненные проекты отраслевых планов[113].
В апреле 1971 года состоялся XXIV съезд КПСС, который утвердил подготовленные Госпланом СССР директивы к плану девятой пятилетки. При этом делегаты съезда внесли ряд предложений к плану. Весной и в начале лета 1971 года Госплан СССР пытался учесть еще и предложения делегатов съезда, которые тоже в основном сводились к требованиям увеличить выпуск отдельных товаров или дополнительно построить в «домашнем» регионе депутата какой-нибудь объект без оглядки на возможности страны. Баланс никак не хотел сходиться.
С учетом уточненных отраслевых планов и предложений делегатов Госплан СССР свел проект пятилетнего плана и направил его в ЦК КПСС в июле 1971 года[114]. Политбюро ЦК КПСС рассмотрело проект плана на заседании 14 октября и опять отправило на доработку. Наконец проект развернутого пятилетнего плана был одобрен пленумом ЦК КПСС 22–23 ноября 1971 года. Неделей раньше вышло постановление Совмина СССР от 16.11.1971 № 850 «О Государственном пятилетнем плане развития народного хозяйства СССР на 1971–1975 годы», а тремя днями позже Верховный Совет СССР принял закон СССР от 26.11.1971 «О государственном пятилетнем плане развития народного хозяйства СССР на 1971–1975 годы».
Таким образом, официально план девятой пятилетки оказался утвержден только к концу первого года пятилетки. Пришлось даже отдельно разбирать вопрос, как отражать в пятилетнем плане задания на 1971 год, если он уже фактически закончился[115].
В 1972 году сокращенный вариант плана девятой пятилетки был опубликован стотысячным тиражом. Это был первый раз после войны, когда план пятилетки пусть и с опозданием, но опубликовали массовым тиражом и сделали доступным трудящимся, которым и надо было его реализовывать. Первый – и последний.
Обобщая, схему работ над пятилеткой можно представить в виде двух кругов согласований: сначала на основе предварительного обмена материалами составлялись «Основные направления…», которые в дальнейшем служили ориентиром для всех участников, а затем по такой же схеме путем многократных уточнений, обоснований и переговоров готовился сам пятилетний план.
Чтобы было понятно, насколько огромным был этот труд, приведу цитату работника Госплана СССР Е.А. Иванова о том, что представлял собой пятилетний план: «Во-первых, это государственный план, содержащий 156 показателей. Во-вторых, это такие же основные планы по 15 союзным республикам. Это еще 2340 показателей. В-третьих, это адресный ведомственный план по СССР, то есть план по примерно 35 министерствам и ведомствам. Это еще 5460 показателей. В-четвертых, это адресный ведомственный план по каждой союзной республике. Это еще 81 900 показателей. Итак, мы уже насчитали около 90 тысяч показателей. На самом деле их было больше, так как в адресном плане некоторые задания детализировались (например, отдельные виды продукции), некоторые планировались еще по экономическим районам и так далее» [282].
Примечательно, что одновременно с завершением работ над новой пятилеткой в Госплане обсуждался порядок внесения в нее изменений. Плановики пытались через Совмин упорядочить процедуру корректировок, о которых исполнители начинали просить чуть ли не сразу после получения плановых заданий. Возможность менять план «в рабочем порядке», с одной стороны, придавала системе определенную гибкость, а с другой – приводила к явлению, едко окрещенному госплановцами «движением декабристов»: каждый год в декабре Госплан СССР осаждали просители, которые умоляли снизить им годовые плановые задания. Один и тот же фактический объем продукции мог рассматриваться как недовыполнение изначального плана и как перевыполнение скорректированного (уменьшенного) плана и приводить соответственно либо к выговору, либо к премии. В.В. Коссов отмечал, что «декабристы» прибывали целыми делегациями: второй секретарь обкома КПСС, отвечающий за развитие промышленности, и при нем передовой рабочий – депутат Верховного Совета. Практика «перевыполнения» заниженных планов нашла отражение в советском фильме «Премия», где по сюжету против нее восстают коммунисты завода.
В самом конце 1972 года состоялся очередной пленум ЦК КПСС, посвященный утверждению плана на 1973 год. Пленум прошел в атмосфере жарких дебатов, так как Госплан СССР заявил, что за первые два года пятилетки недобор национального дохода составил 10 млрд рублей, ввод в действие многих заложенных в план предприятий затягивается, а значит, они не дают заложенной в план продукции, в сельском хозяйстве из-за засухи вместо роста объемов производства на 7,3 % получился спад на 4,2 %. Из-за всего этого план на 1973 год также должен быть меньше заданий пятилетки. Замаячила перспектива срыва пятилетки всего через год после ее утверждения[116].
Недострои сказывались на разных отраслях промышленности по-разному. План на 1973 год по группе «А» был меньше заданий пятилетки на 2,5 млрд рублей, а по группе «Б» – на 8,4 млрд рублей[117]. Это значит, что несмотря на очередную попытку обеспечить в пятилетке опережающее развитие производства товаров народного потребления, когда надо было делать выбор, какой завод достроить: тяжелой или легкой промышленности, преимущественно достраивали именно предприятия тяжелой промышленности.
Оставшиеся три года девятой пятилетки начинались одинаково: с обращений ЦК КПСС к советскому народу с призывами работать лучше и с ежегодного развертывания социалистического соревнования за досрочное выполнение годового плана. Социалистическое соревнование, таким образом, стало перманентным. Ничего удивительного, что это не помогало выправлять структурные диспропорции, и удивительно, что правительство, кажется, считало иначе. Тут можно привести цитату из мемуаров Федора Бурлацкого о том, как Брежнев воспринимал косыгинскую реформу: «Реформа, реформа… Кому это надо, да и кто это поймет? Работать нужно лучше, вот и вся проблема» [308, C. 296].
Главная проблема девятой пятилетки
Закон о девятом пятилетнем плане предписывал нарастить объем производства группы «А» (то есть производство средств производства) за пятилетие на 146,3 %, а группы «Б» (производство потребительских товаров) – на 148,6 %. Девятая пятилетка в своих плановых пропорциях практически полностью повторяла структурную политику восьмой пятилетки. После нескольких лет обсуждений плановики наконец отступили перед требованиями политического руководства и попытались на бумаге повторить относительный успех восьмой пятилетки. «На бумаге» – потому что сбалансировать план пытались, заложив в него заведомо нереалистичные требования по росту производительности труда, 138 % за пятилетие в промышленности и сельском хозяйстве и 137 % в строительстве, без достаточной проработки того, за счет чего они должны быть достигнуты.
Позднее работник Госплана СССР Е.А. Иванов писал, что такой подход был крупной ошибкой: «Нельзя было длительное время поддерживать высокие темпы экономического роста без перераспределения ресурсов на развитие технической базы. Этот путь не позволил обеспечить динамичное расширенное воспроизводство и достаточное повышение уровня жизни населения» [309, C. 96].
Очень интересно сравнить утвержденный пятилетний план с предложениями, которые в 1968–1969 годах были подготовлены в НИЭИ при Госплане СССР группой ученых под руководством А.И. Анчишкина [244].
По утвержденному плану предполагался более высокий темп роста занятых и более напряженный темп роста производительности труда. В сельском хозяйстве вместо оттока населения у Анчишкина прогнозировался приток и, как следствие, значительно более высокий темп роста сельского хозяйства. При этом объем капвложений и производительность труда в строительстве проектировались меньшие, чем требовалось по расчетам Анчишкина. Ускоренное развитие строительства должно было обеспечить сокращение сроков ввода и освоения предприятий. В действительности этого не произошло.
Анчишкин использовал в своем докладе аппарат производственных функций Кобба – Дугласа, который на ту пору только входил в инструментарий советских экономистов. Эти функции позволяют определять, какой прирост производства будет достигнут при заданных дополнительных вложениях капитала и трудовых ресурсах, а также сложившейся производительности и фондоемкости труда. Если заложить утвержденные законом задания пятилетнего плана в формулы Анчишкина, то оказывается, что при таких вводных годовой темп прироста национального дохода должен был составлять 5,5 %. А в плане его утвердили на уровне 6,7 %. При этом фактически в девятой пятилетке темп прироста национального дохода составил 5,1 % в год.
Обмануть экономические пропорции не удалось. Фактически группа «А» за пятилетку выросла на 146 %, а группа «Б» – только на 137 % вместо запланированных 148 %. Это означало усиление нехватки потребительских товаров, дефицитов, увеличение вынужденно накопленных на сберкнижках средств.
Еще в 1969 году А.И. Анчишкин поставил советской экономике «диагноз»: «Экономическое развитие СССР осуществляется в условиях, когда объем одновременно выполняемых программ (в области капитального строительства, уровня жизни, оборонных расходов и иностранной помощи) превышает фактические возможности экономики; в то же время непрерывный экстенсивный рост сдерживает полное использование уже накопленного экономического потенциала» [244, C. 105].
Тот же «диагноз» позднее ставил академик Яременко: «Мы пытались бросить вызов всему миру, и прежде всего – развитым странам. <…> Примерно до конца 60‑х годов такая задача соответствовала нашим возможностям, хотя в долгосрочном плане все равно была нереалистичной. Нас подвели амбиции, сформировавшиеся после Второй мировой войны и в последующие два десятилетия. Атомная бомба и ракеты очень подогрели эти наши амбиции. Мы попытались бросить технологический, милитаристский вызов всему миру, и мы проиграли» [305, C. 64].
Анчишкин пояснял, что нехватка металла тормозит развитие машиностроения, нехватка труб – нефтяной промышленности, нехватка электроэнергии – всех отраслей, дефицит и некомплексность кормов сдерживает развитие животноводства и так далее. И в таких условиях высокие плановые задания по росту объемов выпуска ориентируют все отрасли на «быстрые» результаты, достигаемые перерасходом первичных ресурсов, вместо повышения технического уровня.
«В целом несбалансированность экономики объективно толкает к использованию экстенсивных путей ее развития, так как вызывает потребность в максимально возможном количественном росте потребления всех видов производственных ресурсов вместо повышения их технического, качественного уровня и более интенсивного использования», – делал вывод будущий академик.
«Напряженность снабжения ресурсами сама по себе подстегивает капитальное строительство, давит на расширение фронта работ, что в свою очередь усиливает потребность в стройматериалах и оборудовании». Советская экономика все больше напоминала змею, которая кусает саму себя за хвост.
Чем дольше СССР пытался поддерживать развитие всех отраслей сразу, тем сильнее становилась несбалансированность, которая все больше ограничивала возможности дальнейшего роста. Чтобы разорвать складывающийся порочный круг, требовалось снизить темпы роста и отказаться от части программ, сосредоточившись на ограниченном наборе самых важных направлений развития.
Структурные сдвиги
Из вышеупомянутых записок Первухина и Ефимова мы знаем, что в девятой пятилетке надо было каким-то образом усилить развитие добывающих отраслей, энергетики и транспорта и при этом сократить фронт строительных работ и за счет технического прогресса повысить производительность труда.
Это означало следующие задачи по отраслям:
• В добывающих отраслях: компенсация ухудшающихся условий добычи по мере освоения все более и более удаленных месторождений, освоение тюменских нефтяных месторождений.
• В электроэнергетике: увеличение доли атомных электростанций, начало их массового строительства – не только для роста выработки электроэнергии, но и ради сокращения потребности в угле, нефти и газе для этих целей.
• В машиностроении: реконструкция основных фондов машиностроения, совершенствование качества и структуры производства материалов, продолжение концентрации и специализации производства, расширение выпуска личных автомобилей и других товаров длительного пользования.
• В химической промышленности: ускоренное производство удобрений для сельского хозяйства и химических волокон и пластмасс для выпуска товаров народного потребления.
• В строительстве: ускоренное развитие строительной базы (производство стройматериалов и строительной техники).
• На транспорте: воссоздание резервов провозных мощностей. Транспорт обслуживал в основном дальние перевозки, следуя за нефтяниками, строителями и металлургами все дальше на север и на восток, а внутрирегиональный транспорт оставался неразвитым. Из регионов за Уралом можно было быстро вывозить сырье в европейскую Россию, но было трудно перемещаться между соседними регионами.
• В сельском хозяйстве: завершение индустриализации, уменьшение зависимости от погодных условий, повышение урожайности земледелия и продуктивности животноводства. Нужно было при тех же площадях и при тех же природных данных ежегодно увеличивать объем сельскохозяйственного производства на 16–17 млрд рублей.
• В управлении: стабилизация численности занятых информационным трудом, для этого – широкое внедрение ЭВМ.
Кроме того, Советский Союз не собирался отказываться от задач по росту благосостояния, планируя дальнейший рост зарплат, выпуска товаров народного потребления, объемов строительства жилья. К примеру, на девятую пятилетку был принят самый большой за все пятилетки план строительства жилья на селе [289, C. 101].
В принципе, реализовать все эти требования было возможно, инициировав вторую ускоренную индустриализацию по образцу первой: продать сырье за границу и на эти деньги закупить и освоить передовые технологии. Только сырьем были не продовольствие, лес и пушнина, как в начале 1930‑х, а нефть и газ.
В годы перестройки В.В. Журавлев в достаточно критичной по отношению к периоду застоя книге с говорящим названием «На пороге кризиса» писал: «Действительной главной задачей девятой пятилетки было развить успех в освоении нефтегазового комплекса в Западной Сибири». И признавал, что эта задача в девятом пятилетии была выполнена.
Прирост добычи нефти в 1971–1975 годах составил 138 млн т против 110 млн т в восьмой пятилетке, а газа – 91 млрд куб. м против 70 млрд куб. м. Именно в этот период была в основном заложена база добычи нефти и газа в стране. В 1976 году прирост нефтедобычи достиг 28 млн т. Для сравнения: за все 1930‑е годы прирост нефтедобычи составил лишь 14,6 млн т.
До середины 1970‑х годов прирост держался на высоком уровне: в 1976 году – 28,9 млн т, в 1977 году – 26 млн т, а далее стал понижаться: до 25,7 млн т – в 1978 году, 14 млн т – в 1979 году, 17,6 млн т – в 1980 году. Затем наблюдалось и вовсе резкое снижение: в 1981 году – до 6 млн т, в 1982 году – 4 млн т, в 1983 году – 3 млн т. В 1984 году прироста уже не было, добыча нефти оказалась на 3 млн т меньше, чем в предыдущем году. В 1985 году произошел критический спад – на 21 млн т по сравнению с 1983 годом [276, C. 30]. Связано это было с тем, что каждая дополнительная тонна нефти и газа добывалась все труднее, требовала все больших капиталовложений. В связи с удорожанием добычи нефти эффективность вложений снизилась. За пятнадцать лет (1971–1985) себестоимость добычи нефти увеличилась в 2,8 раза (природного газа еще больше – в 3,8 раза) [276, C. 31]. В итоге к началу перестройки нефтегазовый комплекс поглощал до 40 % всех капиталовложений, направляемых в промышленность. Значительная часть этих вложений шла на закупку иностранного оборудования.
Получался парадокс: нефтянку развивали, чтобы иметь валюту для закупки иностранного оборудования, чтобы и дальше развивать нефтянку. Самым ярким примером этого парадокса служит, конечно, «Сага о трубах большого диаметра» [310, C. 32]. Для строительства нефте- и газопроводов требовались трубы диаметром 1420 мм и больше, но советская промышленность несколько десятилетий не могла освоить их производство. Раз за разом заводы рапортовали об успехе, но потом оказывалось, что всё не то, для теплых краев советские трубы годятся, а вот северных условий не выдерживают. Кроме того, труб требовалось ОЧЕНЬ много. В стране создавалась фактически новая отрасль транспорта: трубопроводная; трубопроводы от сибирских месторождений имели длину в тысячи километров.
1 июня 1968 года советское объединение «Союзнефтеэкспорт» и австрийская компания ÖMV подписали договор на поставку природного газа. Немецкая компания «Тиссен» сыграла посредническую роль для запуска экспорта советского газа в Австрию через Триест. Она участвовала в поставках труб высокого давления в СССР, а австрийская фирма «Фест» выступила в роли субподрядчика [311, C. 180]. В 1969 году СССР заключил договор с итальянской компанией Eni на поставку в течение 20 лет в Италию более 100 млрд куб. м природного газа. По этому соглашению предусматривалась поставка из Италии в кредит труб большого диаметра, компрессорного и другого оборудования для газопроводов на сумму свыше 300 млн долларов.
Эти сделки экономически подготовили почву для политики разрядки – главной внешнеполитической инициативы брежневского руководства в первой половине 1970‑х годов. Символом этой политики стала сделка «газ в обмен на трубы», «сделка века», как называли ее журналисты. Договор был подписан 1 февраля 1970 года. По соглашению между советскими внешнеторговыми организациями «Союзнефтеэкспорт», «Промсырьеимпорт» и «Внешторгбанк» с одной стороны и западногерманскими фирмами «Рургаз», «Маннесман» и «Дойче банк» с другой было предусмотрено, что начиная с 1973 года СССР поставит ФРГ в течение 20 лет свыше 52 млрд куб. м природного газа, а ФРГ поставит СССР 1,2 млн т труб большого диаметра и другого оборудования для промышленности в 1970–1972 годах, а также предоставит кредит в размере 1,2 млрд марок (около 300 млн рублей). Позднее это соглашение было пересмотрено в сторону значительного увеличения [312, C. 246]. В 1970 году топливо и электроэнергия в советском экспорте составляли 15,6 %, а в 1980 году – уже 46,9 % [313, C. 19, 314, C. 18].
По схожей схеме развивалась добыча леса, угля, нефти и газа на Дальнем Востоке: Япония давала кредит, на который СССР покупал японское же оборудование для лесных разработок и расплачивался за него лесом [312, C. 247].
Еще одной иллюстрацией этого парадокса (направляем валюту и технологии на расширение добычи сырья на экспорт) служит развитие Норильского горно-металлургического комбината – точнее, путей вывоза рудного концентрата. В 1970‑е комбинат был переоснащен оборудованием из Финляндии на сумму порядка 300 млн рублей [312, C. 275]. Помимо валюты в развитие вывоза рудного концентрата вкладывались ресурсы одной из самых передовых отраслей: атомного машиностроения. Первый советский атомный ледокол «Ленин» был спущен на воду в 1957 году и почти 20 лет оставался единственным. Но в 1975 и 1977 годах в эксплуатацию были приняты новые, передовые на ту пору атомные ледоколы «Арктика» и «Сибирь», которые позволяли ходить во льдах напролом. Они могли проламывать лед толщиной до пяти метров, что позволило «Арктике» в 1977 году стать первым в истории надводным кораблем, достигшим Северного полюса, а «Сибири» – первой начать круглогодичную навигацию по маршруту Мурманск – Дудинка. Порт Дудинка в низовьях Енисея является отправной точкой для вывоза рудного концентрата с Норильского комбината, то есть уникальные атомные суда строились, чтобы можно было вывозить руду круглый год. Конечно, никель, а также другие цветные металлы были нужны советской промышленности, но они также составляли важную часть советского экспорта. Еще одной статьей советского экспорта были алмазы. На базе якутских запасов в 1960–1970‑е годы были построены крупнейшие рудники, и СССР стал одним из самых крупных производителей алмазов в мире. В 1970‑е годы была создана отрасль по производству бриллиантов.
Другими мегапроектами 1970‑х годов были завершение строительства Красноярской и Саяно-Шушенской ГЭС на Енисее и Усть-Илимской ГЭС на Ангаре. При всех ГЭС были построены крупные алюминиевые заводы, так как производство алюминия требует много электричества. Несколько ранее, в восьмую пятилетку, была введена в эксплуатацию Братская ГЭС, при которой также был построен алюминиевый завод. Крупнейшие достижения советской промышленности и строительства все в большей мере сосредотачивались на обеспечении добычи первичных ресурсов.
Ярче всего приоритеты в развитии отраслей характеризует распределение капиталовложений. По директивам девятой пятилетки общая сумма капиталовложений должна была вырасти на 40 %, а по отраслям: в тракторном и сельскохозяйственном машиностроении – на 100 %, в лесной промышленности – на 90 %, в сельском хозяйстве – на 70 %, в производстве минеральных удобрений и пищевой промышленности – на 60 %. В реальности доля пищевой промышленности в капитальных вложениях в промышленность была мала и в 1970–1980‑е годы непрерывно снижалась. Так, в десятой пятилетке она составила 7 %, в одиннадцатой – 6,4 %, в двенадцатой – 6 %, в 1987 году – 5,6 %.
Нефтедобыча, как уже отмечалось, все больше становилась стабилизирующей отраслью, за счет которой компенсировались дисбалансы: за валюту от экспорта покупались и потребительские товары, и оборудование для отраслей, которым не доставалось качественных отечественных ресурсов (Таблица 16).
Таблица 16. Развитие внешней торговли СССР по модели «сырье в обмен на технологии» в послевоенные годы
Опережающее развитие добывающих отраслей было важнейшим, но, конечно, не единственным трендом 1970‑х годов. Рассказ об отраслевой политике будет неполным без упоминания нескольких важнейших мегапроектов, которые и сегодня работают на благо России.
В 1970‑е годы были проведены работы по объединению всех энергосистем европейской, а позднее и большинства энергосистем азиатской части страны в Единую энергетическую систему (ЕЭС). Формирование ЕЭС за счет возможности «перекачки» излишков электроэнергии между частями лежавшей в 11 часовых поясах страны позволяло перекрывать локальные пики энергопотребления, тем самым экономя на строительстве новых электростанций. Расчеты показывали, что формирование ЕЭС позволит к 1990 году уменьшить установленную мощность электростанций на 35 млн квт по сравнению с вариантом без единой энергосистемы[118]. Для сравнения: мощность всех электростанций Союза в 1970 году составляла 166 млн квт.
Еще одним важнейшим проектом 1970‑х годов стало возобновление строительства Байкало-Амурской магистрали, знаменитого БАМа. Строить БАМ начали еще в 1930‑е годы, но с началом войны часть рельс по решению ГКО была снята и переброшена на строительство Волжской рокады, по которой шло снабжение войск, участвующих в грандиозной Сталинградской битве. В 1958 году был сдан участок Тайшет – Братск – Усть-Кут, после чего строительство приостановилось. Решение о его возобновлении отчасти было связано с обострением отношений с Китаем, которое поставило проходивший вблизи границы Транссиб под угрозу захвата, что грозило разрывом связей с востоком страны. Отчасти оно было продиктовано продолжением многолетнего «движения на восток», а с освоением Западной и Восточной Сибири, строительством производственных комплексов на Енисее и Ангаре настала очередь обширных территорий Дальнего Востока, которым требовалась железная дорога.
Для сельского хозяйства девятая пятилетка стала трудной из-за погодных условий. Три года из пяти (1972, 1974 и 1975 годы) оказались неурожайными. После первого неурожая 1972 года правительство приняло решение резко увеличить производство удобрений. Байбаков, выступая на декабрьском пленуме ЦК КПСС, сообщил, что согласно решению Совета министров в плане на 1973 год предусмотрен рост капиталовложений в производство удобрений на 80 % к уровню 1972 года. На эти цели с других отраслей было перераспределено свыше 1 млрд рублей[119]. Дополнительные инвестиции должны были увеличить производство удобрений на 3,2 млн тонн (на 6 %) за один год. Как при этом будут развиваться отрасли, у которых отобрали 1 млрд рублей капвложений, Байбаков не уточнил.
Большие надежды по росту эффективности производства возлагались на компьютеры. Объем производства вычислительной техники должен был за пятилетку возрасти в 2,8 раза (в денежном выражении). За девятую пятилетку планировалось ввести в действие 1600 автоматизированных систем управления (АСУ). В действительности выпуск вычислительной техники резко отставал от планов информатизации. Парк всех типов ЭВМ в СССР в 1975 году составлял 20 тыс. штук, а в США – более 185 тыс. штук, не считая мини-ЭВМ, причем разрыв все время увеличивался. Сейчас популярно мнение, что СССР из-за неповоротливых чиновников «проспал» информационную революцию. В действительности, как показал Н. Симонов, проблема была не в игнорировании важности компьютеров, а в неспособности сосредоточить достаточное количество сил и средств именно на этой задаче [316].
Разрядка
Восьмая и девятая пятилетки во внешней политике СССР прошли под знаком разрядки. Она базировалась на достижении паритета с США по ядерным вооружениям, что делало цену открытого военного конфликта неприемлемо высокой для обеих сторон. Второй движущей силой разрядки было стремление Советского Союза снизить бремя военных расходов и желание западных стран развивать торговые отношения с СССР.
В политической истории принято отсчитывать разрядку от Московского саммита, состоявшегося в мае 1972 года, во время которого президент США Ричард Никсон и генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Брежнев подписали декларацию «Основы взаимоотношений между СССР и США». Однако описанная в предыдущем разделе сделка «газ в обмен на трубы» 1970 года показывает, что декларация скорее фиксировала новую прагматичную реальность, нежели создавала ее. Стороны сокращали попытки воздействовать на внутреннюю политику друг друга, сосредотачиваясь на взаимовыгодной торговле.
Смягчение условий торговли быстро вышло за пределы нефтегазовой сферы. 7 июля 1972 года между СССР и ФРГ было подписано соглашение о торговле и экономическом сотрудничестве, срок действия которого определялся до 31 декабря 1974 года, в мае 1973 года было подписано новое соглашение сроком на десять лет, а в начале 1974 года – очередное соглашение о долгосрочных перспективах экономического сотрудничества, где были отмечены возможные пути дальнейшего партнерства в сферах химической, машиностроительной, металлургической и лесодобывающей промышленности [311, C. 188].
Опасаясь упустить открывающиеся возможности, повышенный интерес к сотрудничеству с СССР стали проявлять и другие страны. Французская фирма «Рено» еще в 1964–1966 годах помогала модернизировать ЗИЛ, ГАЗ и МАЗ, а позднее участвовала в развитии АЗЛК и строительстве КамАЗа. К середине 1970‑х годов Франция вышла на пятое место среди поставщиков машин и оборудования в Советский Союз из числа западноевропейских стран [317, C. 101].
Между кабинетами министров СССР и США 18 октября 1972 года была достигнута договоренность об открытии портов для доступа судов обеих сторон. Были устранены формальности, препятствовавшие заходу торговых судов, расширено участие советских и американских судов в перевозках между странами. СССР в 1971 году принял решение о развитии контейнерных перевозок, советская компания «Совфрахт» активно завоевывала позиции на мировом рынке морских перевозок – как для гарантирования советского импорта зерна из Канады, Аргентины и других стран, так и для обеспечения советского товарного экспорта. К середине 1977 года общее число советских международных линий выросло до 72, причем 26 участвовали в перевозке грузов между несоветскими портами в конкуренции с судами других стран [318, C. 407].
В мае 1973 года в Москве открылся филиал банка Рокфеллера – первого из американских. В Кремле Рокфеллера принимал лично А.Н. Косыгин [319].
В 1974 году делегация Госплана СССР и ГКНТ СМ СССР отправилась в США для обмена опытом применения вычислительной техники в экономике для планирования и управления. Судя по отчету о поездке, американские деловые круги охотно делились опытом и были крайне заинтересованы в расширении взаимных контактов[120]. Летом 1976 года в Москве прошло первое двустороннее совещание специалистов США и СССР по применению вычислительной техники в экономике и управлении.
С 1949 года между США, Великобританией, Францией, а позднее и другими ведущими западными державами действовало соглашение о запрете продажи в социалистические страны вооружений, ядерного оборудования и продукции «двойного назначения», в список которой попадало большинство передовых технологий. За его выполнением следил Координационный комитет по многостороннему экспортному контролю (КОКОМ). Каждые несколько лет запретительный список пересматривался. Представители каждого из государств КОКОМ регулярно встречались в Париже, чтобы рассматривать «заявки на исключение» для осуществления единоразовых сделок с продукцией, подлежащей эмбарго. Динамику разрядки можно проследить по тому, что в 1967 году объем поставок на основе «исключений» составил 11 млн долларов, а в 1977 году – уже 214 млн долларов [320]. Параллельно с ростом «исключений» шло и сокращение самих запретительных списков.
В экономической сфере одним из основных инструментов разрядки стали компенсационные соглашения. По таким соглашениям западные страны предоставляли СССР целевой кредит на закупку у них же передового оборудования для советских заводов. Расплачивался за кредит СССР продукцией этих же заводов, когда они вступали в строй [321]. Такой же механизм широко использовали СССР и страны СЭВ для строительства предприятий в развивающихся странах [322]. Фактически речь шла о возможности получить оснащенный передовым иностранным оборудованием завод, не потратив на это валюту и не пустив иностранцев в совладельцы. Иностранные кредиты представлялись советскому руководству и руководству развивающихся стран меньшим злом, нежели предприятия, принадлежащие иностранным инвесторам. Кроме того, кредит рано или поздно выплачивался, а прибыль принадлежащего иностранцам предприятия поступала им бессрочно.
Первое такое соглашение (не считая «трубных» сделок) было заключено с ФРГ 7 марта 1973 года[121] и предусматривало строительство завода по производству полиэтилена в Казани. Через две недели, 22 марта[122], было заключено соглашение с американской фирмой Occidental Petroleum Corporation на 7 млрд долларов по продаже СССР до 1 млн т в год суперфосфорной кислоты для производства фосфорных удобрений в обмен на советский аммиак, мочевину и калий. Это была крупнейшая советско-американская торговая сделка в истории разрядки, которая позволила построить четыре аммиачных завода в Тольятти, аммиачный трубопровод в Одессу и портовые сооружения для отгрузки аммиака в Соединенные Штаты [318, C. 414].
К концу 1974 года было заключено пять соглашений и готовились еще два. Сметная стоимость всех заводов, строившихся по этим семи соглашениям, составляла 12 млрд рублей.
Правда, с выполнением этих соглашений возникали те же проблемы, что и со всем советским строительством. Помимо оборудования, которые поставляли западные фирмы, надо было еще построить корпуса заводов, чем занимались советские подрядчики. Госплан докладывал, что на развитие строительных баз и строительство объектов непроизводственного назначения потребуется дополнительно 3,3 млрд рублей вложений сверх стоимости самих объектов. А пока распыление сил подрядных организаций приводило к тому, что из 12 млрд рублей сметной стоимости к концу 1974 года было освоено только 339 млн, то есть такими темпами заводы пришлось бы строить 35 лет. На десятую пятилетку строительных работ по этим объектам было предусмотрено на 4,4 млрд рублей, то есть ввод их в эксплуатацию должен был произойти в лучшем случае к началу двенадцатой пятилетки[123]. Брежнев на декабрьском пленуме 1974 года специально уделил внимание складывающейся ситуации, так как затягивание строительства в данном случае создавало не только экономические, но и политические проблемы[124].
Возможно, по этой причине общее число промышленных объектов, построенных в СССР по компенсационным соглашениям, оказалось не столь большим: в 1978 году, аккурат перед концом разрядки, их было 47, стоимость западного оборудования по ним составляла 8 млрд долларов США [318, C. 410]. После 1978 года заключение новых соглашений почти прекратилось, к 1982 году их по-прежнему было «более 45» [321], к 1985 году – «более 60» [323]. Правда, в каждом случае речь шла о комплектном оснащении промышленных гигантов типа Усть-Илимского целлюлозно-бумажного комбината, Костомукшского ГОКа, Саянского алюминиевого завода или цеха Новолипецкого металлургического комбината. Большинство соглашений относились к сфере химической промышленности.
Поскольку в СССР вся промышленность находилась в общественной собственности, выплаты не обязательно шли продукцией именно того предприятия, которое строилось на западные кредиты. Например, Франция в обмен на технологическое оборудование для Канакерского алюминиевого завода (Армения) получила новейшие советские тракторы [318, C. 415].
В целом влияние «разрядки» на советскую экономику было позитивным, но ограниченным. Успех начала 1930‑х годов, когда советская промышленность смогла не только заполучить передовые западные технологии, но и подняться до их уровня, повторить не удалось.
Административная перестройка
Одним из достижений девятой пятилетки было создание огромной системы трубопроводов для транспортировки нефти и газа. В одном только 1973 году надо было проложить более 11 тыс. км трубопроводов больших диаметров. Для строительства трубопроводной системы в 1972 году было создано новое министерство – Миннефтегазстрой СССР. Рост значения топливно-энергетического комплекса отразился в создании при Госплане СССР в 1974 году нового научно-исследовательского института – Всесоюзного научно-исследовательского института комплексных топливно-энергетических проблем при Госплане СССР (ВНИИКТЭП).
Практика создания под каждую новую задачу специальных хозяйственных министерств и специальных институтов в целом была довольно характерной, хотя не всегда можно с уверенностью сказать, насколько оптимален был такой путь. Так, в 1980 году было создано Министерство по производству минеральных удобрений, то есть целое министерство занималось только одной группой продукции.
Но главным направлением административной перестройки в 1970‑е годы было не создание министерств под частные задачи, а формирование производственных объединений (ПО).
Создание объединений из предприятий близкого профиля решало сразу несколько задач. Во-первых, сокращалось число единиц управления. Вышестоящим органам надо было разверстывать планы не по предприятиям, а по ПО, что снимало остроту информационной перегрузки, в которой перманентно находились верхние этажи управления. Во-вторых, ПО были советской версией концернов, то есть обладали более крупными ресурсами для более успешной работы по сравнению с отдельными предприятиями. В-третьих, ПО часто создавались путем «пристегивания» к крупному успешному предприятию отстающих, то есть это была форма повышения технического и организационного уровня отсталых заводов за счет передовых. ПО в промышленности создавались с 1960‑х годов, но в 1973 году вышло постановление ЦК КПСС и Совмина СССР «О некоторых мероприятиях по дальнейшему совершенствованию управления промышленностью», которым этот процесс был резко ускорен. ПО создавались взамен упраздняемых министерских главков. В отличие от главка, объединения были на хозрасчете, то есть экономически заинтересованы в хорошей работе входящих в них предприятий.
Постановление предписывало всем министерствам в течение полугода разработать генеральные схемы управления соответствующими отраслями промышленности. Схемы должны были быть преимущественно двухзвенными (министерство – объединение) либо трехзвенными (министерство – всесоюзное объединение – объединение (предприятие)).
На 1970 год в стране было 608 ПО и НПО. За 1970‑е годы число производственных объединений выросло почти в семь раз, к 1980 году они давали почти половину продукции промышленности. В 1982 году было 4,2 тыс. производственных и научно-производственных объединений, на долю которых приходилось около 49 % общего объема реализованной промышленной продукции [324, C. 168]. Управляемое укрупнение хозяйственных единиц было советской, плановой версией концентрации капиталов, которая в рыночных экономиках происходит стихийно путем слияний и поглощений. Побочным эффектом создания мощных производственных объединений стало усиление их позиций в «торге» с Госпланом за планы и ресурсы.
Основным мотивом создания объединений была необходимость специализации, так как по состоянию на 1973 год, когда вышло вышеупомянутое постановление, в СССР удельный вес подетально специализированных производств составлял лишь 10 % общего объема продукции машиностроения, в то время как в США, с которыми СССР постоянно себя сравнивал, – 40–70 %. Авторы «Комплексной программы научно-технического прогресса» (ее история описана в разделе «Развитие планирования» настоящей главы), писали, что «примерно 45–50 % нашего отставания от США по уровню производительности труда в машиностроении может быть устранено за счет дальнейшего развития специализации и концентрации производства» [325, C. 20].
Вторым мотивом создания объединений было желание повысить ответственность смежников за поставки комплектующих головному предприятию. К примеру, так создавался концерн АвтоВАЗ.
Схожими мотивами объяснялось включение в объединения НИИ и КБ: повысить пригодность новых разработок для практического использования, «привязав» разработчиков к производству. Помимо объединения разработчиков с производителями для повышения эффективности научно-технического прогресса был внедрен комплекс финансовых стимулов: на уровне министерств создавался единый фонд развития науки и техники, образуемый из прибыли подведомственных предприятий. Средства фонда распределялись между самыми продуктивными научными коллективами, чтобы подстегнуть внутриотраслевую конкуренцию. Из государственного бюджета предполагалось финансировать только особо важные, крупные разработки.
Помимо этого, научные разработки стали учитываться как готовая продукция объединения, то есть стали идти в зачет выполнения «плана по валу». На затраты на НИОКР «накидывался» среднеотраслевой норматив рентабельности. Тем самым затраты на создание новой техники стали приравниваться с точки зрения хозрасчетных интересов к затратам предприятия на другие цели. Правда, это мотивировало объединения на то, чтобы новые разработки обходились как можно дороже. Преградой искусственному удорожанию НИОКР должна была служить так называемая лимитная цена, которую конструктор получал вместе с техническим заданием на новое изделие. Уровень лимитной цены был поставлен в прямую зависимость от заявленного экономического эффекта, который должен получаться при использовании новой техники в народном хозяйстве [324, C. 195]. Это, в свою очередь, порождало следующую проблему: реальный экономический эффект выяснялся только после поступления новой продукции потребителям. При этом никакого прозрачного механизма возврата средств в случае, если заявленный эффект не подтвердится, не было.
Внедренный подход был «костылем», заменявшим незаинтересованность предприятий в научно-техническом прогрессе, но этот костыль, сделав НИОКР рентабельными, не мог сам по себе сделать их осмысленными.
Организационные мероприятия
Для преодоления негативных тенденций в экономике требовалось в первую очередь сократить фронт строительных работ и объем незавершенных капиталовложений, оставить только те стройки, на которых хватает строителей и стройматериалов, чтобы строить быстрее и дешевле. Второй неотложной задачей было повышение производительности труда, чтобы скомпенсировать сокращение прироста трудовых ресурсов. Разберем, как пытались решать эти задачи и насколько это получилось.
Практика начинать больше строек, чем можно закончить в разумные сроки, была порочной, но весьма распространенной. В 1971 году в стране продолжало строиться порядка 4000 ранее начатых крупных объектов стоимостью свыше нескольких миллионов рублей, согласованных Госпланом СССР. При этом на 1971 год Госплан подал в правительство список из 509 вновь начинаемых строек стоимостью свыше 3 млн рублей каждая. После согласований он был уменьшен до 435 строек, но это значит, что фронт строительных работ только по крупным промышленным объектам все равно расширялся на 10 %.
Кроме того, Госплан СССР, подчиняясь указаниям ЦК КПСС, продолжал увеличивать долю капитальных вложений в сельское хозяйство. Всего за девятую пятилетку в народное хозяйство было вложено 500 млрд рублей капвложений, из них 131 млрд рублей (26 %) – в сельское хозяйство. Примерно 116 млрд (88 %) из сельскохозяйственных инвестиций пошли в объекты производственного назначения.
Неудовлетворительное выполнение плана подрядных работ (проще говоря, нехватка строителей и стройматериалов для всех начатых строек) приводило к систематическому невыполнению планов ввода в действие основных фондов и производственных мощностей. В уточненном плане ввода в действие мощностей на 1970 год невведенные в действие в 1969 году объекты по первичной переработке нефти составляли 66 %, по производству чугуна – 58 %, стали – 93 %, проката черных металлов – 74 %, целлюлозы – 94 %, мяса – 70 %, сахара-песка – 75 %[125]. Свой вклад в проблему вносила и косыгинская реформа, точнее, появившиеся у предприятий средства на нецентрализованные капиталовложения. В конце 1972 года Байбаков докладывал на пленуме ЦК КПСС, что за первые два года девятой пятилетки план нецентрализованных вложений перевыполнен на 6 млрд рублей, а план централизованных – недовыполнен на 5 млрд рублей, или почти на 5 %[126]. Байбаков пояснял: «За счет нецентрализованных источников одновременно финансируется строительство чрезмерно большого количества административных зданий, дворцов культуры, спортивных сооружений, санаториев, домов отдыха, зрелищных предприятий и тому подобных объектов в объемах, не соответствующих нашим возможностям».
Превышение спроса на строительство над предложением в полном соответствии с законами рыночной экономики вело к росту цен. По словам Байбакова, за два первых года пятилетки по 457 крупным стройкам, намеченным на 1973 год, сметная стоимость строительства выросла на 32 %, то есть на треть (!).
Байбаков сообщил на пленуме, что из-за ухудшающейся ситуации с капиталовложениями в 1973 году было принято решение ограничить нецентрализованные капиталовложения. Средства из нецентрализованных источников, образуемые сверх объемов нецентрализованных капиталовложений, намечаемых в государственном плане, отныне изымались и направлялись на централизованные капиталовложения и другие цели государства[127]. В 1973 году объем строительства за счет нецентрализованных капвложений директивно урезали на 28 % к уровню 1972 года. Этот шаг можно считать символическим концом косыгинской реформы.
Попыткой ответа на негативные тенденции в строительстве стала всемерная популяризация злобинского метода. В июле 1972 года вышло постановление ЦК КПСС о злобинском варианте бригадного подряда в строительстве. Работавшая на строительстве города-спутника Москвы Зеленограда комплексная бригада Главмосстроя, возглавляемая бригадиром Н.А. Злобиным, с 1970 года приняла на себя полную ответственность за комплексное строительство объектов и подготовку их к сдаче в эксплуатацию. Бригаде платили не за процесс строительства, а за сданный объект. В постановлении отмечалось, что это сразу принесло плоды: сроки строительства сократились в два раза, производительность труда возросла на 40 %, улучшилось качество и снизилась себестоимость строительно-монтажных работ [326, C. 148]. Основной проблемой масштабирования этого опыта было то, что главные трудности строительного комплекса находились не на уровне строительных бригад, а выше. Пока Злобин был один, его бригаде вовремя подвозили стройматериалы и оборудование и она могла показывать высокие результаты. Но при попытке развернуть эту инициативу на всю страну выявилось, что обеспечить все бригады стройматериалами просто невозможно, и рабочие были вынуждены терять в деньгах не по своей вине, что, разумеется, только отвращало людей от подобных партийных призывов.
В результате всех мероприятий по сокращению объема «незавершенки» удельный вес незавершенного строительства в капитальных вложениях вырос с 73 % в 1970 году до 75 % в 1975 году [272, C. 72]. Если в 1972 году в стране по централизованным капитальным вложениям велись работы на 32 тысячи строек, то в 1974 году число таких строек превысило 35 тысяч[128]. Советское руководство явным образом теряло контроль над экономикой.
Неладно было и с освоением уже построенных заводов. В 1969 году Госплан СССР впервые в своей практике утвердил нормативы освоения, то есть сроки, за которые новое предприятие после постройки должно было выйти на проектную мощность. Они были намного более длительными, чем в развитых капиталистических странах, но все равно не выполнялись. Для доменных печей, например, определялся срок в 12 месяцев. Передовые коллективы сокращали его вдвое-втрое, а в среднем по отрасли он затягивался до 16–18 месяцев. Цементные заводы (рассчитанные на две технологические линии) мощностью 600 тыс. т продукции в год предусматривалось осваивать также за 12 месяцев. Лучшие коллективы делали это в 3–6 раз быстрее, но средний показатель поднимался до 24–26 месяцев [315, C. 208].
В декабре 1972 года на очередном пленуме Брежнев с нескрываемым сарказмом рассказал, что в августе был на новом шинном заводе в Барнауле и интересовался у рабочих, когда же он выйдет на проектную мощность. Рабочие отвечали, что осваивают производство по плану, потому что «добрый» министр Федоров дал им на освоение завода 30 месяцев, то есть 2,5 года. За четыре месяца между августовской поездкой Брежнева и пленумом перепуганный Федоров вместе с местным горкомом партии вывели завод на проектную мощность[129].
Основной причиной столь длительных сроков было то, что фактически речь шла не об освоении, а о достройке сданных с недоделками объектов. В конце 1970‑х на сценах театров с успехом шла пьеса Александра Гельмана «Мы, нижеподписавшиеся», по которой в 1981 году был снят прекрасный одноименный фильм. Сюжет фильма крутится вокруг того, что работникам строительного треста надо всеми правдами и неправдами убедить комиссию подписать акт приемки нового хлебозавода, на котором осталось больше 70 недоделок. Александр Гельман до того, как стать драматургом, успел сам поработать на строительстве нефтеперерабатывающего завода и подобные сюжеты знал не понаслышке.
Постановлением о косыгинской реформе производительность труда была исключена из числа показателей, планируемых предприятиям «сверху». Однако уже в декабре 1966 года новым постановлением министерствам предписывалось разработать «организационно-технические мероприятия по ускорению роста производительности труда и организовать работу по их осуществлению».
В 1971 года Совмин СССР постановлением от 21 июня № 413 «О некоторых мерах по улучшению планирования и экономического стимулирования промышленного производства» восстановил с 1972 года централизованное планирование заданий по росту производительности труда.
Новая пятилетка была на бумаге сбалансирована именно за счет высоких заданий по росту производительности труда и экономии ресурсов. За счет роста производительности труда намечалось получить в 1971–1975 годах 80–85 % прироста национального дохода и 87–90 % прироста продукции промышленности.
Достигать этой высокой производительности надо было двумя путями: повышая техническую оснащенность рабочих мест (для чего требовалось развитие средств малой механизации) и повышая мотивацию работников трудиться активнее (для чего требовалось повышать зарплаты и развивать производство потребительских товаров). Для дальнейшего вовлечения женщин в общественное производство нужно было развивать сеть яслей и детских садов, а также общественное питание и службы быта. А для перераспределения занятых из сельского хозяйства в промышленность нужно было развивать агропромышленный комплекс. Таким образом, любые варианты решения проблемы занятости требовали инвестиций.
Резервы экономии труда за счет механизации были огромными: по данным на 1973 год, в промышленности вручную работало около 60 % рабочих, в строительстве – 70 %. В сельском хозяйстве и на фермах крупного рогатого скота уровень механизации был равен 9 %, в свиноводстве и птицеводстве – 23 %. Уровень механизации труда на складах и базах предприятий торговли и общественного питания составлял 16,4 %, а на предприятиях общественного питания – 12,7 %. Только мытьем посуды на предприятиях общественного питания занимались 250 тысяч человек [325, C. 62].
В 1973 году была принята программа сокращения ручного труда, развития механизации складских, подъемно-транспортных, погрузочно-разгрузочных работ [326, C. 559], но к концу десятой пятилетки ни один (!) из заводов подъемно-транспортного оборудования из числа намечавшихся к пуску еще не вступил в строй. Как следствие, в конце 1970‑х годов в промышленности преимущественно ручным трудом по-прежнему занималось 12 млн человек, а в рамках всего народного хозяйства – свыше 40 млн человек [315, C. 202].
Вместо оптимизации работы уже занятых в народном хозяйстве приходилось и дальше привлекать к труду граждан, которые еще или уже не работали в общественном производстве. В июле 1972 года вышло постановление ЦК КПСС о необходимости обеспечить условия для привлечения к труду пенсионеров, инвалидов и домашних хозяек [326, C. 161]. Через год вышло аналогичное постановление: нехватка рабочих становилась все более и более явственной.
Почти одновременно с этим, в 1973 году, на предприятиях началась организация своего рода «одного окна» по приему рацпредложений рабочих: 18 июля 1973 года было утверждено положение о так называемом «постоянно действующем производственном совещании». Совещание должно было привлекать рабочих к поискам резервов для выполнения планов и повышения производительности труда [326, C. 546].
Явной проблемой этой инициативы было отсутствие хоть какого-то объяснения, зачем вообще это надо рабочим. Уравнительные тенденции в зарплате нарастали по всей стране, стирая разницу между хорошо и плохо работающими. Дифференциация оплаты труда рабочих в СССР была резко сокращена в результате тарифной реформы 1972–1975 годов, когда были введены три тарифные сетки (для трех групп отраслей), установившие соотношения оплаты труда для крайних разрядов в пределах 1:1,58; 1:1,71 и 1:1,86 [327]. Это означало, что работники высшего разряда получали зарплату, превосходившую заработок работников низшего разряда меньше чем в два раза. Напомню для сравнения, что в период индустриализации после выступления Сталина перед хозяйственниками, в котором Сталин призвал «уничтожить уравниловку и разбить старую тарифную систему» (23 июля 1931 года), была введена сетка, которая установила разрыв в размере 1:4, а в послевоенную пятилетку, по некоторым оценкам, 10 % самых высокооплачиваемых работников зарабатывали в семь раз больше, чем 10 % самых низкооплачиваемых.
Снижались различия в оплате труда не только у работников разной квалификации одной профессии, но и между профессиями.
Увеличение зарплат шло преимущественно путем повышения минимальной оплаты труда. Минимальный уровень оплаты труда был поднят до 60 рублей в 1968 году и 70 рублей – в 1975 году. В результате доля минимальной оплаты труда к средней по народному хозяйству выросла с 34 % в 1959 году (до повышения) до 48 % в 1975 году [328, C. 49]. В начале 1980‑х годов минимальная заработная плата выросла до 80 рублей, что составляло 42 % от средней заработной платы. Если в начале века инженер был обеспеченным, уважаемым специалистом, то в 1970‑е годы уровень жизни получивших высшее образование работников отличался от уровня жизни разнорабочих далеко не так радикально. Это привело к тому, что в 1970‑е годы материальные стимулы к повышению квалификации почти исчезли.
Более того, если по материалам макростатистики инженеры получали все-таки больше рабочих, то по материалам обследований на отдельных предприятиях ситуация оказалась противоположной. Сотрудники Центра экономической истории МГУ в апреле 2018 года представили результаты исследования документов московских заводов «Серп и Молот» и «Трехгорная мануфактура», из которых следовало, что на рубеже 1970‑х годов зарплаты рабочих на этих предприятиях стали более высокими, чем у инженеров[130].
Девятая пятилетка была сбалансирована за счет высоких заданий не только по росту производительности труда, но и по экономии ресурсов. В промышленности надо было на 7–10 % снизить нормы расхода металла, топлива, электроэнергии, химических, лесных и других материальных ресурсов. Только в машиностроении и металлообработке должно было быть сэкономлено 18–20 % проката черных металлов. В строительстве улучшение использования материальных ресурсов должно было за девятое пятилетие обеспечить экономию металлопроката на 9–11 %, цемента – на 8–10 %, лесоматериалов – на 18–20 %.
Задания возникли как результат решения балансового уравнения «насколько должна вырасти эффективность производства, чтобы выполнить партийные требования к пятилетке», а не исходя из реально имевшихся идей, за счет чего их можно достичь.
Эти задания изначально были малореальными, и сами плановики это понимали. К примеру, заместитель начальника отдела строительства и строительной индустрии Госплана СССР Ф.Г. Пахомов дважды отказывался выполнять требования своего непосредственного руководителя изыскивать способы сэкономить за счет конструктивно-планировочных решений 1 млн тонн металлопроката в 1975 году, называя их нереальными[131].
В феврале 1970 года ЦК КПСС и Совет министров СССР, ВЦСПС и ЦК ВЛКСМ обратились к советским трудящимся с письмом об улучшении использования резервов производства и усилении режима экономии в народном хозяйстве. XXIV съезд партии указал, что использование всех резервов, усиление режима экономии, борьба с бесхозяйственностью, расточительством и излишествами – не кратковременная кампания, а одно из важнейших направлений повседневной деятельности партийных, советских, хозяйственных, профсоюзных и комсомольских организаций. В дальнейшем призывы и постановления об экономии цемента, топливно-энергетических ресурсов, металла и тому подобного выходили примерно два раза в год в течение всей пятилетки.
Теоретически резервы в народном хозяйстве действительно были. Страницы документов Госплана СССР пестрят впечатляющими цифрами потерь продукции при производстве и транспортировке. Проблема была в том, что просто указать на потери или даже выпустить партийный призыв было совершенно недостаточно. Фактически в девятой пятилетке шел ежегодный рост материалоемкости общественного продукта на 0,2 %, энергоемкости – на 0,9 %, металлоемкости – на 0,9 %. Каждая дополнительная единица продукции требовала все больше сырья и энергии – отчасти из-за «затратного» ценообразования, о котором шла речь выше.
Чтобы у предприятий не было стимулов завышать материалоемкость продукции для накручивания цен и упрощенного выполнения плановых заданий, в 1973 году начался эксперимент по проверке целесообразности применения показателя чистой продукции в качестве основного. В таком случае предприятие получало задание не по стоимости продукции, а по стоимости продукции за вычетом стоимости сырья и материалов, то есть учитывалась только добавленная стоимость, создаваемая именно данным предприятием. Оказалось: как старый показатель вызывал искусственный рост материалоемкости, так новый стал вызывать искусственный рост трудоемкости.
Рост благосостояния
Как уже отмечалось, при подготовке девятой пятилетки партия требовала от плановиков продолжать активно повышать уровень жизни, одновременно найдя способ подтянуть развитие отраслей группы «А». По директивам за годы пятилетки минимальная зарплата должна была возрасти до 70 рублей, средняя зарплата рабочих и служащих – до 148 рублей. Планировалось досрочно начать погашение государственных займов, которые активно размещались среди населения в 1930–1940‑е годы. Общественные фонды потребления, из которых финансировалось здравоохранение и образование, должны были вырасти на 40 %.
Предусматривалось ввести денежные пособия на детей в малообеспеченных семьях, увеличить оплату отпуска по беременности, повысить пенсии и стипендии, продолжить активное жилищное строительство.
Средняя зарплата за пятилетку выросла на 20 %, выплаты из общественных фондов – на 41 %, и в результате реальные доходы населения увеличились на 24 %. В дополнение к росту зарплат с 1 ноября 1974 года вводились пособия на детей малообеспеченным семьям (с доходом менее 50 рублей в месяц) в размере 12 рублей на ребенка, то есть пособие сразу увеличивало доход семьи на 24 %. Пособия платились до достижения ребенком 8-летнего возраста. С 1 мая 1975 года были введены дополнительные льготы для инвалидов Великой Отечественной войны и членов семей погибших военнослужащих. Помимо денежных выплат инвалидам-колясочникам, к примеру, полагались бесплатный «Запорожец» с ручным управлением, бесплатные лекарства, проезд в общественном транспорте, льготы по коммуналке и так далее. С 1 декабря 1975 года увеличивались пособия по временной нетрудоспособности. Продолжался рост пенсий, пособий и стипендий.
Было построено 545 млн кв. м жилья (для сравнения: за восьмую пятилетку – 518 млн кв. м.), причем после 1969 года на смену хрущевкам пришли брежневки – панельное жилье повышенной комфортности, в котором уже были лифты, мусоропровод, раздельные санузлы и прочие бытовые удобства, которые сейчас воспринимаются как нечто само собой разумеющееся.
Значительно улучшилась структура питания: за пятилетку на 15 % сократилось потребление хлеба и картофеля, вместо которых граждане стали больше есть овощей (на 27 %), ягод и фруктов (на 68 %), мяса (на 43 %) и рыбы (на 70 %), молочных продуктов (на 32 %). Наибольший прогресс был достигнут по яйцам: благодаря индустриализации птицеводства удалось за одну пятилетку увеличить обеспечение населения яйцами на 83 %. Однако по состоянию на 1975 год потребление мяса все еще составляло 69 % от рекомендуемой диетологами нормы, овощей – 61 % [329, C. 10]. С одеждой и бытовыми товарами ситуация была похожей: обеспеченность населения быстро росла, но по-прежнему существенно отставала от так называемых рациональных потребительских норм, характеризующих разумную достаточность.
По состоянию на 1975 год потребление тканей составляло 69 % от рациональной нормы, трикотажных изделий – только 50 %, белья – и вовсе только 41,5 %. В 1975 году на 100 семей приходилось 5,8 легкового автомобиля при нормативе 30, мотоциклов и мотороллеров – 8 (норматив – 18), мопедов и мотовелосипедов – 7,3 (норматив – 11), холодильников – 61 (норматив – 110), телевизоров – 74 (норматив – 135) [329, C. 11–12].
В целом производство предметов потребления должно было развиваться быстрее, чем производство средств производства. Первый раз такие пропорции заложили еще во второй пятилетке и с тех пор закладывали почти в каждый пятилетний план, но ни разу за всю историю СССР (не считая конверсии после окончания Великой Отечественной войны) реализовать это соотношение не удалось. В реальности из-за ряда неурожайных лет и нерешенных проблем со строительством, а также из-за отставания реального роста производительности труда от заложенного в план производство ширпотреба опять отстало от тяжелой промышленности. Производство средств производства за девятую пятилетку выросло на 146 %, то есть чуть больше плана (директивы XXIV съезда предписывали рост на 141–145 %), а производство предметов потребления – на 137 % против 144–148 % по директивам. Примерно на столько же увеличился и розничный товарооборот (136 %).
Рост доходов населения соответствовал плану, а рост их товарного покрытия от плана существенно отстал, поэтому дефицит усилился. Именно ко времени девятой пятилетки (1974 год) относится знаменитая юмореска Аркадия Райкина «Дефицит»: «Я через завсклад(а), через директор(а) магазин(а), через товаровед(а), через заднее крыльцо достал дефицит…»[132]
Поскольку и партийные, и хозяйственные органы требовали увеличивать производство потребительских товаров, в ситуации нехватки ресурсов предприятия поневоле стремились производить не то, что требует торговая сеть, а то, что проще произвести. Как итог, в 1973 году экономисты отмечали, что структурная несбалансированность платежеспособного спроса населения и его товарного обеспечения носит более острый характер, чем общая несбалансированность, что приводит одновременно к затовариванию и резкому росту дефицитности отдельных групп товаров. К 1980 году в общем объеме денежных сбережений населения около 30 % составляли излишние средства [272, C. 41].
В пищевой промышленности давление не обеспеченного сельским хозяйством потребительского спроса на производителей продуктов питания стало приводить к ползучему снижению качества за счет уменьшения содержания питательных веществ в конечной продукции. Так, в 1972 году началось производство «Крестьянского» сливочного масла с содержанием жира 72,5 % вместо 82,5 % в «Традиционном» сливочном масле [330, C. 8].
Член коллегии Госплана В.В. Коссов рассказывал мне, что по поручению Байбакова Госплан подготовил доклад о скрытой инфляции, выражавшейся в ухудшении рецептуры продуктов. Доклад был направлен А.Н. Косыгину и вызвал «грандиозный скандал, но никуда не вышедший» [331, C. 200].
В 1977 году советские экономисты писали, что затраты сельскохозяйственного сырья на единицу продукции пищевой промышленности изменялись «по параболической траектории»: в 1950‑е годы росли, на рубеже 1960‑х годов стабилизировались, а затем стали падать [272, C. 106]. С некоторой натяжкой из этого можно сделать вывод, что самая качественная колбаса в СССР была на рубеже 1950‑х – 1960‑х годов.
Сейчас популярно мнение, что советская легкая промышленность отставала от моды якобы из-за неповоротливости плановой системы. 22 апреля 1974 года вышло постановление ЦК КПСС и Совмина СССР, которым централизованное планирование в натуре товаров легкой промышленности вообще прекращалось. Предприятиям спускали лимиты сырья и материалов (тканей, кожи и тому подобного) и задания по производству определенного объема одежды и обуви в деньгах. Что конкретно производить, чтобы выполнить эти задания, предприятия отныне решали сами, ориентируясь на заявки торговых организаций. Это значит, что если несоответствие фасонов вкусам покупателей имело место, то виноваты в этом были дефицит нужного сырья либо незаинтересованность фабрик, но не чрезмерная централизация планирования.
Одним из простых в производстве и при этом доходных потребительских товаров была водка. В течение 1970‑х годов доля алкогольных напитков в розничной торговле неизменно увеличивалась. Если в 1950 году алкогольные напитки в общей продаже продовольственных товаров составляли 21,4 %, то в 1969‑м – уже 27,5 %[133]. В 1975 году на алкогольные напитки приходилось 13 % всех расходов населения [272, C. 36].
Наличие на руках у населения не обеспеченных товарами денежных средств создавало хорошую почву для развития теневой экономики. По некоторым оценкам, за период 1975–1980 годов количество хищений государственного имущества увеличилось в стране на одну треть, выявленных случаев взяточничества – почти на 50 %, спекуляций – на 40 %. О нравственном состоянии самой КПСС красноречиво говорит тот факт, что в общем числе осужденных в 1980 году советскими судами за взяточничество почти треть составили члены и кандидаты в члены партии [332]. По свидетельству Г.И. Ханина, который обобщил оценки западных экономистов, доля теневой экономики в СССР в конце 1970‑х годов составляла 7–8 % ВВП [6, C. 349].
Сельское хозяйство
Особенностью развития сельского хозяйства в 1970‑е годы было драматическое несоответствие между величиной вкладываемых в него средств и отдачей. В девятой пятилетке вложения в сельское хозяйство составляли 26 % всех государственных капитальных вложений, укреплялась материально-техническая база сельского хозяйства. За пятилетие капитальные вложения составили 131 млрд рублей – на 49 млрд рублей больше, чем в восьмой пятилетке. Сельское хозяйство получило 1,7 млн тракторов, свыше 1,1 млн грузовых автомобилей, на 15,8 млрд рублей сельскохозяйственных машин и много другой техники. Колхозам и совхозам было поставлено свыше 300 млн т минеральных удобрений. При этом три года из пяти (1972, 1973 и 1975) были крайне засушливыми, отчего в эти годы объем продукции сельского хозяйства падал, несмотря на все работы по мелиорации, новую технику и удобрения.
Надо сказать, что руководство страны старалось оперативно реагировать на ситуацию. Уже в марте 1972 года (видимо, получив неутешительные прогнозы) Совмин СССР издал распоряжение об отпуске из госрезервов топлива для посевной, усилении работы Министерства внешней торговли по закупке дополнительных сельхозмашин в странах СЭВ[134]. В сентябре 1972 года вышло секретное постановление ЦК КПСС и Совмина СССР об увеличении в 1973 году закупок сельхозмашин и оборудования в странах СЭВ, а также запчастей к ним[135].
В сатирическом журнале «Крокодил» тех лет можно найти много карикатур про очереди перед мясокомбинатами, в которых животные теряют в весе. Поскольку оплата скота государством шла по весу, получалось, что колхозы из-за очередей теряли доход. В августе 1972 года вышло постановление, предписывающее Министерству мясной и молочной промышленности, Министерству сельского хозяйства и Министерству заготовок организовать постепенный переход на приемку скота непосредственно в колхозах, чтобы потери от очередей на мясокомбинат ложились на государство, а не на колхозников [326, C. 172].
Почти одновременно вышло другое постановление, предписывающее Выставке достижений народного хозяйства (ВДНХ) усилить пропаганду передовых методов ведения сельского хозяйства.
В сентябре 1973 года выходит постановление с критикой харьковчан за недостаточные объемы производства и темпы внедрения трактора Т-150, а также постановление об увеличении производства кормов для животноводства. Последним предписывалось до конца пятилетки создать 2 млн га орошаемых пастбищ, то есть фактически расширить работы по мелиорации. Одновременно предписывалось увеличить производство земляных машин, сушилок для кормов, витаминных, белковых и других добавок и тому подобного [326, C. 260]. При этом всего через месяц, в октябре, вышло очередное постановление о мелиорации, в котором отмечалось, что и прежние объемы капитальных вложений не осваиваются полностью, планы ввода не выполняются – в общем, народное хозяйство с заложенными в планы объемами мелиорации не справляется. В октябрьском постановлении было буквально записано, что работы по мелиорации являются основным звеном программы партии по развитию сельского хозяйства, то есть в рассматриваемый период подход к развитию села оставался сугубо функциональным: молчаливо предполагалось, что нехватка продукции связана с плохим состоянием земель, нехваткой техники и агрономических знаний, но не с общим безразличием колхозников к труду и стремлением побыстрее переехать в город.
В ноябре 1972 года партия запустила очередное социалистическое соревнование за успешную зимовку скота и получение в 1973 году высоких урожаев зерна. Награждение было организовано странно, по иерархическому принципу: ЦК КПСС выделял красные знамена и денежные премии республикам, районам и национальным округам, а уже на местах должны были решать, награждать ли конкретных колхозников деньгами или ограничиться грамотой [326, C. 327]. В то же время власти пытались ограничивать колхозы и колхозников, которые стремились заработать не на колхозных полях, а какой-нибудь другой деятельностью. В 1973‑м вышли постановления сначала об упорядочивании работы подсобных производств, а потом об упорядочивании найма колхозников-отходников. В обоих случаях смысл постановлений сводился к осуждению складывавшейся ситуации, при которой колхозники, привлекаемые более высокой зарплатой, работают не в сельском хозяйстве.
Все эти меры, казалось, дали эффект: в 1973 году был собран рекордный урожай – 222,5 млн тонн зерна (для сравнения: в 1972 году урожай составил 168,2 млн тонн). Правда, закрепить успех не удалось, в 1974 году собрали только 195,7 млн тонн, а в 1975 году урожай зерновых рухнул до 140 млн тонн, откатившись на уровень 1962 года.
Скромный результат никак не соответствовал вложенным средствам и силам. За 10 лет (с мартовского пленума 1965 года, обозначившего новую, постхрущевскую модель взаимоотношений государства с сельскими тружениками по начало десятой пятилетки) энергетические мощности сельского хозяйства удвоились, объем вносимых удобрений почти утроился, было мелиорировано 14 млн га земель, а производство сельскохозяйственной продукции на одного жителя возросло меньше чем на четверть.
Вероятно, это непостоянство в результатах работы сельского хозяйства подтолкнуло Госплан СССР и политическое руководство страны к переходу от кипы постановлений, посвященных отдельным вопросам (удобрения, семена, корма, сельхозтехника и так далее), к разработке комплексных программ развития сельского хозяйства. Первой такой программой стала принятая в 1974 году программа подъема Нечерноземья. Поскольку реализовывалась она уже в десятой пятилетке, рассказ о ней будет в следующем разделе.
Развитие планирования
В 1970‑е годы, на мой взгляд, произошла определенная рецентрализация в планировании, повышение роли Госплана СССР и комплексности составляемых им планов. К сожалению, эта централизация не была дополнена повышением ответственности за исполнение планов, из-за чего далеко не все намеченные мероприятия оказывались выполненными. Кроме того, параллельно с попытками Госплана планировать народное хозяйство более сбалансированно усиливалось лоббистское давление отдельных министерств и ведомств, а также групповой эгоизм предприятий, о чем уже неоднократно шла речь выше.
Развитие планирования шло одновременно «вглубь», «вширь» и «вдаль»:
1. Расширялся плановый горизонт, в практику предплановых расчетов прочно вошло составление прогнозов, начались работы над Комплексной программой научно-технического прогресса (КП НТП), задававшей горизонт развития на 15–20 лет вперед.
2. Развивался программно-целевой подход к планированию, согласованное развитие многих взаимосвязанных отраслей, работающих на общий результат. Самым известным примером такого подхода была, конечно, Продовольственная программа, которая увязывала воедино развитие производства сельскохозяйственной техники и удобрений, самого сельского хозяйства, а также переработки сельскохозяйственной продукции, хранения и доставки продуктов потребителям.
3. Усилилось территориальное планирование со специализацией отдельных экономических районов страны и выстраиванием компактно расположенных комплексов взаимосвязанных производств, отражением чего стало появление в экономическом лексиконе тех лет понятия «территориально-производственный комплекс», ТПК.
4. Госплан СССР старался активнее, чем прежде, координировать планы развития СССР с планами развития стран – членов СЭВ. Правда, последние далеко не всегда шли навстречу.
Рубеж 1960‑х – 1970‑х годов был серединой периода действия «Генеральной перспективы», разрабатывавшейся в 1960 году Госэкономсоветом для хрущевской программы построения основ коммунизма к 1980 году. Однако через 10 лет об этой работе старались не вспоминать. Госплан дважды – в 1969 году и в 1970 году – вносил в правительство предложения о разработке нового генерального плана на период до 1990 или даже до 2000 года[136]. Наконец дело сдвинулось с мертвой точки. Состоявшийся весной 1971 года XXIV съезд КПСС поставил задачу создания долгосрочного перспективного плана.
9 августа 1972 года ЦК КПСС и Совмин СССР приняли постановление № 594 «О разработке долгосрочного перспективного и пятилетнего (на 1976–1980 годы) планов развития народного хозяйства СССР». Этим постановлением в Госплане СССР была начата работа над проектом «Основные направления развития народного хозяйства СССР на 1976–1990 годы», то есть на 15 лет вперед. Тем же постановлением в Академии наук СССР и ГКНТ была начата работа над «Комплексной программой научно-технического прогресса СССР» на соответствующий период. Комплексная программа должна была стать основой для подготовки «Основных направлений».
Основной идеей КП НТП была следующая: ученые анализировали предыдущие 20 лет развития страны и выявляли основные проблемы и негативные тенденции, которым надо противодействовать. Параллельно проводился сбор информации от отраслевых институтов об их видении направлений технического прогресса на следующие 15–20 лет. Ученые должны были не просто сообщать о новинках техники, которые в перспективном периоде дойдут до производства, но писать, какова будет экономическая эффективность этой новой техники, какие проблемы может решить ее внедрение. Затем готовились сводные, самые важные тома КП НТП, для которых отбирались те предложения по развитию науки и техники, которые помогут справиться с выявленными негативными тенденциями.
Это была огромная работа, в которой участвовали сотни научных институтов и тысячи специалистов. Подготовкой сводных разделов занимался Центральный экономико-математический институт, работу курировали выдающиеся экономисты Анчишкин и Яременко. В 1980‑х годах от ЦЭМИ отпочковался существующий до сих пор Институт народнохозяйственного прогнозирования, основной задачей которого была подготовка новых версий КП НТП. Всего было сделано четыре программы с горизонтом до 1990, до 2000, до 2005 и до 2010 года. Тома этих программ содержат уникальную информацию о состоянии советской экономики, а также о том, какими ведущие умы видели пути ее преобразования.
К сожалению, из-за упомянутого выше соперничества Госплан СССР отнесся к КП НТП крайне ревниво. В марте 1973 года в Госплане был создан Совет по рассмотрению крупных социальных и экономических проблем перспективных планов и результатов исследований по экономическим наукам, который должен был работать совместно с ГКНТ, служить мостом между учеными и плановиками[137]. Насколько успешной была деятельность совета, неизвестно, но уже в мае Госплан проводит подряд два заседания коллегии, на которых обсуждается подготовка заключения на доклад Академии наук и ГКНТ «О комплексной программе научно-технического прогресса на 1976–1990 годы и его социально-экономических последствиях». Для редактирования заключения Госплан даже собрал специальную редакционную группу. В протоколе заседания коллегии был пункт о включении в нее ученых из исследовательских организаций Госплана и Академии наук. Этот пункт вычеркнут от руки[138]. Коллегия Госплана решила, что в таком деликатном деле посторонние будут только мешать.
Необходимо сказать пару слов о том фоне, на котором Госплан готовил свои замечания на КП НТП. В официальном журнале Госплана СССР «Плановое хозяйство» в 1972–1973 годах вышла серия статей с разносом идеи СОФЭ (системы оптимального функционирования экономики), которая к тому времени уже была «брендом» ЦЭМИ. В ответ в «Правде» в июне 1973 года вышла статья некоего И. Соловьева «Странная позиция» с требованием прекратить травлю [333]. Подобная отповедь в «Правде» ставила весь журнал под угрозу оргвыводов, но «Плановое хозяйство» не собиралось сдавать позиции, а предложило устроить открытую дискуссию с приверженцами СОФЭ и СКП с целью «выявить правильное направление в плановой науке»[139]. Дискуссия проходила на редколлегии журнала «Плановое хозяйство» 28 июня 1973 года и превратилась в «смотр сторонников» в этой теоретической (и административной, что не проговаривалось, но явно подразумевалось обеими сторонами) битве [334]. По итогам этого «смотра» Госплан СССР принял решение… проигнорировать статью в «Правде» и продолжить критиковать ЦЭМИ[140].
В такой ситуации у совместной работы ЦЭМИ и ГКНТ (которой и была «Комплексная программа…») практически не было шансов получить в Госплане хороший отзыв. Кроме того, ученые не успевали закончить работу над первой КП НТП в срок, когда Госплану уже надо было приступать к «Основным направлениям на долгосрочную перспективу». Из-за этого КП НТП и «Основные направления…» разрабатывались параллельно.
В конечном счете Н.К. Байбаков подготовил доклад в ЦК КПСС и Совет министров, в котором свалил вину на задержку с подготовкой «Основных направлений…» на авторов Комплексной программы, которые не нашли для Госплана способов обеспечить желаемые темпы роста за счет научно-технического прогресса (насколько реальны были эти пожелания, Байбаков не уточнял). Он писал, что «программа ограничивается в значительной степени рекомендациями, которые носят описательный характер», «не содержит предложений о мере и последовательности осуществления предлагаемых научно-технических мероприятий и связанного с этим ожидаемого экономического эффекта…»[141]
В дальнейшем Академия наук подготовила еще три Комплексных программы (на период до 2000, 2005 и 2010 годов), последняя КП НТП вышла уже в перестройку, в 1987–1988 годах. Академики во многом учли замечания, с каждой новой программой ее объем и глубина проработки возрастали. Но все они встречались Госпланом СССР так же ревниво.
Еще при подготовке предыдущей, восьмой пятилетки ученые из НИЭИ предлагали перейти от планирования размещения отдельных заводов к планированию машиностроительных кустов, включающих взаимосвязанные заводы-смежники. Предлагалось начать формирование трех территориальных промышленных комплексов (узлов): Западносибирского на базе нефтегазовых ресурсов Тюменской области, в Западном Казахстане на базе нефтегазовых ресурсов и в Красноярском крае на базе гидроресурсов и полезных ископаемых Саяно-Шушенского района[142]. Свою реализацию эти идеи получили уже в 1970‑е годы, когда в экономическую географию и практику планирования прочно вошло понятие территориально-производственных комплексов (ТПК). В девятой пятилетке стали создаваться Западно-Сибирский, Саянский, Братско-Илимский, Канско-Ачинский ТПК.
Идея согласованного развития экономик стран СЭВ витала в воздухе чуть ли не со времен создания этой организации. Первые подходы к учету в плане развития СССР планов стран народной демократии были предприняты еще в шестой пятилетке.
В 1960 году МИД СССР подготовил проект письма в ЦК КПСС с говорящим названием «Об улучшении разделения труда между социалистическими странами с целью усиления темпов экономического развития и взаимозависимости». В проекте предлагалось превратить СЭВ в надгосударственный орган в области экономической политики, решения которого были бы обязательными для стран-членов [335, C. 128].
В октябре 1961 года на XXII съезде (том самом, принявшем третью программу КПСС с обещанием основ коммунизма к 1980 году) и на XVI внеочередной сессии Совета экономической взаимопомощи (СЭВ) в июне 1962 года первый секретарь ЦК КПСС и председатель Совета министров СССР Н.С. Хрущев развернул перед делегатами амбициозную программу превращения экономик стран СЭВ в единое целое с созданием надгосударственного планового органа. На заседании Президиума ЦК КПСС 5 ноября 1962 года Хрущев развивал тему: «Нам же надо не отрываться, а через экономику идти к слиянию государств…»
В 1962 году в Праге было создано Центральное диспетчерское управление объединенной энергосистемы стран – членов СЭВ, но тогда этим дело и кончилось. Страны СЭВ, на словах поддержав советского лидера в 1962 году, уже в 1963 году продемонстрировали нежелание передавать свои полномочия в области экономической политики кому бы то ни было. Особенно сопротивлялись слаборазвитые страны, в первую очередь Румыния и Болгария, которые беспокоились, что в мировом социалистическом разделении труда им достанется роль производителей овощей и фруктов [335]. Новую попытку согласованно развивать экономики стран СЭВ предприняли в конце 1960‑х годов, когда была подготовлена Комплексная программа социалистической интеграции, принятая при сопротивлении все той же Румынии в 1971 году. Эта программа была принципиальным рамочным документом, установившим, что интеграции экономик соцстран – все-таки быть. Но она должна была быть подкреплена черновой повседневной работой плановых органов всех стран-участниц по взаимной увязке национальных планов развития.
15 августа 1972 года вышло постановление Совета министров СССР «О координации народнохозяйственных планов СССР и стран СЭВ на 1976–1990 годы в связи с реализацией Комплексной программы развития социалистической экономической интеграции». Постановление готовилось Госпланом, который свалил почти всю работу по налаживанию совместных производств на отраслевые министерства. Сам Госплан всё больше сосредотачивался на снабжении стран СЭВ топливом и сырьём, для чего совместными усилиями в СССР строились объекты добывающей промышленности типа Усть-Илимского ЦБК, ЛЭП, газо- и нефтепроводы в Восточную Европу.
Я в рамках гранта Института всеобщей истории РАН изучал, почему Госплан СССР в тот период с одной стороны противился расширению функций СЭВ по коллективному планированию экономик входящих в него стран, а с другой спустил большинство важных вопросов на уровень министерств, у которых объективно не могло быть полной картины [336]. Вероятно, разгадка заключается в том, что при тогдашних условиях внешней торговли (до скачка мировых цен) решения о расширении экспорта топлива и сырья из СССР были самыми невыгодными для Союза. По расчетам тех лет, чтобы увеличить экспорт на 1 валютный рубль, в машиностроение достаточно было вложить 60 коп., а в топливно-сырьевых отраслях соответствующие затраты достигали 2 руб. 40 коп[143]. Зная это, Госплан старался все топливно-сырьевые вопросы сконцентрировать у себя, чтобы страны СЭВ не могли «продавливать» убыточные для СССР соглашения. А на остальное у него не хватало сил.
Госплан пытался опереться на науку, но получалось не очень: в 1973 году в материалах Госплана констатировалось, что Совет по изучению производительных сил (СОПС) подготовил Генеральную схему размещения промышленности без учета сотрудничества СССР со странами СЭВ и та же практика повторяется при разработке Единой энергосистемы, которая не учитывает ресурсы польского угля или дунайских ГЭС[144]. Коллегия Госплана, обсудив вопрос, обязала все отделы при разработке планов развития всех отраслей включать в них предложения по развитию экономического сотрудничества со странами СЭВ. Тогда же коллегия Госплана приняла решение, что в плане на десятую пятилетку нужен специальный раздел по международной социалистической интеграции[145]. Централизованное планирование постепенно выходило за рамки отдельных государств.
В девятой пятилетке начатые несколькими годами ранее работы Госплана СССР над собственной компьютерной системой получили значительное развитие.
В сентябре 1970 года коллегия Госплана СССР постановила провести расширенное заседание Госплана, посвященное созданию автоматизированной системы плановых расчетов (АСПР) и использованию компьютеров при подготовке плана девятой пятилетки.
Годом ранее существовавшая в Госплане с 1966 года комплексная группа по АСПР представила аванпроект будущей системы[146]. Предлагалось с использованием методологии сетевых графиков подробно описать движение информации между отделами Госплана, чтобы потом перевести весь документооборот в электронный вид. Весь процесс составления плана разбивался на части, каждый отдельный расчет характеризовался входной информацией, определенными преобразованиями этой информации и выходной информацией, которая передавалась в соседний отдел. Такой взгляд на планирование позволял оцифровывать работу Госплана по кусочкам. Машина могла выполнять отдельный расчет, результат распечатывался и передавался живому плановику, который выполнял следующий расчет «по старинке», затем результат мог снова загружаться в машину и так далее.
Постепенно расчеты должны были становиться все более и более комплексными.
22 февраля 1971 года Госплан СССР издал постановление № 11 «О мерах по созданию автоматизированной системы плановых расчетов Госплана СССР и госпланов союзных республик и отраслевых автоматизированных систем управления министерств и ведомств», которым дал старт подготовке технического задания на первую очередь своей компьютерной системы. В августе 1971 года руководитель Главного вычислительного центра Госплана Н.П. Лебединский направил проект технического задания Байбакову[147].
Вскоре после этого, в октябре 1971 года, директор ЦЭМИ Н.П. Федоренко послал в Госплан СССР письмо, в котором заявил, что «ЦЭМИ АН СССР подтверждает свое согласие участвовать в разработке АСПР в качестве головной организации по научно-методологическим проблемам проекта»[148]. Интрига в том, что в архивном деле не отложилось никаких документов, указывающих на то, что кто-то в Госплане звал ЦЭМИ поруководить.
Федоренко направил в Госплан альтернативный проект АСПР, «Предложения по эскизному проекту АСПР, часть 1 – система комплексного планирования – СКП», и настаивал, что его надо рассмотреть совместно с ТЗ, подготовленным Главным вычислительным центром.
Запахло скандалом. Госплан СССР собирался пригласить на расширенное заседание председателей госпланов союзных республик, руководителей министерств и ведомств, ведущих ученых-кибернетиков, включая академика В.М. Глушкова. Прилюдно ругаться с ЦЭМИ не хотелось.
В тот раз до прямого противостояния дело не дошло, в материалах к обсуждению проекта технического задания сохранилось упоминание, что за месяц до заседания состоялась встреча Н.П. Лебединского и Н.П. Федоренко, на которой был выработан координационный план совместных работ. В соответствии с этим планом в программу работ над АСПР были включены дополнительные работы для ЦЭМИ[149]. На мой взгляд, ситуация весьма напоминает выплату ЦЭМИ отступных за согласие отозвать альтернативный проект.
Подробнее удивительная история создания АСПР описана в серии моих статей [225, 294, 295], здесь же для краткости отмечу только, что летом 1972 года техническое задание на первую очередь АСПР было наконец утверждено.
Головной организацией по разработке АСПР был утвержден Главный вычислительный центр Госплана СССР, в работах активно участвовали НИЭИ Госплана СССР, СОПС, НИИПиН, сибирский Институт экономики и организации промышленного производства (ИЭиОПП), республиканские госпланы и вездесущий ЦЭМИ. Первая очередь должна была быть готова в 1975 году, отдельные подсистемы планировалось задействовать уже при подготовке десятого пятилетнего плана на 1976–1980 годы.
Летом 1972 года коллегия Госплана приняла решение об организации систематической разработки межотраслевых балансов. Опыты по использованию межотраслевого баланса шли в Госплане с 1968 года, а первые подходы к этому инструменту комплексного анализа делались с момента создания вычислительного центра Госплана в 1959 году. Теперь на повестку ставилась задача превратить МОБ из экспериментального инструмента в неотъемлемую часть повседневной плановой работы[150]. К тому времени в Госплане уже составляли межотраслевые балансы по 260 видам продуктов по данным утвержденной девятой пятилетки, отдельные расчеты к планам на 1973 и 1974 год и на перспективу до 1990 года. Размах работ иллюстрирует такой факт: для разработки коэффициентов прямых затрат к натурально-стоимостному балансу на 1976–1990 годы были привлечены десятки научно-исследовательских институтов всех промышленных министерств[151].
На базе МОБа в Госплане уже в то время строили оптимизационную модель, которая показывала, как отклонения в производстве той или иной продукции влияют на межотраслевые пропорции. С помощью этой модели оценивалось влияние нехватки проката и топлива на развитие народного хозяйства[152]. Однако коммунисты на заседаниях партийного комитета Госплана указывали, что использовать эти результаты для годового планирования не получается, составление МОБа оказывается таким трудоемким делом, что в нем не успевают учитывать изменения в схемах производства, произошедшие с начала пятилетки. Решение виделось в скорейшем создании автоматизированной системы нормативов (АСН) как составной части АСПР и методики увязки МОБа с другими разделами плана. Требовалось не просто создать компьютерную систему, которая могла бы быстрее производить расчеты по межотраслевому балансу, но перестроить под нее всю нормативную базу, чтобы министерства и ведомства сразу предоставляли необходимые данные в нужном разрезе и в электронном виде.
Отвлекаясь от советской истории, замечу, что эта задача не решена и поныне. К примеру, Федеральная таможенная служба (ФТС России), ОАО «Российские железные дороги» и Росстат используют три разных классификатора продукции, и сопоставить данные о произведенной продукции, перевезенной по железной дороге продукции и отправленной на экспорт продукции оказывается весьма непростым делом. Тогда же, в начале 1970‑х, идея будущей цифровизации уже была, а почти никакой материальной, программной, нормативной базы для ее воплощения еще не существовало. Но Госплан СССР был полон решимости это исправить. Забегая вперед, отметим, что в 1977 году первая очередь АСПР была введена в эксплуатацию.
В декабре 1972 года состоялся очередной пленум ЦК КПСС, посвященный утверждению плана на 1973 год. План этот был существенно ниже, чем должен был быть исходя из заданий пятилетки, из-за чего Л.И. Брежнев устроил на пленуме форменный разнос и министрам, и Госплану, и другим ответственным работникам. Он указывал, что никакого поворота к интенсивному типу роста, исправления проблем в строительстве не происходит, потому что Госплан не в состоянии сопротивляться напору ведомственных и местнических интересов и не может осуществить крупный экономический маневр[153].
Отвечая на критику, Госплан СССР весной 1973 года подготовил проект реорганизации собственной структуры. Предлагалось объединить отделы Госплана в 14 комплексов.
Еще в 1969 году заведующий сектором международных экономических сопоставлений НИЭИ Госплана СССР Л. Зломанов, анализируя причины отставания советского сельского хозяйства от стран СЭВ, писал, что «на один рубль капитальных вложений в сельское хозяйство мы получаем в 1,5–2 раза меньше продукции, чем в странах СЭВ», и указывал, что причина не только в климате, но и в распыленности, отсутствии комплексности в затратах на осуществление определенных программ[154].
Он предлагал разработать комплексные программы по мясу, а также по овощам и фруктам. «Такая программа должна охватывать как материально-технические и экономические факторы увеличения производства в сельском хозяйстве, так и необходимые для этой цели изменения в объемах производства и структуре связанных с ним отраслей промышленности, строительства, транспорта», – пояснял он.
В том же 1969 году директор НИЭИ Госплана Ефимов подготовил доклад о развитии прогнозирования как базы будущего долгосрочного плана, в котором писал: «Было бы ошибкой пустить работу по долгосрочной перспективе по обычным отраслевым “рельсам”… Только межотраслевой, комплексный подход может обеспечить правильную народнохозяйственную оценку проблем развития…»[155] Он предложил список из 11 комплексных долгосрочных программ, включая такие, как «развитие систем связи», «ликвидация малообеспеченности», «большие города и загрязнение воздуха». Этим идеям наконец решили дать ход. Комплексным программам должны были соответствовать комплексы отделов Госплана.
Первый, самый главный комплекс отделов (народнохозяйственный комплекс) должен был включать сводный отдел народнохозяйственного плана, сводный отдел долгосрочного плана, сводный отдел капитальных вложений, сводный отдел материальных балансов и планов распределения. Сводный отдел народнохозяйственного плана совместно со сводным отделом капитальных вложений должны были разрабатывать лимиты капитальных вложений по крупным народнохозяйственным комплексам (топливно-энергетический, машиностроительный, товаров народного потребления и другие). В свою очередь в рамках народнохозяйственных комплексов сводные отделы будут определять направление капитальных вложений по отдельным отраслям и подотраслям, обеспечивать прогрессивные межотраслевые и внутриотраслевые пропорции, первоочередное развитие наиболее эффективных производств[156]. Таким образом, предполагалось выйти на новый уровень обобщения, планируя не отдельные отрасли, а взаимосвязанные комплексы отраслей. Также предлагалось создать в Госплане комплекс территориального планирования, комплекс социальных проблем и уровня жизни, комплекс эффективности общественного производства, а также крупные отраслевые комплексы.
Предлагалось повысить роль республиканских госпланов, чтобы они разрабатывали проекты планов развития «своих» территорий независимо от ведомственной подчиненности, передать в министерства и ведомства разработку и утверждение большинства планов производства, балансов и планов распределения «их» продукции, то есть разгрузить Госплан СССР от тактических вопросов, чтобы он мог сосредоточиться на стратегических. Видимо, понимая, что Госплан СССР не имеет достаточного административного веса, чтобы следить за министерствами, члены коллегии Госплана предлагали создать Бюро Совета министров СССР по координации промышленности и строительства, то есть во многом вернуться к схеме управления, которая существовала в позднесталинские годы.
Помимо предложений по административной перестройке в проекте Госплана звучала и отчетливая критика всякого рода интервенций в планы. Госплан указывал, что предприятия и местные органы злоупотребляют просьбами о выделении дополнительных ресурсов, и предлагал законодательно закрепить, что любые предложения должны вноситься в рамках процедуры подготовки годовых либо пятилетних планов, а не в обход нее[157]. Вместо коллегии предлагалось создать президиум Госплана по образцу существовавшего в 1920‑е годы органа, в который наряду с плановиками вошли бы руководители основных хозяйственных ведомств. Для повышения роли народнохозяйственных планов предлагалось разработать и принять закон о планировании, который закрепил бы единую систему долгосрочных (на 15 лет), пятилетних и годовых планов.
Предлагалось частично пересмотреть постановление от 4 октября 1965 года о косыгинской реформе, вернув централизованное планирование производительности труда и качества продукции. Также предлагалось, по существу, ликвидировать категорию нецентрализованных капиталовложений (то есть вложений за счет собственных средств предприятий). Выполнение планов министерствами, ведомствами и предприятиями должно было, по задумке госплановцев, оцениваться в зависимости от выполнения ими обязательств по поставке продукции по номенклатуре в соответствии с заключенными договорами, то есть не в деньгах, а в натуре[158].
Самому себе Госплан в цитируемом проекте постановления поставил задачи по повышению числа и уровня детализации материальных балансов. Всю документацию для составления планов предлагалось унифицировать и перевести в электронный вид. Про АСПР в проекте постановления было написано, что ее создание – важнейшее направление дальнейшего совершенствования планирования, а министерства и ведомства должны обеспечить первоочередное финансирование работ по ее вводу в действие.
В целом 50 страниц предложений плановиков можно резюмировать примерно так: «В ухудшении качества планирования виноваты не мы, а вы. Отмените косыгинскую реформу, помогите нам создать компьютерную систему для составления планов, дайте Госплану полномочия заставлять исполнителей укладываться в прогрессивные нормативы эффективности, прекратите вмешиваться в уже составленные планы, не платите денег строителям за недоделанные объекты, и вы получите новое качество планирования, которое от нас требуете».
Результатом этих предложений стало… ничего. Советская экономическая история вошла в цикл. Через год, в декабре 1973 года, опять состоялся пленум ЦК КПСС. И на нем Брежнев опять громил Госплан СССР за неспособность обеспечить сбалансированность планов. И в следующем, 1974 году Госплан опять чуть не целый год готовил предложения по улучшению собственной работы. Основным их автором был зампред Госплана СССР А.В. Бачурин.
В них ясно видна идея, что Госплан не должен быть единственным органом в стране, который беспокоит несбалансированность планов. Госплан предлагал возложить задачи по удовлетворению потребительского спроса на производителей, задачи по балансированию потребностей и ресурсов основных видов продукции – на министерства, которые эту продукцию выпускают, выполнение плана оценивать по выполнению договорных обязательств перед потребителями продукции. Кроме того, Госплан подчеркивал необходимость «резко ограничить вынесение всякого рода постановлений и решений, обуславливающих внесение поправок в утверждаемые пятилетние и текущие планы производства и капитальных вложений»[159].
Чтобы читатель яснее представлял, о каких объемах вмешательства в утвержденный план идет речь, приведу цифры о количестве поручений ЦК КПСС и Совмина СССР, которые Госплан должен был выполнять. За 1972 год поступило почти 12 тысяч поручений, в том числе 3450 поручений, требующих подготовки докладов либо заключений, за 1973 год – 3380 поручений, то есть почти по 10 поручений в сутки. 56 % поручений касались развития отдельных отраслей и экономических районов, 15 % – внешнеэкономических связей, 10 % – материально-технического снабжения[160]. Такой вал поручений означал, что никакой стабильности ни пятилетний, ни годовые планы не имели. Три четверти поручений поступали в Госплан по инициативе министерств и ведомств либо республиканских властей. Проще говоря, министерства, получив в Госплане отказ, шли в ЦК или в Совмин с просьбой надавить на Госплан.
Госплан в своих предложениях хотел сделать распределение ответственности более равномерным. По мысли Госплана, за невыполнение планов, перерасход смет или превышение затрат министерства должны были нести материальную ответственность. Стройки должны были оплачиваться заказчиками только по завершении, а до того времени финансироваться за счет банковского кредита[161]. Что до совершенствования собственной работы, тут госплановцы просили создать территориальные представительства Госплана для контроля за ходом выполнения планов, то есть предлагали восстановить существовавший в 1938–1949 годах институт уполномоченных Госплана[162].
В итоге многие предложения Госплана вошли в набор постановлений, принятый в 1979 году (так называемый «695-й механизм», речь о котором пойдет в конце главы), но перераспределить ответственность на министерства не удалось. В самом Госплане вместо создания комплексов отделов стали создавать специализированные отделы по наиболее насущным проблемам. В 1974 году были созданы отделы: по охране природы, по территориальному планированию нечерноземной зоны РСФСР, по экономическому сотрудничеству с зарубежными странами. Сводный отдел народнохозяйственного плана был разделен на два сводных отдела: текущих и перспективных планов[163]. Вместо повышения комплексности планирования его, наоборот, дробили.