В общем, балансы, которые всегда были основой советского планирования, перестали сходиться. Надо было одновременно решить все те задачи, с которыми не удалось справиться за предшествующие 20 лет.
Первый министр экономики новой России (в 1992–1993 годах) Андрей Нечаев позднее вспоминал, как развивались события, когда ученые получили эти результаты:
«Я был из другой школы, в которой как раз до последнего верили, что социализм можно улучшить и придать ему человеческое лицо. Тогда мы делали очень серьезную работу. <…> И называлась она “Комплексная программа научно-технического прогресса и его социально-экономические последствия”. И потом головным институтом для этой программы стал как раз институт Александра Анчишкина. И у нас все время получалось, даже в самом первом варианте программы развития до 2000 года, который, по-моему, в 1980 году мы подготовили, что темпы роста были 1,5–2,0 %. Когда собирались научно-технические достижения отраслевые и смотрели, какие могут быть экономические последствия. И ЦК КПСС был очень недоволен этим результатом. Было специальное совещание, где было приказано поднять темпы роста до 3 %. Анчишкин с Яременко были люди достаточно принципиальные и по-научному упертые. И Анчишкин сказал, что нет, у нас получается 1,5, максимум 2 %. И больше мы ничего не можем выкрутить. И тогда нашли такое компромиссное решение, что 1,5–2 % роста получаем за счет научно-технических и материальных факторов, а еще 1 % – за счет совершенствования хозяйственного механизма. Этот раздел в комплексную программу должен был написать Евгений Григорьевич Ясин сотоварищи, что он и проделал. И все остались довольны, что в целом прогноз 1,5 %, но еще плюс процент за счет реформирования хозяйственного механизма» [350].
Евгений Григорьевич Ясин, в свою очередь, позднее вспоминал, что стал антикоммунистом еще в 1968 году, после вторжения советских войск в Чехословакию. Подготовленный при его участии раздел КП НТП увидел свет в 1983 году и содержал обоснование необходимости развивать самостоятельность предприятий и частично свернуть плановую систему («партийный диктат»).
Министр труда в первом правительстве новой России Александр Шохин вспоминал, что тогда же, в 1980–1981 годах, Григорий Явлинский тоже подготовил доклад с аргументами в пользу того, что «695-й механизм» не сработает и нужна коренная перестройка управления экономикой [353].
Таким образом, на рубеже 1980‑х годов в среде советских ученых-экономистов, причем именно тех, кто обязан был заниматься вопросами эффективности и экономического роста, постепенно начинает формироваться убеждение, что сложившийся экономический механизм не позволяет решить социальные задачи и подлежит коренному реформированию.
Причем зеленый свет исканиям в области самостоятельности и рынка дало само партийное руководство, которое требовало ускорить темпы роста, не особо вникая, каким образом это будет делаться.
Когда все попытки Андропова, Черненко и Горбачева подправить положение дел небольшими частными изменениями потерпели крах и советское правительство стало оглядываться в поисках новых идей, предложения по радикальному переходу к рыночному капитализму уже были готовы если не в деталях, то на уровне консенсуса внутри профессионального сообщества.
Концепции реформ Абалкина, Явлинского, Гайдара отличались друг от друга не вектором (в какую сторону идти), а предполагаемой скоростью процесса.
Американский исследователь Адам Лидс, взявший интервью у множества людей, которые представляли международные организации, Всемирный банк, МВФ, команду Джеффри Сакса, свидетельствовал, что они все в один голос утверждали, что их влияние на политику в России было минимальным: «Они все говорили, что все русские, которых они здесь встречали по приезде, уже знали, что они хотят делать» [354].
В стремлении избавиться от планового механизма сошлись интересы предприятий и хозяйственных министерств, которым надоели перебои в снабжении и жесткие плановые задания, ученых, которые не видели путей для реализации своих предложений «на старых рельсах», и политического руководства страны, которое не собиралось отказываться от социальных обязательств и задач по росту благосостояния, рассуждая, что если «полный хозрасчет и самоокупаемость» позволят повысить производительность, то «не так уж важно, какого цвета кошка».
Организационные мероприятия
12 ноября 1982 года состоялся внеочередной пленум ЦК КПСС. Внеочередным он был из-за смерти Брежнева, руководившего страной долгие 18 лет. Новым генеральным секретарем коммунистической партии был избран Юрий Владимирович Андропов, много лет возглавлявший Комитет государственной безопасности.
Андропов на посту генсека запомнился главным образом инициативами по повышению дисциплины, которые иногда принимали несколько гротескные формы: например, посетителей дневного сеанса кино могли опрашивать, почему они не на работе в рабочее время.
И действительно, 22 ноября, всего через 10 дней после своего избрания, в речи, посвященной проекту плана на 1983 год, Андропов сказал, что плохая работа отныне будет «самым непосредственным и неотвратимым образом сказываться и на материальном вознаграждении, и на служебном положении, и на моральном авторитете работников», и заявил, что собирается «решительнее повести борьбу против любых нарушений партийной, государственной и трудовой дисциплины» [345, C. 627].
Анекдотичные «облавы на граждан» на поверку оказались не такими уж бессмысленными: быстро выяснилось, что многие прогуливают работу, чтобы попасть в магазины, часы работы которых совпадают с часами работы заводов, и уже 17 января 1983 года вышло постановление с требованием пересмотреть дни и часы работы предприятий, организаций и учреждений сферы услуг «с таким расчетом, чтобы они были наиболее удобны для трудящихся».
В действительности корректнее вести речь о двух параллельных кампаниях: резком усилении борьбы с экономическими преступлениями и собственно кампании по повышению дисциплины, включающей ужесточение трудового законодательства и другие меры борьбы с прогульщиками, пьяницами и лодырями.
Всего через месяц после смерти Брежнева был смещен с должности руководитель Министерства внутренних дел Н.А. Щелоков, вскоре началось резонансное «узбекское дело» о массированных приписках и системной коррупции при производстве хлопка (впервые за несколько десятилетий был арестован первый секретарь обкома – Каримов), дела о коррупции в системе торговли (арестовано 7,5 % штатной численности работников Главторга, включая 2121 руководителя, расстрелян директор магазина «Елисеевский» Ю. Соколов). За крупные аферы были арестованы сотни членов латвийской компартии, «чистки» прошли по всей стране. По оценкам Е.К. Лигачева, к концу 1983 года было сменено около 20 % первых секретарей обкомов партии, 22 % членов Совета министров, а также значительное число высшего руководства аппарата ЦК (заведующие и заместители заведующих отделами).
Наведением порядка «программа Андропова», конечно, не ограничивалась. Сказав о дисциплине, буквально в следующем предложении своей «тронной» речи свежеизбранный генсек добавил, что настала пора расширять самостоятельность объединений и предприятий, совхозов и колхозов. По свидетельству министра автомобильной промышленности В.Н. Полякова, он сразу же предложил участникам пленума вносить любые предложения по улучшению дел в экономике, добавив, что «преследований не будет» [355, C. 66].
Предложения, которые в спешном порядке подготовил Минавтопром, дают яркое представление о направлении мыслей руководителей советских заводов. Автомобилестроители предлагали следующее:
• Акционирование предприятий;
• Создание коммерческого банка автомобильной промышленности;
• Самофинансирование предприятий.
Основной проблемой им виделась деятельность Минфина, который изымал прибыль от производства и продажи автомобилей и перераспределял ее другим отраслям. «Свой» банк должен был служить «заначкой», гарантирующей, что у автомобильных заводов будут средства на развитие.
Помощником по экономике Ю.В. Андропов взял Аркадия Ивановича Вольского, который ранее работал на ЗИЛе (до 1969 года), потом в секторе автомобильной промышленности отдела машиностроения ЦК, а руководить вновь созданным экономическим отделом аппарата ЦК КПСС назначил Николая Ивановича Рыжкова, который ранее возглавлял Уралмаш, работал замминистра тяжелого и транспортного машиностроения и недолго – в Госплане СССР.
Таким образом, экономические реформы должны были разрабатывать недавние руководители крупных предприятий, которые смотрели на экономику с позиций директорского корпуса. Директора видели, что плановая система изымает и перераспределяет «их» ресурсы, которые потом приходится выпрашивать обратно, а плановая система снабжения работает со сбоями из-за несбалансированности и дефицитности почти всех видов продукции. Разумеется, предприятия, которые считали себя обделенными при переделе ресурсов, хотели от него защититься.
Уже 15 декабря 1982 года Совмин поручил Госплану СССР подготовить «предложения по дальнейшему расширению хозяйственной самостоятельности предприятий и объединений и усилению их ответственности за результаты работы». В ответ в феврале 1983 года Байбаков направил Тихонову «Тезисы доклада о расширении хозяйственной самостоятельности промышленных объединений и предприятий и повышении их ответственности за результаты хозяйственной деятельности».
Все в том же 1983 году появилась третья по счету Комплексная программа научно-технического прогресса, и в том числе ее раздел 3.7, посвященный совершенствованию хозяйственного механизма, который я упоминал во вступлении к настоящей главе. В его написании принимали участие такие известные в будущем рыночники-«демократы», как Е.Г. Ясин, Г.Х. Попов, Н.Я. Петраков…
К основным вызовам нового времени («научно-технической революции»), с которыми старая система справлялась плохо, авторы относили: