В своей первой экономической речи на посту генсека при обсуждении плана на будущий 1983 год Ю.В. Андропов указал на несколько отраслей, требующих повышенного внимания. В первую очередь он отметил важность выполнения Продовольственной программы, затем остановился на необходимости расширения производства потребительских товаров, в том числе на предприятиях ВПК. Для экономии топливно-энергетических ресурсов он предложил создать в Верховном Совете СССР постоянные комиссии по энергетике, а также остро раскритиковал МПС за плохую работу железных дорог, отметил провалы в черной металлургии и застаревшие проблемы в строительстве.
В конце марта 1983 года была принята программа развития электроэнергетики Сибири на период до 1990 года.
За 15 месяцев правления Андропова существенных структурных сдвигов не произошло, да и не могло произойти, но значительный интерес представляют взгляды ученых на желаемые изменения. В «Комплексных программах» структурный маневр и более рациональное распределение инвестиций были одним из основных предлагаемых «рецептов» выправления ситуации в экономике.
Исходя из потребностей других отраслей ученые предлагали немного снизить долю капитальных вложений, направляемых в сельское хозяйство: с 29,3 % в 1970‑е годы до 27–28 % в 1980‑е годы [272, C. 114]. Внутри сельского хозяйства надо было перераспределить ресурсы в пользу строительства холодильников, фруктохранилищ, элеваторов и складов, а также дорог к ним, чтобы лучше сохранять уже произведенный урожай.
Предлагаемый на одиннадцатую пятилетку переход к снижению доли нового строительства и увеличению доли реконструкции должен был не только помочь решить проблему с нехваткой рабочих рук для новых заводов, а также повысить технический уровень действующих предприятий, но и высвободить ресурсы строительных организаций для жилищного, культурно-бытового и прочего непроизводственного строительства [272, C. 104].
Для этого, в свою очередь, нужно было увеличить вложения в машиностроение, чтобы было чем реконструировать действующие производства. За девятую-десятую пятилетки сложилось недофинансирование машиностроения, которое все больше и больше привязывало СССР к поставкам иностранной техники. Одиннадцатая пятилетка тоже была сверстана так, что в тяжелое и транспортное машиностроение вкладывалось в 28 раз меньше средств, чем в отрасли, для которых оно изготовляло машины; в машиностроение для сельского хозяйства – в 18 раз; в химическое и нефтяное машиностроение – в 47 раз [365, C. 48].
В этом плане стратегия «ускорения» с упором на машиностроение, которую проводили в начале перестройки (в 1985–1987 годах), действительно была необходимой мерой, которая, однако, в тех условиях только еще больше разбалансировала бюджет.
Бюджетная несбалансированность
В.В. Коссов, работавший в Госплане СССР до начала 1980‑х годов, говорил мне, что он отвечал за материальное производство, но по работе вообще не касался проблемы бюджетных денег. Представители отраслевых отделов обсуждали с ним суммы капитальных вложений, подразумевая их обеспеченность или необеспеченность подрядными строительно-монтажными работами, а также введение новых мощностей, но вопрос о том, что в бюджете может не быть денег, чтобы все это профинансировать, даже не ставился[167].
Возможно, именно таким «легким» отношением к бюджету объясняется то, что с начала 1980‑х годов бюджетные проблемы ощущались все явственнее. К концу перестройки они станут чуть ли не главными.
В связи с тем, что за три года одиннадцатой пятилетки (1981–1983) прирост по важнейшим показателям развития хозяйства отстал от запланированного уровня, существенно возросло напряжение в реальном балансе доходов и расходов государства. Только недобор прибыли по народному хозяйству против расчетов по пятилетнему плану за три года составил 30 млрд рублей, а выплаты зарплаты превысили плановые на 4,4 млрд рублей. Разрыв между доходами и расходами составил 36 млрд рублей.
При этом министерства и ведомства демонстрировали ту же беспечность по отношению к бюджетным вопросам, что и В.В. Коссов: по предложениям министерств, ведомств и советов министров союзных республик, представленным в Госплан СССР в связи с разработкой проекта плана на 1984 год, разрыв между доходами и расходами государства должен был достигнуть 73 млрд рублей.
В этих условиях Госбанк СССР все активнее предоставлял Минфину СССР займы на покрытие бюджетных расходов из средств населения. Впервые такая практика возникла в 1968 году. Займы предоставлялись под 3 % годовых и фактически не имели срока погашения. К началу 1984 года общая задолженность бюджета Госбанку достигала 88 млрд рублей [278, C. 163], а к началу 1986 года – уже 106,7 млрд рублей.
Население клало деньги в банк, банк этими средствами затыкал дыру в бюджете. В 1976 году на эти цели было использовано 7 млрд рублей, в 1979 году – 9 млрд рублей, в 1980 году – 5,5 млрд рублей, по плану на 1984 год – 6 млрд рублей.
Общая сумма средств населения на вкладах в Госбанке СССР увеличилась за 15 лет (1971–1985 годы) на 238,1 млрд рублей, или в 4,3 раза, и достигла 309,8 млрд рублей.
При оценке этой финансовой схемы надо помнить, что значительная часть вкладов населения на сберкнижках была вынужденной, вызванной нехваткой нужных товаров, принудительным отложенным спросом.
Складывался порочный круг: предприятия выплачивали работникам зарплату, объективно не заработанную, и не выполняли планы по выпуску, прибыли и отчислениям в бюджет. Эффективность бюджетных вложений продолжала падать, надо было вкладывать все больше и больше, чтобы получать все меньше и меньше. Население несло деньги в Госбанк, а он выдавал из них кредиты Минфину на покрытие все увеличивающегося бюджетного дефицита. С каждым циклом дыра в бюджете, а также «денежный навес», как вскоре стали называть не обеспеченные товарами средства населения, увеличивались.
Экономический эксперимент ускорил эти процессы, так как его участники, получив больше финансовой свободы, тут же начали ею злоупотреблять.
Но настоящие испытания ждали бюджетную систему в связи с инициативами нового генерального секретаря КПСС М.С. Горбачева, избранного на этот пост в марте 1985 года после смерти К.У. Черненко.
Политэкономическое резюме
Значимость короткого правления Андропова и Черненко для истории советской экономики в том, что в эти полтора года были намечены те направления реформ, которые М.С. Горбачев усилил и углубил, а кое-где и довел до гротеска.
В какой-то мере повторилась ситуация начала 1950‑х годов, когда основные направления реформ (десталинизация, повышение экономической заинтересованности колхозников, развитие потребительского сектора, сокращение оборонных расходов, демократизация управления) начал проводить Маленков, но затем его инициативу перехватил Хрущев.
К моменту избрания Михаила Сергеевича Горбачева генеральным секретарем уже были обозначены кампании по пересмотру отдельных теоретических догм о природе советского социализма, оживлению общественной инициативы и повышению открытости работы государственных органов, приняты постановления об участии трудовых коллективов в управлении предприятиями (пока – с правом совещательного голоса), разрешена индивидуальная трудовая деятельность и продажа государственной собственности частным лицам.
Наконец, к марту 1985 года в стране уже больше года шел «широкомасштабный экономический эксперимент». Его большая историческая ценность заключается в том, что он в очень короткие сроки выявил все противоречия косыгинской реформы, показал, что они являются не результатом противодействия брежневского окружения, боязни Пражской весны или недостаточной прозорливости самого А.Н. Косыгина. Повторение спустя 20 лет того же результата (опережающий рост выпуска дорогой продукции, денежных доходов и поощрительных фондов, нарастание бюджетного дефицита и невозможность материально обеспечить инвестиционные программы предприятий) означало, что выбранный путь реформирования через рост самостоятельности предприятий при сохранении их монопольного положения, нерыночных цен и централизованного снабжения объективно ведет к разбалансировке экономики.
Опыт косыгинской реформы, а затем опыт эксперимента и перестройки, так же как и опыт реформ в восточноевропейских странах, свидетельствует, что в централизованных экономиках советского типа предприятия продолжают функционировать как разъединенные звенья общественного механизма, сохраняющие частный характер присвоения. Зарплаты и премии работников были привязаны к промежуточным показателям производства, будь то валовый выпуск, объем отгруженной продукции, выпуск продукции, аттестованной как «новинка», и так далее, но не к конечному полезному эффекту для потребителя.
В капиталистической экономике, исключая монопольные и квазимонопольные рынки, стремление производителя получать повышенное вознаграждение уравнивается со стремлением покупателя получать качественную вещь через конкуренцию и свободные рыночные обмены, через действие закона стоимости.
Любое расширение финансовых прав предприятий в той экономической системе, которая сложилась к середине 1960‑х годов, ведет к злоупотреблению монопольным положением в виде увеличения цен на свою продукцию и одновременно к попыткам вытянуть из государственной системы снабжения максимум ресурсов.
Важнейшим выводом из всего опыта советского социализма является то, что даже после изгнания частных владельцев и создания единого народнохозяйственного комплекса труд не приобретает непосредственно-общественного характера, и если устремлениям предприятий не противостоит воля центральной власти, то начинается стихийный передел ресурсов, пусть даже номинально все ресурсы имеют одного собственника в виде советского народа.
Документы начала 1980‑х годов и воспоминания основных участников рисуют картину единого вектора экономической мысли: речь шла о демонтаже директивной плановой системы и переходе к «полному хозрасчету», то есть к экономической независимости производителей и, по сути, к рыночным отношениям между ними и госбюджетом. Далеко не все советские экономисты хотели капиталистической реставрации, и наверняка почти никто не хотел «дикого капитализма» 1990‑х годов, но они не видели другого способа придать экономической системе гибкость и при этом обуздать групповой эгоизм предприятий.