Те же аналитические доклады советских экономистов, где все настойчивее звучит мысль о самостоятельности предприятий, показывают, что при сохранении тенденций девятой-одиннадцатой пятилеток СССР вскоре был бы вынужден сократить объем своих социальных обязательств либо отказаться от части программ развития. Повышать эффективность сложившейся централизованной системы распределения ресурсов СССР не мог, а отказываться от социальных целей не хотел.
Сейчас можно рассуждать, насколько ведомственный эгоизм в принципе может быть побежден сочетанием контроля как «сверху», со стороны центральных плановых органов, так и «снизу», со стороны конечных потребителей. Но ясно, что такой контроль требует такой информационной прозрачности и такой системы политического представительства, каких в СССР не было. Хуже того, не было социальной силы, которая бы прямо поставила вопрос о ее создании.
С Горбачевым или без, но СССР ждал неизбежный трансформационный кризис с переводом экономики на рыночные рельсы. Команда Горбачева своими действиями предельно обострила этот кризис и в итоге не справилась с трансформацией, но начала ее не она.
Глава 16Перестройка (1985–1991)
Если по каждой из эпох до 1985 года можно с трудом найти несколько обобщающих экономико-исторических работ, то короткому, но яркому этапу с момента прихода к власти Горбачева до его ухода с поста президента СССР посвящены десятки исследований.
В первую очередь отмечу книги «История экономики СССР и России в конце ХХ века (1985–1999)»[366]; «История современной России: Истоки и уроки последней российской модернизации (1985–1999)»[367] и другие издания Фонда современной истории. Также нельзя не упомянуть интересную книгу «Революция Гайдара» П. Авена и спорную книгу «Гибель империи» самого Е.Т. Гайдара [16]. Про перестройку в финансовой системе писал Р.Г. Кирсанов (книги «Перестройка. “Новое мышление” в банковской системе СССР» и «Экономика и финансы СССР. 1979–1991 годы» [368]), о многочисленных проектах экономических реформ и закулисной борьбе вокруг них феноменально интересную, хоть и плохо структурированную книгу выпустил Н.А. Кротов («Акела промахнулся, запускайте Берлагу. Попытка понять смысл экономических реформ 1980‑х годов»[355]). Кроме того, этот период затронут в уже упоминавшемся двухтомнике Н. Митрохина [14, 15], очень содержательны работы Р.Г. Пихои [342, 356, 369] – и это я еще не начал перечислять зарубежных авторов. Работ по перестройке, где экономические реформы затронуты только как часть общей картины, кратно больше. Это дает мне возможность описать процесс лишь в общих чертах, отослав читателя за деталями к упомянутым книгам.
В наиболее общем виде перестройка в экономике представляла собой итеративный процесс нарастания нескольких кризисов: бюджетного кризиса, кризиса системы управления и контроля и последовавшего за ними кризиса распада прежних хозяйственных связей.
Предпринимаемые шаги сокращали возможности бюджета по финансированию необходимых мероприятий и возможности союзного центра по контролю за поведением предприятий и руководителей союзных республик. Получая меньше средств, местные руководители взамен требовали больше свободы, что в свою очередь приводило к следующим шагам по перераспределению средств и полномочий. Те предприятия, которым повезло производить востребованную потребительским или мировым рынком продукцию, с получением все большей оперативной свободы в условиях резкого расхождения внутрисоюзных и мировых цен, высокого уровня монополизма и запаса «лишних» денег у населения находили все больше и больше возможностей для извлечения сверхприбылей, переориентируя продажи своей продукции на более выгодные рынки и тем самым обрекая своих прежних потребителей на банкротство.
Накопленная за предыдущие годы дефицитность ресурсов означала, что даже небольшое сокращение производства в любом из звеньев производственной цепочки вызывает «эффект домино», так как резервы сырья и комплектующих отсутствуют.
Спад в экономике еще больше сокращал возможности бюджета и давал все больше козырей критикам союзного центра. Нескольких лет такого самоусиливающегося процесса распада хватило, чтобы некогда могучее государство прекратило свое существование.
До сих пор я старался сосредотачиваться исключительно на экономической сфере, но при анализе перестройки разделить экономику, политику и общественную жизнь просто невозможно. Перестройку, на мой взгляд, необходимо анализировать как единство трех процессов:
1. Идеологическая дестабилизация.
2. Экономическая дестабилизация.
3. Политическая дестабилизация.
Идеологические кампании по ревизии советского марксизма и продолжению десталинизации готовили общество к экономическим реформам, направленным на разрушение плановой модели, и так уже работавшей с перенапряжением. Предприятия пользовались свободой для присвоения государственных ресурсов, что усугубляло экономическую ситуацию и создавало благодатную почву для политического противостояния в виде «поиска виноватых». Чем хуже становилась экономическая ситуация, тем больше аргументов появлялось в пользу того, чтобы дальше разрушать плановую систему, так как стремительно усугублявшиеся проблемы с бюджетным и товарным дефицитом объявлялись все более и более неопровержимым доказательством нежизнеспособности плановой экономики.
Член коллегии Госплана СССР В.В. Коссов в интервью со мной говорил, что Советский Союз уничтожили два решения:
1. Антиалкогольная кампания, которая пробила дыру в бюджете.
2. Закон о государственном предприятии 1987 года, официально отменивший правило, согласно которому зарплата не может расти быстрее производительности труда, благодаря чему директора получили право «рисовать» незаработанную зарплату[168].
Соглашаясь с Коссовым в оценке этих инициатив, добавлю еще два решения, внесших важный вклад в развал экономической системы:
1. Отмена государственной монополии на внешнеэкономическую деятельность, что позволило производителям сырья, цены на которое на внешнем рынке были выше внутренних, продавать его за рубеж, оставляя без него советские заводы.
2. Разрешение частного предпринимательства (одиночного и кооперативного, включая создание частных банков) на льготных условиях, что вызвало огромный переток ресурсов из государственного в частный сектор и нарушение устоявшихся производственных цепочек, кризис снабжения и сбыта в государственном секторе экономики, резкий рост количества наличных денег в обращении, не подкрепленный ростом объемов товаров, и, как следствие, усиление инфляции и дефицитов.
Вместе с принятыми решениями важно также отметить решения, которые были необходимы, но не были приняты.
1. Не был ликвидирован или хотя бы сокращен «денежный навес», накопленный за предыдущие годы избыток не обеспеченных товарами денег на руках у населения. Наоборот, он резко вырос. Это создавало поистине золотые возможности для спекуляции любыми товарами.
2. Не была ликвидирована или хотя бы сокращена структурная несбалансированность экономики, из-за установки на форсированный рост и «мягких бюджетных ограничений» чуть ли не все ресурсы были в дефиците. В такой ситуации любой, кто смог бы предоставить их советским предприятиям, пусть по завышенным ценам, получил бы сверхприбыль. С другой стороны, это означало, что любое сокращение предложения ресурсов (например, из-за их продажи за рубеж или спекулянтам) тут же вело к «эффекту домино», резервов смягчить дефицит не было.
Часто перестройку делят на два этапа: первый, 1985–1987 годы, связываемый с концепцией «ускорения», когда Горбачев якобы пытался повышать темпы роста привычными административными методами, и второй, после 1987 года, когда было принято решение о переходе к рынку. В действительности, как мы знаем, в 1985 году уже было принято решение о распространении с 1986 года «широкомасштабного экономического эксперимента» на всю экономику, а на ВАЗе и Сумском ПО имени Фрунзе уже обкатывались более радикальные варианты эксперимента с полной хозяйственной самостоятельностью предприятий и сохранением за ними основной части прибыли и валютной выручки.
Поэтому, на мой взгляд, правильнее говорить не об этапах, а об акцентах экономической политики. В 1985–1986 годах такими акцентами были «ускорение» и антиалкогольная кампания; с 1987 года – «полный хозрасчет» и сама идея возврата к рыночной экономике; с 1989 года – борьба программ перехода к рынку и «война законов», переманивание союзных предприятий в республиканские юрисдикции и отстаивание приоритета республиканского законодательства (в том числе экономического) над общесоюзным.
Прежде чем перейти к основным реформам этого этапа, отмечу две их особенности:
1. У Горбачева и его команды не хватало терпения дождаться результатов предшествующих этапов реформирования, чтобы по ним скорректировать последующие. Андроповский «широкомасштабный эксперимент» решили распространить на всю экономику через полтора года после его начала, первоначальную концепцию «ускорения» стали править уже через год после начала и тому подобное. И если с 1988 года их все больше подгонял экономический и политический кризис, то первые шаги можно объяснить только желанием «быстрых результатов». Вот свидетельство Явлинского о подготовке «Закона о госпредприятии»: «Закон должен был вступить в силу только в 1991–1992 годах. На обсуждении концепции С.А. Ситарян заявил мне: “Вы что?! Закон нужен завтра!” Я удивился: “Как вы сделаете его так быстро, ничего же для него не готово! Можно, конечно, оставить все как есть, только названия поменять!” И получил ответ: “Никто не собирается ждать! Мне это в верхах даже не дадут сказать! Меня просто выгонят с Политбюро. Все хотят провести реформы в самое кратчайшее время. Поэтому я даже слушать вас не буду!”» [355, C. 450]. Как мы знаем, Явлинский вскоре сам поддался этому настроению и стал готовить программы перехода к рынку то за 400, то за 500 дней.