При том, что общий тренд на рост самостоятельности, переход к полному хозрасчету и прямым хозяйственным связям (то есть прямой оптовой торговле) был обозначен еще в ходе «широкомасштабного экономического эксперимента», а также при том, что с начала 1985 года в рамках дальнейшего расширения эксперимента АвтоВАЗ и Сумское ПО имени Фрунзе уже действовали как независимые экономические агенты, новое руководство до крайности ускорило этот процесс.
Скорость изменений сама по себе была важным фактором успеха либо неудачи преобразований. Я считаю достаточно убедительной описанную во введении к главе 14 концепцию многоуровневой экономики Ю.В. Яременко, из которой следует, что за десятилетия существования при определенном уровне доступа к тем или иным ресурсам и определенном уровне цен на них этот установленный порядок приоритетов отпечатался в технологиях каждой отрасли. Причем большинство отраслей привыкли существовать в условиях дешевых массовых ресурсов, избыточный расход которых компенсировал нехватку дефицитных качественных ресурсов, – привыкли настолько, что единовременно выделенные прежде дефицитные качественные ресурсы просто не могли быть должным образом усвоены и использованы отраслью, которой они выделялись. В свою очередь, из этого следовало, что любое резкое изменение в доступности или в стоимости привычных ресурсов приведет к сокращению выпуска, потому что отрасли советской экономики находятся на разных технологических уровнях и не могут произвольно заменять свою «диету» на «диету» соседа.
И если еще в 1983 году в Комплексной программе научно-технического прогресса авторы предлагали растянуть смену экономической модели на 20 лет, то стремление нового генсека к скорейшей «революционной перестройке» само стало фактором, делающим позитивный результат практически невозможным.
Закон о государственном предприятии
Как мы помним, автором «вазовского» варианта экономического эксперимента был П.М. Кацура, которого Н.И. Рыжков летом 1985 года перевел в Москву, сделав начальником отдела по вопросам совершенствования управления народным хозяйством Совмина СССР и поручив с 1986 года распространить условия эксперимента на все отрасли экономики, переведя на них предприятия, выпускающие примерно половину всей промышленной продукции, транспортные организации и сферу бытового обслуживания (постановление ЦК КПСС и СМ СССР от 12 июля 1985 года № 669).
В феврале-марте 1986 года состоялся XXVII съезд КПСС, на котором произошло расширение первоначальной концепции реформ. Вместо структурной перестройки экономики на базе ускорения развития машиностроения зазвучали слова о перестройке хозяйственного механизма и системы управления в целом. Основной целью экономических реформ должны были стать раскрепощение деятельности предприятия и создание стимулов для его эффективной работы.
В своем докладе Горбачев упомянул, что перестройка предполагает прежде всего перестройку деятельности центральных экономических органов, в частности Госплана СССР, который должен быть освобожден от текущих хозяйственных вопросов, чтобы сосредоточиться на «перспективных вопросах планирования, обеспечении пропорционального и сбалансированного развития экономики, проведении структурной политики, создании экономических условий и стимулов для достижения в каждой ячейке народного хозяйства наивысших конечных результатов» [382, C. 20].
Можно вспомнить, что при хрущевском реформировании Госплана использовалась схожая риторика.
В течение примерно полугода после съезда происходила конкретизация выдвинутых положений. Выкристаллизовалось два аспекта преобразований: экономический (стоимостные критерии, товарно-денежные отношения, частная собственность и личная заинтересованность) и политический (демократизация, низовой активизм, снижение директивной роли партии и госорганов).
Летом 1986 года началось распространение более радикальных вариантов экономического эксперимента («вазовского» и «сумского»). 14 августа 1986 года вышло несколько постановлений Совмина СССР о переводе на полный хозрасчет по образцу этих производственных объединений всех предприятий Министерства химического и нефтяного машиностроения СССР, Минприбора и Министерства нефтеперерабатывающей и нефтехимической промышленности, а 23 октября на полный хозрасчет была переведена автомобильная отрасль.
Тогда же, во второй половине 1986 года, вышли постановления, которые ликвидировали действовавшую еще с 1918 года государственную монополию внешней торговли.
19 августа 1986 года появилось постановление ЦК КПСС и Совмина СССР № 991 «О мерах по совершенствованию управления внешнеэкономическими связями». Более чем 20 министерств и около 70 предприятий получили право с 1 января 1987 года самостоятельно выходить на внешний рынок. В декабре 1986 года были утверждены положения о хозрасчетных внешнеторговых организациях министерств, ведомств, объединений, предприятий и организаций, а в начале 1987 года – порядок создания совместных предприятий с иностранными фирмами.
Необходимо понимать, что в тех условиях внешняя торговля отдельными видами сырья и продукции была феноменально выгодна из-за существенного разрыва между мировыми и внутренними ценами, а также твердого курса рубля к доллару, весьма условно отражавшего реальное соотношение покупательной способности этих валют.
Осенью 1986 года по инициативе руководства страны одновременно началась подготовка двух пленумов ЦК КПСС: по экономической реформе и по перестройке работы партии и ее кадровой политики.
Экономический пленум планировали провести в конце 1986 года, но состоявшаяся в ноябре 1986 года всесоюзная конференция «Проблемы научной организации управления экономикой» выявила отсутствие единой позиции по вопросам путей и пределов демократизации управления и самостоятельности предприятий. Участники согласились только, что в первую очередь надо обеспечить перестройку ценообразования, финансово-кредитного механизма, материально-технического снабжения [355, C. 103].
В итоге политический пленум состоялся в январе 1987 года (от него иногда отсчитывают «второй этап перестройки», а экономический – только от июня 1987 года).
Параллельно с работой «партийных» рабочих групп (по идеологии под руководством А.Н. Яковлева и по экономике под руководством В.А. Медведева) реформы разрабатывались по линии Совмина.
8 октября 1986 года президиум Совета министров СССР поручил министерствам и ведомствам подготовить предложения к проекту закона «О социалистическом предприятии (объединении)». Для изучения предложений министерств и ведомств была создана рабочая группа под руководством Г.А. Алиева. Тон в ней задавал С.А. Ситарян, непосредственно координировавший работу по подготовке закона [379, C. 17].
Состав участников «партийной» и «министерской» рабочих групп во многом пересекался. В обоих списках мелькают фамилии Медведева, Аганбегяна, Ситаряна, Абалкина.
В марте 1987 года рабочая группа по подготовке пленума представила документ «Целостная концепция перестройки хозяйственного механизма в условиях перевода экономики на интенсивный путь развития». Видимо, его можно считать первой перестроечной программой экономических реформ. Она появилась, когда реформы шли уже три с лишним года (считая с начала «широкомасштабного эксперимента»).
Проект закона о госпредприятии поступил в Верховный Совет 5 мая 1987 года. Его представлял депутатам С.А. Ситарян, который заявил, что будущий закон – это исходный пункт реформирования всей экономической системы.
11 июня на заседании Политбюро рассматривался вопрос «О переводе объединений, предприятий и организаций отраслей народного хозяйства на полный хозяйственный расчет и самофинансирование». Докладывал опять Ситарян.
Степан Арамаисович Ситарян был совершенно непубличным человеком, занимавшим после перестройки должность президента Международной академии менеджмента – такой же малоизвестной организации, как и сам ее глава. А между тем по роли в перестройке его следовало бы поставить в один ряд с Рыжковым или Гайдаром. Ситарян курировал разработку обоих основных перестроечных законов: о предприятии и о кооперации, а ранее был участником всех реформаторских рабочих групп начиная с периода подготовки косыгинской реформы. В своих крайне лаконичных мемуарах он рассказывает, что его отец был репрессирован, а на самом Степане много лет висело клеймо «сына врага народа», из-за чего он не смог поступить ни в один технический вуз и вынужденно сделал жизненный выбор в пользу экономики [383, C. 56]. Тогдашние «органы» явно недооценили степень вреда, который может нанести советскому строю хороший экономист.
Проект закона о госпредприятии получил полную политическую поддержку на июньском (1987) пленуме ЦК КПСС (25–26 июня). Горбачев призвал к радикальной реформе управления экономикой: к ослаблению централизованного планирования и реформе цен. Через три дня после пленума, 30 июня 1987 года, закон о государственном предприятии и «пакет» из одиннадцати совместных постановлений ЦК и Совмина СССР, конкретизирующих его, были приняты Верховным Советом СССР.
Закон вводил «полный хозрасчет», то есть полную финансовую самостоятельность предприятий и их обособленность от бюджета. В законе было записано, что государство не отвечает по обязательствам предприятия, а предприятие – по обязательствам государства. Все развитие производства должно было финансироваться из прибыли, зарплата работникам также платилась из дохода предприятия, существовавшая ранее схема оплаты труда из бюджета при условии выполнения производственной программы отменялась. Это снимало действовавшие ранее ограничения на размер фонда оплаты труда.
Директивное планирование заменялось госзаказом, который должен был охватывать только часть производственной программы предприятия. Вне рамок госзаказа предприятия получали полную рыночную свободу.
Фондированное распределение дефицитной продукции отменялось, предприятия получили право свободного приобретения материальных ресурсов (конечно, если у них были на это деньги). Эта новация делала фактически ненужным существование Госснаба.
Собственность, находящаяся в распоряжении предприятий, продолжала считаться государственной, но предприятия получили право продавать, обменивать, сдавать в аренду любое движимое и недвижимое имущество другим предприятиям и организациям, а также оплачивать подрядные работы других организаций. Эта норма дополнила закон кооперации: госпредприятия стали активно выводить производственные фонды в кооперативы и брать их на субподряд, так как ставки налогообложения для кооперативов были гораздо ниже. Схема запустила процесс «первоначального накопления капитала» на выполнении госзаказов – за счет бюджета.
В отношении ценообразования закон занимал половинчатую позицию. Предприятия при продаже продукции «по прямым связям» непосредственно потребителю имели право самостоятельно устанавливать цены, но обязаны были «руководствоваться» при этом централизованно установленными ценами, вводя к ним доплаты или скидки. При этом «необоснованная» прибыль, полученная за счет завышенных цен, могла изыматься – правда, механизм такого изъятия в законе прописан не был.
Ограничения не распространялись на новую продукцию, в первые два года ее реализации предприятие могло устанавливать на нее любые цены по договоренности с торговыми организациями. Вполне ожидаемо, что по результатам проведенной в начале 1990 года проверки на фабрике «Большевичка» доля продукции с индексом «Н» (новинка) превысила четыре пятых от всего объема производства, другие предприятия не отставали [384].
За 1971–1988 годы рост потребительских цен (с учетом изменения структуры продаж) составил 142,2 %, или 2,1 % в год. Но в 1971–1985 годах он рос на 1,8 %, а в 1986–1988 годах – на 3,5 % в год. При этом по неизменному набору товаров (прейскурантным ценам) рост цен в 1986–1988 годах составлял только 1,7 % в год [385], то есть основным каналом инфляции были как раз ассортиментные сдвиги, внедрение «новинок», цены на которые предприятия могли назначать самостоятельно.
Закон вводил на предприятиях выборность руководителей. Трудовой коллектив должен был избирать директора на пять лет голосованием. Это означало, что директор завода «выпадал» из номенклатуры, значительно меньше зависел от партийных кураторов. При этом многие руководители пошли по пути предвыборного популизма, обещая повышение зарплат, если их изберут.
За 1986–1987 годы фонд оплаты труда рабочих и служащих вырос на 23 млрд рублей, а за 1988 год – на 24 млрд рублей. Другими словами, после вступления в силу закона о госпредприятии темпы роста зарплат сразу удвоились. В промышленности в 1988 году темпы роста зарплат превышали темпы роста производительности труда в 1,7 раза, в строительстве – в 1,07 раза. Средняя зарплата выросла на 7 %, а производительность труда – на 5,1 %.
Рост зарплат резко обгонял плановые проектировки двенадцатой пятилетки, а рост производства товаров народного потребления столь же резко отставал. В 1986–1988 годах из 40 товаров, по которым были предусмотрены задания Комплексной программы развития производства товаров народного потребления и сферы услуг на 1986–1990 годы, они не были обеспечены по 22, в том числе в 1988 году – по 20. В результате на начало 1988 года объем неудовлетворенного спроса населения оценивался в 70 млрд рублей [386], а на 1989 год – уже в 100 млрд рублей [387].
Получившие права самоуправления трудовые коллективы сделали решительный выбор не в пользу будущего развития, а в пользу текущего потребления. В 1975 году на накопление шло 21,4 % национального дохода, в 1980 году – 20 %, в 1985 году – 19,1 %, в 1988 году – 18,4 %, в 1989 году – 16,3 %, а планом на 1990 год намечалось только 14 % [388, C. 5].
В условиях полного хозрасчета и самофинансирования в начале 1988 года работало более 76 тысяч объединений, предприятий, колхозов, совхозов, организаций с численностью занятых около 51 млн человек. На их долю приходилось более 60 % промышленного и сельскохозяйственного производства, 100 % услуг предприятий связи, 97 % розничного товарооборота, 37 % объема подрядных работ. В режиме самофинансирования действовало 88 % транспортных и более половины предприятий бытового обслуживания населения [373, C. 64].
За первый год хозяйствования в условиях действия закона о госпредприятии план по прибыли в промышленности был перевыполнен на 4,4 %, или на 5,4 млрд рублей. По сравнению с 1987 годом на предприятиях, переведенных на полный хозрасчет, объем прибыли вырос на 10,8 %, на непереведенных – на 8,8 % [375, C. 45]. Прирост производительности труда за этот же период составил соответственно 6 % и 4,8 % [375, C. 85], причем при анализе темпов роста производительности труда нужно помнить о росте цен и сдвиге ассортимента в пользу более дорогой продукции, то есть, вероятно, действительный рост производительности труда был ниже.
Распоряжались предприятия деньгами по-своему рационально: максимально закупались сырьем.
После принятия закона произошла кардинальная перестройка Госснаба. Были упразднены союзглавснабсбыты, союзглавкомплекты подчинили министерствам. Деятельность центрального аппарата Госснаба СССР была переориентирована с централизованного распределения ресурсов на практическую организацию оптовой торговли. Для этого Госснаб занялся созданием на местах коммерческих оптовых баз снабжения на основе территориальных снабсбытов. Для наполнения этих коммерческих центров Госснаб выдавал предприятиям квоты, регламентирующие, какое количество продукции они могли направить в торговлю [389]. Предприятия, разумеется, хотели продавать продукцию на коммерческих условиях, а не отпускать по нарядам, то есть возникала «двухсекторная» модель экономики, в которой одна и та же продукция продавалась по разным ценам в зависимости от того, были это поставки в рамках госзадания или же поставки на свободный рынок.
Для развития конкуренции наряду с коммерческими территориальными органами Госснаба СССР создавалась сеть оптовой торговли через фирменные магазины и базы министерств и ведомств.
Перестройка снабжения велась теми же «кавалерийскими» темпами, что и принятие закона. Уже в 1988 году число нарядов, выдаваемых органами Госснаба на поставку продукции, сократилось в три раза, а объемы оптовой торговли выросли в четыре раза. В 1988 году они достигли 40 млрд рублей, а в 1990 году превысили 200 млрд рублей, то есть за три года увеличились более чем в 20 раз [375, C. 35–38].
Другими словами, закон запустил грандиознейший передел рынка сразу всех видов продукции.
Предприятия, наблюдая развал централизованной системы снабжения и подозревая, что оптовая торговля на ее месте может заработать как-то «не так», решили на всякий случай увеличить запасы сырья и материалов, чтобы гарантировать себя от перебоев со снабжением. Для примера: сверхнормативные запасы только в машиностроительном комплексе и только за первое полугодие 1988 года выросли на 34 %, или на 900 млн рублей [375, C. 22]. Была запущена спираль инфляционных ожиданий, ажиотажный спрос порождал дефицит, который в свою очередь вызывал еще больший спрос и еще больший дефицит.
Министерства реагировали на новый закон тоже по-своему логично. Государственный заказ на 1988 год, который утверждался Советом министров СССР, охватывал от 60 до 70 % готовой продукции. Однако министерства, боясь потерять сложившиеся производственные связи, сами установили госзаказы на производство продукции, которая должна выпускаться предприятием (в том числе и по внутриминистерской кооперации). Тем самым они добавили к госзаказам, установленным Советом министров СССР, еще от 5 до 17 % от общего объема производства продукции [375, C. 18].
Желание сохранить наработанные годами производственные связи было объявлено прессой и политическим руководством проявлением бюрократизма и косности. Из-за приближающегося к 100 % госзаказа Госплан и министерства были подвергнуты критике.
В плане на 1989 год объем государственного заказа был резко снижен. К примеру, в машиностроении доля государственного заказа в общем объеме производства была сокращена до 25,3 % против 86 % в 1988 году, о чем я уже упоминал, считая это концом «ускорения». Нет ничего удивительного в том, что с ноября 1989 года в советской экономике начался спад [390, C. 14].
В августе 1989 года Верховный Совет СССР по предложению директора Института экономики академика Л.И. Абалкина, который к тому времени уже был руководителем Государственной комиссии Совмина СССР по экономической реформе, внес поправки в закон о госпредприятии.
Поправками всем без исключения предприятиям законодательно разрешили вести внешнеторговую деятельность, а также выпускать акции и осуществлять операции на рынке ценных бумаг. Госзаказ теперь устанавливался только Госпланом (но не министерствами) и не мог составлять 100 % производственной программы.
Также из новой редакции закона исключили требование, согласно которому рост зарплат не должен опережать рост производительности труда. Десятилетиями эта пропорция была основой соблюдения бюджетной сбалансированности. Абалкин заявил, что этот норматив все равно не выполняется, и предложил заменить его дополнительным налогом на рост фонда оплаты труда, который включался бы при превышении темпа роста ФОТ свыше 3 % в год [355, C. 465]. Как уже отмечалось в разделе о бюджетном дефиците, этот налог был принят, но потом из него сделали столько исключений, что он фактически перестал работать. Среднемесячная зарплата за девять месяцев 1989 года выросла на 9,5 % и достигла 236 рублей.
В конце 1989 года правительство под воздействием все более и более тревожных сводок о состоянии экономики и финансов попыталось немного ограничить «вольницу», введенную законом о госпредприятии. Постановлением Верховного Совета СССР от 20 ноября 1989 года право устанавливать договорные цены на основные продукты питания было приостановлено. Тем же постановлением приостанавливалось право предприятий отправлять на экспорт товары народного потребления и сырье для их производства сверх установленных планом квот.
В середине 1990 года вышел новый закон от 04.06.1990 № 1529–1 «О предприятиях в СССР», который заменил закон о госпредприятии 1987 года. Основным отличием нового закона стала отмена выборности директоров. Руководителя теперь назначал собственник имущества предприятия, кто бы он ни был. Свою деятельность предприятия планировали теперь полностью самостоятельно. Никаких ограничений ни размера зарплат, ни внешнеэкономической деятельности в новом законе не было, но сохранялись ограничения, касавшиеся ценообразования.
Новый закон о предприятиях действовал всего полгода, пока не утратил силу на территории Российской Федерации в связи с принятием постановления ВС РСФСР от 25.12.1990 № 446–1 в рамках развернувшейся к тому времени «войны законов».
Помимо экономических последствий «Закона о государственном предприятии» необходимо сказать и о политических.
Практически сразу министерства поставили вопрос о министерском хозрасчете, а республики – о республиканском. Другими словами, как только предприятиям дали право свободно распоряжаться своими доходами и расходами, таких же прав захотели и другие экономические агенты.
Уже 26 сентября 1987 года в Тарту вышла статья эстонских экономистов С. Калласа, Т. Маде, Э. Сависаара и М. Тийтмы, которые настаивали на введении в республике хозрасчета, передаче ей всех союзных предприятий, переводе отношений с другими республиками на рыночные отношения и возможности выхода из рублевой зоны [356, C. 14]. Вскоре требование республиканского хозрасчета стало ядром экономической программы нарождающихся националистических движений.
Союзное правительство 31 августа 1988 года создало рабочую группу для разработки принципов и механизма территориального самофинансирования, включив в нее представителей прибалтийских республик, Белорусской ССР и Татарской АССР, то есть всех проявившихся к тому времени национальных движений [355, C. 659]. Но всего через несколько месяцев Эстония попыталась принять декларацию о суверенитете, и вопрос из плоскости территориального самофинансирования перешел в плоскость подготовки нового союзного договора.
Из «республиканского хозрасчета» вытекал распад СССР или как минимум его новая конфигурация как конфедерации независимых государств, в которой республики отчисляют на общесоюзные задачи ровно столько, сколько посчитают нужным.
Из министерского хозрасчета получился «Газпром». Виктор Черномырдин вспоминал: «Мы решили использовать этот закон о предприятии применительно к нашей отрасли, преобразовать министерство в концерн». Логика этого решения была такая же, как и у вазовцев несколькими годами ранее, – министерство зарабатывает, а доходы перераспределяются на какие-то другие задачи: «Заработанная валюта вся забирается, а и добывающую, и транспортную системы постоянно поддерживать надо, реконструировать, средства нужны, и средства громадные…» В августе 1989 года по инициативе Черномырдина постановлением Совета министров СССР Министерство газовой промышленности СССР было преобразовано в государственный газодобывающий концерн «Газпром». Главой «Газпрома» остался Черномырдин [391], а заработанную валюту теперь можно было оставлять себе.
Разумеется, опыт «Газпрома» захотели повторить другие. 21 ноября 1990 года постановлением Совмина СССР № 1168 на базе предприятий Министерства строительного, дорожного и коммунального машиностроения СССР образовывались концерны «Трансмаш» и «Гидромаш», а 15 декабря того же года из оставшихся предприятий министерства был создан концерн «Тяжэнергомаш». Возглавил концерн бывший министр В. Величко.
Верховный Совет СССР 1 апреля 1991 года принял постановление, по которому кабинету министров СССР предписывалось «провести в течение 1991–1992 годов работу по организации государственных корпораций<…> других структур рыночного типа на базе действующих государственных органов и организаций».
Последние годы существования СССР О.В. Крыштановская и Р.Г. Пихоя в один голос называют «тихой» или «номенклатурной» приватизацией. Считается, что в это же время КПСС теряла власть, но вышеизложенные особенности развития бизнеса в СССР заставляют признать, что отдельные функционеры власть не теряли, скорее они обменивали ее на собственность.
Неофициально государственные предприятия приватизировались с середины 1980‑х теми, кто получал возможность управлять ими к своему обогащению. Это были либо директора, либо, чаще, руководители посреднических (кооперативных или комсомольских) структур, через которые предприятие «делало деньги». Петр Авен в яркой книге «Время Березовского» отмечал, что Березовскому не нужно было контролировать АвтоВАЗ и «Аэрофлот» официально, достаточно было поставить «своих» людей и приватизировать финансовые потоки.
Явная приватизация началась с конца 1988 года, 15 октября вышло постановление № 1195 «О выпуске предприятиями и организациями ценных бумаг». Теперь госпредприятие могло акционироваться, и купивший акции становился его собственником. Через полтора года вышло постановление Совмина СССР от 19.06.90 № 590 «Об утверждении положения об акционерных обществах и обществах с ограниченной ответственностью и положения о ценных бумагах», которое закрепило права акционеров [392, C. 9].
Сворачивание деятельности Госплана
Перевод работы Госснаба на коммерческие начала я описал выше, рассказывая про закон о госпредприятии, а Госплану решил посвятить отдельный раздел. Надеюсь, читатель простит мне это небольшое нарушение логики повествования. Госплан СССР достоин отдельного раздела, даже если речь идет о его ликвидации.
По воспоминаниям Байбакова, недовольство горбачевского руководства Госпланом проявилось практически сразу после избрания нового генсека. За две недели до апрельского пленума 1985 года, на котором Горбачев объявил о начале ускорения, Госплан направил в ЦК проект основных направлений развития народного хозяйства на 1986–1990 годы и на период до 2000 года. Из документа следовало, что догнать Америку не получится и на этом временном горизонте, что вызвало явное недовольство Е.К. Лигачева [370, C. 6].
В августе того же 1985 года при обсуждении проекта плана на 1986 год Горбачев раскритиковал его и заявил, что проектировки Госплана следует рассматривать как минимальные и надо думать, как сделать больше [370, C. 7].
Повторялась ситуация середины 1950‑х годов, когда Никита Сергеевич фонтанировал идеями, а Госплан сообщал, что условий для их реализации нет, и подвергался критике за косность и ретроградство. Видимо, Байбаков решил, что второй раз играть в это он не хочет. В мемуарах он пишет, что в октябре 1985 года попросился в отставку сам.
Новым руководителем Госплана с 14 октября 1985 года стал Николай Владимирович Талызин. Он многие годы работал в Министерстве связи СССР, в конце концов возглавив его, и пробыл министром с 1975 по 1980 год. Затем он пять лет работал заместителем председателя Совета министров.
Официальный журнал Госплана «Плановое хозяйство» встретил нового руководителя молчанием. Мне не удалось найти ни сообщения о назначении Талызина, ни какой-либо его программной статьи.
В апреле 1987 года на Политбюро рассматривался проект закона о госпредприятии. Горбачев раскритиковал Талызина за то, что доклад о перестройке Госплана, по мнению генсека, был недостаточно радикальным. Талызин пытался защищаться, говоря «мы до предела доводим самостоятельность предприятий», но Горбачев был непреклонен. Вторым пунктом критики стал статус контрольных цифр. Горбачев требовал отказаться от установления в контрольных цифрах плана по прибыли, чтобы предприятия платили прибыли в бюджет не в размере планового задания, а по нормативу, как процент от ее общего объема [393, C. 168].
Вместе с законом о госпредприятии вышел пакет постановлений правительства о перестройке различных государственных ведомств в соответствии с новой экономической моделью, предполагавшей самостоятельность и самофинансирование предприятий. Пакет включал в себя постановление ЦК КПСС и Совмина СССР от 17.07.1987 № 816 «О перестройке планирования и повышении роли Госплана СССР в новых условиях хозяйствования».
В конечном счете прямо перед июньским пленумом 1987 года, на котором был одобрен закон о госпредприятии и пакет сопроводительных документов, осторожного Талызина «продавили» и в текст постановления было включено ясное указание на то, что контрольные цифры не имеют директивного характера [355, C. 138].
В постановлении перечислялся длинный перечень претензий к прежней работе Госплана, которые сводились к тому, что он не обеспечивал сбалансированности планов, а при их директивном характере это дезорганизовывало народное хозяйство, так как предприятия пытались выполнить то, что выполнить было невозможно в принципе. Бороться с этим предлагалось сразу двумя способами:
1. повышением научного уровня планирования, степени его сбалансированности;
2. необязательным характером планов – чтобы если Госплан все-таки что-то напутает, министерства и предприятия могли это проигнорировать.
Государственное планирование в СССР стало индикативным, как в капиталистических странах. Годовые планы отменялись. Пятилетние и долгосрочные планы развития должны были задавать ориентиры, к которым следует стремиться министерствам и предприятиям, но не более того.
Количество отраслевых отделов Госплана сокращалось, вместо них упор должен был делаться на комплексное межотраслевое планирование. Для обеспечения согласованности планов создавался Экономический совет, в котором Госплан, Госбанк, Минфин, ГКНТ, Госкомтруд, Госкомцен и ЦСУ сообща вырабатывали бы концепцию развития страны. Положение об Экономическом совете было утверждено 10 ноября 1987 года, но никаких реальных следов его деятельности мне обнаружить не удалось.
В самом Госплане в соответствии с вышеизложенным постановлением отделы объединялись в комплексы – с сокращением штатов. Напомню, что сам Госплан СССР предлагал создать комплексы из своих отделов еще в 1973 году – правда, не вместо отраслевых отделов, а «над» ними. С 1985 по 1990 год число работников Госплана СССР сократилось на 35 %.
Критику в адрес Госплана можно было бы признать справедливой, если забыть, что несбалансированные планы появлялись не по его прихоти, а из-за постоянного давления на Госплан как «сверху», со стороны ЦК КПСС и Совмина, так и «снизу», со стороны министерств и союзных республик. Слабость положения Госплана во властной иерархии, из-за которой он не мог отказываться от таких «просьб», поставили ему же в вину.
Быстро выяснилось, что ни индикативный характер планов, ни разрушение партийного диктата не спасают Госплан СССР от лоббизма. Народные депутаты оказались еще более безответственными, чем советские министры.
В конце 1989 года сотрудник сводного отдела Госплана СССР Е. Иванов признавался, что в плане на 1990 год им пришлось учесть внутренне несовместимые требования: нужно было максимально сократить затраты, при этом увеличить производство товаров народного потребления, в 3–3,5 раза увеличить расходы на социальные нужды, а также инвестиционные расходы для формирования заделов на XIII пятилетку. Госплан для выполнения внутренне несовместимых требований воспользовался традиционным рецептом: «нарисовал» резкий рост эффективности. Если за 1986–1988 годах прирост производительности труда составлял 2,8 % в год, то на 1990 год его заложили на уровне 4,1 %. Материалоемкость в те же годы снижалась на 0,3 % в год, а в плане снижение установили на 2,1 %. Объем незавершенного строительства увеличился со 120,4 млрд рублей в 1985 году до 158,4 млрд в 1989 году, а по проекту плана на 1990 год было намечено снизить его размеры до 148 млрд рублей [388]. План оказался сбалансированным на бумаге, но полностью оторванным от реальности.
В феврале 1988 года Талызина на посту председателя Госплана СССР сменил Юрий Дмитриевич Маслюков, до этого всю жизнь работавший в оборонке. Летом 1989 года он представил депутатам Верховного Совета СССР свою программу работы Госплана. Самыми примечательными в ней были пункты о разработке вопросов, как вообще должно функционировать централизованное планирование и регулирование экономики в условиях самофинансирования предприятий и что вообще такое социалистический рынок. Проще говоря, за два года Госплан СССР так и не определился, в чем теперь его роль.
В феврале 1991 года новый премьер союзного правительства Валентин Павлов представил депутатам Верховного Совета СССР новую структуру кабинета министров. В ней больше не было Госплана, Госснаба и Госкомцена. Депутаты месяц обсуждали эту структуру, предлагали сохранить многие ликвидируемые министерства, но против исчезновения Госплана не выступил ни один. С 1 апреля Госплан СССР был реорганизован в Министерство экономики и прогнозирования СССР. Его новым руководителем стал В.И. Щербаков.
Маслюков оставил свой след в экономической истории перестройки, но не как председатель Госплана СССР, а как член множества комиссий, разрабатывавших планы реформ.
В сентябре 1988 года он был назначен председателем Комиссии по совершенствованию управления, планирования и хозяйственного механизма при Совете министров СССР, которая работала с конца 1985 года, и сохранил свой пост после ее реорганизации 5 января 1989 года в Комиссию по совершенствованию хозяйственного механизма. Обновленная комиссия на основе предложений Института экономики (Л.И. Абалкина) должна была готовить программу рыночных реформ для представления первому съезду народных депутатов в июне 1989 года.
После съезда работа продолжилась, и 14 апреля 1990 года Маслюков выступил в Кремле на совместном заседании Совета Федерации и Президентского совета СССР с докладом «О переходе к регулируемой рыночной экономике в СССР». В нем содержались оценки последствий радикального перехода к рыночным отношениям: в течение двух лет сокращение валового внутреннего продукта составит 18–20 %, реальных доходов населения – 20 %, спад инвестиций достигнет 60 %, потребительские цены вырастут, безработица достигнет 40 млн человек [394, C. 115].
По свидетельству работавшего в те годы в ГВЦ Госплана СССР В.Л. Соколина, подобные расчеты проводились одновременно двумя рабочими группами: группа под руководством академика Аганбегяна работала в ГВЦ Госплана, а группа под руководством академика Яременко – в возглавляемом им Институте народнохозяйственного прогнозирования, который параллельно с ГВЦ занимался межотраслевыми балансами.
«Они наш советский межотраслевой баланс 1989 года пересчитали в мировые цены и посмотрели, какие отрасли будут конкурентоспособны. И впоследствии практика подтвердила эти расчеты. По расчетам конкурентоспособными оказалась только фондоемкие отрасли – ТЭК, химия, металлургия и отдельные виды ВПК. А все остальное (легкая, многие виды машиностроения и так далее) было не конкурентоспособно. Но самое главное – это то, что результаты расчетов этих групп получились очень близкими. Так, по расчетам группы Яременко выходило, что при переходе на рыночные рельсы в ближайшие два года из 140 млн занятых в советской экономике 40 млн человек станут безработными; по расчетам группы Гайдара число безработных оценивалось в 41 млн человек. По расчетам группы Яременко вилка повышения розничных цен в первый год либерализации цен оценивалась в 26–28 раз; у группы Гайдара – в 24–26 раз. В реальности, напомню, цены возросли в 24,5 раза» [395, C. 16].
Таким образом, при Маслюкове Госплан превратился в штаб по разработке вариантов рыночных реформ. Благодаря налаженной работе с межотраслевыми балансами и наличию вычислительного центра удалось достаточно точно просчитать их последствия. К сожалению, эта работа была выполнена только в 1990 году, когда переход к рынку уже начался и развивался по своей внутренней логике, которая включала сфокусированность участников на переделе доходов и власти, а не на строгом следовании какой-либо единой программе, пусть даже обещающей смягчение последствий трансформации.
Как знать, каким образом развивались бы события, если бы М.С. Горбачев и его сподвижники получили эти оценки в начале 1985 года? Тогдашний руководитель ГВЦ Госплана СССР, а позднее министр экономики Российской Федерации Я.М. Уринсон описал свой доклад Рыжкову о последствиях перехода к рынку – об огромном внутреннем и внешнем долге, высокой инфляции, снижении уровня жизни, да еще и безработице в 20 % экономически активного населения СССР. Рыжков не выдержал, остановил доклад и потребовал пересмотреть те меры программы, которые ведут к такой безработице [355, C. 422]. Продвигая идею самостоятельности предприятий, бывший директор Уралмаша явно представлял себе ее последствия как-то по-другому.
Закон о кооперации и легализация негосударственного сектора экономики
Принятию закона о кооперации предшествовал ряд шагов по либерализации индивидуальной и кооперативной хозяйственной деятельности.
Как мы помним, первые предложения такого рода готовила еще образованная Андроповым комиссия под руководством С.А. Ситаряна в 1983 году. В 1984 году эти предложения дорабатывались в Госплане СССР совместно с советами министров РСФСР и Эстонской ССР и профильными союзными министерствами, результатом чего стало принятие 25 февраля 1985 года постановления «О дальнейшем развитии форм индивидуальной и коллективной трудовой деятельности граждан в сферах производства товаров народного потребления и оказания услуг населению».
Закон об индивидуальной трудовой деятельности должен был стать следующим шагом. Группу по подготовке закона об индивидуальной трудовой деятельности возглавлял председатель Государственного комитета СССР по труду и социальным вопросам СССР Юрий Петрович Баталин (сын репрессированных родителей, 35 лет проработал «на северах», перешел в Госкомтруд с должности замминистра строительства предприятий нефтяной и газовой промышленности).
В рабочую группу входили: его помощник Г.Г. Меликьян (будущий министр труда Российской Федерации), начальник управления Госкомтруда В.И. Щербаков (до Госкомтруда работал с Кацурой на ВАЗе, затем директором КамАЗа по экономике) и еще два-три человека.
Переход Щербакова с КамАЗа в Госкомтруд, где он сразу включился в разработку проекта закона об индивидуальной трудовой деятельности, был связан с его статьей в «Правде» от 8 июня 1985 года. В совместной с Г.Х. Поповым публикации «Подряд для завода» Щербаков заявил, что для ускорения НТП нужен перевод предприятий на полный хозрасчет, самоокупаемость и самофинансирование, а также переход на прямые договора с потребителями. За эту статью Щербаков был исключен из партии, но потом быстро восстановлен [355]: оказалось, что он всего лишь ненамного опередил «генеральную линию».
Первая версия законопроекта отличалась крайним либерализмом: предпринимателями становились все, кто хотел. Предполагалось разрешить свободно производить товары и услуги, продавать результаты своего труда на рынке. Этот вариант обсуждался на Политбюро и не был одобрен, законопроект дополнили списком разрешенных для «индивидуалов» видов трудовой деятельности, и в таком виде со второго раза идея «прошла» Политбюро в ноябре 1985 года. Результатом стало решение Политбюро ЦК КПСС разработать постановление ЦК и Совмина «О развитии индивидуальной трудовой деятельности», из которого выросло и предпринимательство, и кооперативное движение.
На доработку ушел почти год, проект продвигал лично Н.И. Рыжков, а Баталин в декабре 1985 года ушел из Госкомтруда на повышение в Совмин его заместителем.
За это время сначала в первой половине 1986 года вышли постановления, ужесточающие ответственность за занятия запрещенными для индивидуальных производителей, кустарей и членов кооперативов видами трудовой деятельности, а также за укрывательство доходов, а потом почти сразу – постановления, расширяющие список дозволенного.
Важнейший для дальнейшего развития российского капитализма документ появился 25 июля 1986 года. В этот день ЦК КПСС, согласившись с предложениями ВЛКСМ, принял положение о структуре и руководящих органах единой общественно-государственной системы научно-технического творчества молодежи (НТТМ). Сеть центров НТТМ (ЦНТТМ) должна была вовлечь молодежь в программу «ускорения». Для этого центры НТТМ могли заключать договора с государственными предприятиями. Сами центры действовали на основе хозяйственного расчета [396].
Закон (а не постановление) «Об индивидуальной трудовой деятельности» был принят 19 ноября 1986 года. Было легализовано частное производство девяти групп потребительских товаров и частное оказание бытовых и образовательных услуг в 20 сферах деятельности. Частники должны были пройти регистрацию в исполкоме местного Совета народных депутатов, а их доходы первоначально облагались высоким подоходным налогом, который, впрочем, был снижен в мае 1988 года. Гражданам разрешалось не только использовать собственный инвентарь и сырье, но и покупать средства производства и материалы у государственных или кооперативных предприятий и в торговой сети, а также привлекать к трудовой деятельности членов семьи. Таким образом, после 70 лет советской власти восстанавливалась и частная собственность на средства производства, и эксплуатация наемного труда.
С началом 1987 года получила продолжение история центров НТТМ. 28 января было утверждено «Положение о центре научно-технического творчества молодежи». Эти центры не просто могли заниматься хозяйственной деятельностью, в том числе внешнеэкономической, они освобождались от уплаты подоходного налога и платы за фонды, от ограничений по зарплате, а также могли сами решать, почем продавать иностранные товары, и создавать свои банки, что позволило сформироваться слою «комсомольцев-предпринимателей». Центры занимались обналичкой государственных денег и спекуляцией иностранным ширпотребом [392, C. 10]. На конец 1987 года действовало 60 центров НТТМ, а к весне 1990 года при комитетах комсомола разных уровней существовало уже четыре тысячи различных хозяйственных формирований, включая 600 центров НТТМ, коммерческие банки, внешнеэкономическое объединение «ЮНЕКС» и другое [396, C. 10]. Пожалуй, самым известным центром НТТМ был «Менатеп» Михаила Ходорковского (Минюст РФ признал иноагентом). Однако Ходорковский был далеко не единственным олигархом, выросшим из «комсомольской экономики». О.В. Крыштановская, посвятившая «комсомольской экономике» и становлению новой российской элиты не одну статью, подчеркивала, что в то время возможность заниматься подобным бизнесом была привилегией и «профессиональные комсомольцы» получили ее на пару лет раньше, чем другие слои граждан [396, C. 14]. Наконец, 26 мая 1988 года был принят закон СССР № 8998-XI «О кооперации в СССР». Ситарян писал, что закон приняли в той редакции, которую предложил он, но мы уже знаем, что в написании закона поучаствовали и сами кооператоры, добившиеся своего включения в рабочую группу при Верховном Совете.
Кооперативы теперь могли создаваться во всех сферах экономики. Им было предоставлено право непосредственного участия во внешнеторговых операциях. Если на 1 апреля 1988 года в кооперативах работало 369 тысяч человек, то в 1990 году – уже 3,1 млн человек.
На 1 июля 1990 года в стране действовало 210 тысяч кооперативов, причем 86 % из них были организованы при государственных предприятиях. Причина такого симбиоза была проста: предприятие снабжало кооператив дефицитными ресурсами и оборудованием, а кооператив предоставлял госпредприятию услуги по обналичке средств, а также позволял производить ходовую продукцию из государственного сырья и толкать ее на сторону, вдобавок платя с этого минимум налогов.
Объединения кооперативов могли создавать свои кооперативные банки. Кооперативные банки занялись тем же, чем и комсомольские предприятия, – обналичкой денег государственных предприятий. Формально созданные для обслуживания малого бизнеса, они начали финансировать крупные предприятия и объединения: «Аэрофлот», АвтоВАЗ, московскую мэрию [392, C. 10]. На 1 января 1989 года в СССР был 41 коммерческий банк; на 1 июля 1989 года – 143, в том числе 54 – кооперативные, а к середине 1991 года их стало более полутора тысяч. Большинство крупных банков было создано путем реорганизации отделений государственных спецбанков. Отраслевые банки (Нефтехимбанк, Автобанк и другие) создавались на базе финансовых управлений соответствующих министерств. Приближенные к государству банки получали статус его «уполномоченных» и возможность использовать средства тех или иных государственных ведомств.
VI пленум ВЦСПС 8 сентября 1989 года принял заявление «Об извращениях в кооперативном движении», где требовал запретить государственным предприятиям продавать кооперативам дефицитные товары и не регистрировать кооперативы, которые не будут производить товары или оказывать дополнительные услуги, необходимые населению. Большой резонанс получило дело кооператива АНТ («Автоматика. Наука. Технология»), созданного бывшим сотрудником 9‑го главного управления КГБ Владимиром Ряшенцевым. Кооператив занимался продажей за границу через новороссийский порт списанных танков в обмен на компьютеры. Осталось неизвестным, продавались ли танки на металлолом или «АНТ» сбывал действующие машины. Первый секретарь Краснодарского крайкома КПСС Иван Полозков в январе 1990 года с помощью подконтрольных ему местных силовиков поймал «антовцев» за руку при попытке вывезти 12 очередных Т-72 и устроил скандал [397].
Но борьба с кооперативами не задалась. Широко известной стала история Артема Тарасова, «первого советского миллионера» (на самом деле, конечно, не первого, только прежние миллионеры получали свои миллионы иначе: например, Курчатову выплатили миллион за создание ядерной бомбы). Тарасов открыл кооператив и занимался буквально чем угодно, главным образом помогая государственным предприятиям вести деятельность, заниматься которой они не имели права, а также торгуя с заграницей, например экспортируя медь или фосфаты и импортируя компьютеры. Стоит ли говорить, что ни медь, ни фосфаты сам кооператив не производил. Через два года бурной деятельности, когда кооперативом заинтересовались органы, он уже насчитывал 1500 сотрудников и имел на счетах 100 миллионов рублей. Чтобы обналичить эти деньги, Тарасов выплатил самому себе зарплату в три миллиона рублей и честно заплатил с нее налогов на 180 тысяч рублей, а его зам, получив один миллион рублей и будучи членом КПСС, заплатил партийный взнос 90 тысяч [398]. Главным образом общественный резонанс вызвала даже не новость о том, что кооператив толкает за рубеж продукцию государственных предприятий, а то, что член коммунистической партии смог заработать миллион рублей и не попасть под расстрел.
В том же 1988 году, когда вышел «Закон о кооперации», группа «Наутилус Помпилиус» записала песню «Стриптиз», в которой были строки:
Страна умирает, как древний ящер,
С новым вирусом в клетках.
От соблазнов кооперативного движения коммунистическая мораль трещала не меньше, чем плановая экономика. Бывший министр химического и нефтяного машиностроения СССР В. Лукьяненко рассказывал, как директор отраслевого института с глазу на глаз признался ему: «Владимир Матвеевич, раз в жизни открылась такая возможность – крепко подзаработать. Грех ее было упускать» [384].
В 1989 году рост денежных доходов составил 64 млрд рублей, за год они увеличились на 12,9 %. Для сравнения: за всю одиннадцатую пятилетку доходы выросли на 78 млрд рублей [384]. Рост доходов населения опережал рост производства в восемь раз, а рост заработной платы в промышленности – в 5,9 раза.
В феврале 1990 года на очередном пленуме ЦК КПСС член Политбюро Н.И. Слюньков доложил, что за четыре года перестройки доходы населения превысили расходы на 160 млрд рублей, потому что развить производство товаров народного потребления в объемах, соответствующих росту зарплат, было невозможно. В результате народ на шальные деньги скупил вообще все, из 1200 ассортиментных групп товаров около 1150 попало в разряд дефицитных, вклады в сберкассах выросли в 1,5 раза, а запас наличных денег на руках – на треть [394, C. 116]. К началу 1991 года на вкладах населения хранился 361 млрд рублей, при этом весь наличный денежный оборот составлял 111 млрд рублей.
Отмена руководящей роли компартии
Коммунистическая партия Советского Союза руководила развитием экономики как на макро-, так и на микроуровне.
На макроуровне инструментами контроля были директивы к пятилетним планам, задающие основные ориентиры развития, а также заведенный порядок, по которому любые принципиальные постановления или законы принимались Советом министров либо Верховным Советом не иначе как после одобрения на Политбюро.
На микроуровне контроль за отдельными предприятиями осуществлялся с помощью номенклатурного принципа подбора кадров и партийной дисциплины. Ни один крупный руководитель не мог быть назначен на свой пост без согласия партийной организации, и, как правило, для назначения необходимо было быть членом партии. Любого директора завода можно было заставить выполнить то или иное решение «по партийной линии», а в крайнем случае снять с должности.
Партийный контроль над экономикой все годы советской власти подвергался критике со стороны хозяйственников, которые требовали не вмешиваться в оперативное руководство предприятиями. Но этот же контроль сглаживал ущерб от «лазеек» в экономическом механизме. Любой руководитель должен был считаться не только с соображениями личной выгоды, но и с политикой партии в отношении того или иного способа подзаработать, особенно если этот способ шел вразрез с общественными интересами.
Выше уже отмечалось, что Горбачев не сам создал тренд на децентрализацию и перевод предприятий на рыночные условия хозяйствования, но он предельно ускорил процесс, фактически не дав экономическим агентам возможности адаптироваться к новым правилам игры.
Вторым важным вкладом в ход реформ, привнесенным лично Горбачевым, я считаю как раз отмену руководящей роли компартии.
В конце июля 1986 года Горбачев совершил поездку на Дальний Восток, из которой вернулся с убеждением, что «чиновная знать инстинктивно или сознательно игнорирует перестройку». С середины 1986 года он все настойчивее проводит мысль, что перемены идут недостаточно быстро из-за сохраняющейся пассивности масс и приверженности партийных организаций (управленческих структур) директивным формам управления.
Горбачев, видимо, чувствовал, что становится заложником разрыва между высокими общественными ожиданиями, которые он сам же и пробудил, и реальными возможностями тех инструментов управления, которые были в его руках.
Ожидания чувствовались по тематике песен советских рокеров, которые вместо квартирников собирали теперь стадионы. За месяц до поездки Горбачева на Дальний Восток в Ленинградском рок-клубе фронтмен группы «Кино» Виктор Цой впервые представил публике песню «Хочу перемен» с припевом:
Перемен! – требуют наши сердца.
Перемен! – требуют наши глаза.
В нашем смехе, и в наших слезах,
И в пульсации вен:
«Перемен! Мы ждем перемен!»
А через месяц после поездки Горбачева, в августе 1986 года, группа «Наутилус Помпилиус» записала альбом «Разлука», песня с которого «Скованные одной цепью», по мнению критика Артемия Троицкого, стала практически гимном перестройки [399].
В конце января 1987 года прошел пленум ЦК КПСС «О перестройке и кадровой работе». При подготовке пленума Горбачев и его соратники столкнулись со все усиливающимся сопротивлением со стороны работников ЦК КПСС. Сроки пленума переносились три раза.
На пленуме Горбачев презентовал новый внутриполитический курс страны. По его мнению, перестройка требовала широкой общественной поддержки, которую должны были обеспечить гласность и демократизация. С помощью гласности сторонники перестройки должны были сигнализировать о проблемах и трудностях в ее реализации, а демократизация должна была помочь им войти во власть, чтобы лично эти проблемы решать.
На пленуме было принято решение начать проведение выборов и в КПСС, и в Советы народных депутатов на альтернативной основе, то есть создать политическую конкуренцию [400, C. 17–18]. Это требование разрушало принцип номенклатурного подбора кадров (назначаемости), то есть ликвидировало один из инструментов партийного контроля над местными партийными, советскими и хозяйственными руководителями.
30 июня 1987 года Верховный Совет принял закон «О всенародном обсуждении важных вопросов государственной жизни».
В августе 1987 года в ответ на демонстрации в Москве Борис Николаевич Ельцин, который в 1985 году был переведен из Свердловска в Москву и в декабре 1985 года назначен первым секретарем Московского городского комитета КПСС, утвердил временные правила проведения митингов. Чуть раньше аналогичный документ был утвержден в Ленинграде. Решение Ельцина было раскритиковано на Политбюро ЦК КПСС 10 сентября 1987 года. Ответом стало прошение Ельцина об отставке, поданное сначала в частном порядке Горбачеву, а затем официально на пленуме ЦК КПСС 21 октября 1987 года.
Ельцин был подвергнут разгромной критике со стороны однопартийцев и в ноябре снят с должности первого секретаря Московского городского комитета КПСС, но это решение вызвало митинги в его поддержку в Свердловске, где он состоялся как руководитель.
Практически одновременно с митингами в поддержку Ельцина в Латвии состоялся митинг за независимость республики. Напомню, что экономической компонентой этого требования было желание ввести «республиканский хозрасчет» по аналогии с самостоятельностью предприятий, разрешенной законом о госпредприятии.
Митинги отразили процесс формирования реальной политической оппозиции, которая чем дальше, тем больше стала концентрироваться вокруг фигуры Ельцина.
С 1 января 1988 года вступал в силу закон о госпредприятии, который вводил выборность директоров и, соответственно, делал их неподотчетными ни партии, ни министерствам.
Одновременно с этим в начале 1988 года Горбачев при поддержке Рыжкова провел через Политбюро ЦК КПСС постановление «Об упорядочении деятельности Политбюро и секретариата ЦК КПСС», в соответствии с которым секретариат ЦК КПСС де-факто прекратил свое существование.
Секретариат ЦК КПСС играл важнейшую роль в повседневной работе партии. В его составе были отраслевые отделы, которые курировали все направления народного хозяйства, анализировали ход их развития и при необходимости вмешивались в это развитие прямо или косвенно. Секретариат отчасти дублировал работу бюро Совета министров, из-за чего был объектом ревности Совмина, которым как раз руководил Рыжков.
Помощник Е.К. Лигачева Валерий Легостаев позднее писал, что решение о сокращении полномочий секретариата ЦК было принято Горбачевым для того, чтобы снизить политический вес Лигачева, который этим секретариатом руководил [332].
Возможно, в ответ на эти действия Лигачев дал добро на распространение в печати статьи Нины Андреевой «Не могу поступиться принципами», направленной против политики перестройки. Ответ на статью был подготовлен А.Н. Яковлевым и В.А. Медведевым и опубликован в «Правде» 5 апреля 1988 года, что знаменовало раскол политического поля уже на три части: радикалы, требовавшие ускорения преобразований, консерваторы, призывавшие, наоборот, к осторожности, и центристы, в первую очередь сам Горбачев, пытавшиеся лавировать между ними.
Весной 1988 года в Прибалтике «в поддержку перестройки» создаются «народные фронты» и общественные движения, из которых вскорости вырастут националистические партии.
С 28 июня по 1 июля 1988 года в Москве проходила XIX партийная конференция. Делегаты на нее впервые с 1920‑х годов избирались от первичных партийных организаций, что обусловило приоритет местных интересов в тематике выступлений. На конференции произошло организационное оформление партийных платформ, которое вскорости привело к созданию региональных партий, далеко не всегда коммунистических.
Партконференция приняла решение возродить съезды народных депутатов, отмененные конституцией 1936 года. На партконференции также было принято решение совместить должности главы партийного комитета и председателя совета соответствующего уровня. Руководители советов всех уровней должны были стать демократически избранными, что должно было утвердить легитимность власти. Вместо этого к руководству пришли сторонники демократических и националистических движений.
Параллельно Горбачев продолжал наступление на партийный аппарат. 8 октября 1988 года Политбюро рассматривало его записку, предполагавшую сокращение 700–800 тысяч аппаратчиков [369, C. 20].
30 сентября 1988 года секретариат ЦК вместе со своими отраслевыми отделами был уже официально ликвидирован. Комитеты КПСС были освобождены от «несвойственных им функций», фактически отстранены от государственного управления [400, C. 30]. Партийный контроль за промышленностью оказался утрачен.
Последствия не заставили себя долго ждать. В том же 1988 году Горбачев уже жаловался на Политбюро на чиновника, отказавшегося газифицировать станционный поселок в Сибири: «И что услышали в ответ? Пусть Политбюро и газифицирует» [379, C. 21].
С административным ослаблением КПСС усиливался идейный раскол в ее рядах. В то же время, осенью 1988 года, прошли съезды прибалтийских «народных фронтов», а 16 ноября Верховный Совет Эстонской ССР принял декларацию «О суверенитете Эстонской ССР» и в тот же день внес поправки в Конституцию Эстонской ССР, по которым все природные ресурсы на территории республики передавались в исключительное ведение Эстонской ССР. Из-под национального вопроса все явственнее проступал вопрос о собственности и о доходах от хозяйственной деятельности.
Верховный Совет СССР признал эстонскую декларацию незаконной, но после двух месяцев обсуждений ЦК КПСС решил пойти на уступки и высказался за существенное расширение экономической самостоятельности республик. С зимы 1988–1989 годов начинается работа над новым союзным договором, который должен был это закрепить.
На основании решений XIX партийной конференции в октябре 1988 года Верховный Совет СССР принял проект конституционной реформы. Была восстановлена (по образцу Конституции 1918 года) двухуровневая система представительных органов: Съезд народных депутатов и Верховный Совет, избираемый из депутатов съезда. Прежде высшим органом законодательной власти был Верховный Совет СССР, избиравшийся населением по территориальным и национально-территориальным округам. Теперь Верховный Совет должен был избираться Съездом народных депутатов, две трети которых, в свою очередь, должны были избираться населением. Остальную треть депутатов (750 человек) должны были выбирать «общественные организации», при этом наибольшее число депутатов выбирала КПСС.
В 1989 году прошли выборы народных депутатов. Из-за вышеупомянутых особенностей выборного процесса фактически все кандидаты разделились на две группы: те, кого поддерживал партийный аппарат, и те, кто шел на выборы вопреки ему. Как следствие, больше шансов пройти «вопреки» было у самых ярких «несогласных»: националистов, экологов, демократов и тому подобных антикоммунистов. У «непартийных левых» в таких условиях почти не было шансов, общественность воспринимала их как «недостаточно отличающихся» от КПСС.
С 25 мая по 9 июня 1989 года проходил первый Съезд народных депутатов СССР. 7 июня правительство СССР ушло в отставку, чтобы быть заново избранным делегатами съезда. Н.И. Рыжков остался главой правительства, став первым и последним избранным депутатами премьер-министром СССР. Председателем нового Верховного Совета СССР был избран М.С. Горбачев, который таким образом добился независимости от КПСС. Произошло практически полное обновление экономического блока.
С начала 1989 года при Совмине СССР работала Комиссия по совершенствованию хозяйственного механизма, преобразованная 5 января из Комиссии по совершенствованию управления, планирования и хозяйственного механизма. Она должна была на основе предложений Института экономики (Л.И. Абалкина) разработать экономическую программу нового правительства. Н.И. Рыжков представил эту программу первому Съезду народных депутатов.
В последний день своей работы, 9 июня, первый Съезд народных депутатов принял постановление «Об основных направлениях внутренней и внешней политики СССР». В нем ставилась задача перейти к новой модели экономики, включая обновление отношений собственности, становление социалистического рынка, отказ от вмешательства государства в оперативное управление предприятиями.
Таким образом, право утверждать те или иные варианты реформ перешло от КПСС к народным депутатам. Проект плана на следующий, 1990 год впервые был представлен Госпланом в Верховный Совет минуя Политбюро.
Может возникнуть вопрос: как партия фактически добровольно отказалась от власти? Отчасти ответ заключается в масштабных кадровых чистках, которые проводили Андропов, а затем Черненко и Горбачев.
К началу 1987 года было заменено 70 % членов Политбюро (своих постов последовательно лишились Г.В. Романов, Н.А. Тихонов, В.В. Гришин, Д.А. Кунаев, В.В. Щербицкий), 60 % секретарей обкомов, 40 % членов ЦК КПСС, получивших свои должности в период руководства Брежнева. С 1986 по 1988 год на уровне горкомов и райкомов было заменено 70 % руководителей. Еще более высокими темпами заменялись хозяйственные управленцы. Из 115 членов Совета министров СССР, назначенных до 1985 года, в первый год пребывания Горбачева у власти сменилась одна треть, в 1988 году их осталось 22, а в 1989 году – 10 человек [348, C. 71].
Тот же самый номенклатурный принцип подбора кадров, который был основой партийного контроля над экономикой, позволял новому руководству тихо и безболезненно удалять несогласных с занимаемых постов.
Вторая часть ответа, на мой взгляд, состоит в партийной дисциплине и в самом принципе воспитания партийных кадров. Членов партии ориентировали на выполнение решений вышестоящего звена, несогласные с этими правилами просто не делали партийной карьеры. Можно вспомнить, как Н.С. Хрущев фактически единолично навязывал такие серьезные изменения, как совнархозная реформа. В перестройку выяснилось, что с виду могущественная и многочисленная организация бессильна перед импульсом к самораспаду, если он идет непосредственно от генерального секретаря.