Проблема осознавалась, на XXVI съезде КПСС в 1981 году была поставлена задача в новой, одиннадцатой пятилетке «усилить ориентацию на достижение лучших конечных народнохозяйственных результатов <…> усилить зависимости заработной платы и премий каждого работника от его личного трудового вклада и от конечных результатов работы коллектива».
В настоящее время, с появлением электронных систем прослеживания производственных цепочек, подобный сквозной контроль можно было бы организовать. В России уже действуют системы «Меркурий», «Честный знак», ФГИС «Зерно» и им подобные, которые позволяют узнать путь товара от производителя до прилавка, включая все промежуточные технологические операции, перевозки, смену собственника и тому подобное. Также привычными стали отзывы покупателей о товарах на сайтах интернет-магазинов. Посредством подобных систем можно было бы организовывать перерасчет вознаграждения производителей постфактум, чтобы сделать игры с ценами бессмысленными.
Перспективным инструментом решения вышеобозначенных проблем представлялась разработка системы нормативов расхода сырья, материалов и живого труда на любую продукцию. Однако, во-первых, Госплан СССР со своим Научно-исследовательским институтом планирования и нормативов и близко не подошел к тому, чтобы сформировать нормативы на всё, а во-вторых, если у предприятий будет сохраняться групповой интерес к обману плановиков ради более легкой жизни, то у них будет интерес к накрутке нормативной трудо- и материалоемкости. То есть проблема вознаграждения, соответствующего действительному вкладу отдельного предприятия в общественное производство, переходит из плоскости взаимоотношений между предприятием-изготовителем и предприятием-потребителем в плоскость взаимоотношений между предприятием и организацией, утверждающей нормативы.
Нормативный учет позволял эффективно снижать издержки и повышать эффективность производства в ситуациях, когда у плановых органов хватало сил для действительной предметной проверки качества нормативов и их обоснованной корректировки. К примеру, в период Великой Отечественной войны очень пристально изучались все составляющие себестоимости основных видов боеприпасов и вооружения, что позволяло снижать их стоимость и наращивать объемы выпуска.
Еще одним фактором высокой эффективности советской экономики в период войны я склонен считать как раз наглядность конечных результатов. Производители военной техники ясно понимали, чего от них ждут, и работали на победу, военное производство приблизилось к тому, чтобы стать непосредственно-общественным. Остается открытым вопрос, можно ли добиться такого единства целей разных уровней управления в мирное время.
Таким образом, путем постоянных колебаний между централизацией и децентрализацией система пыталась найти состояние, в котором сумма проблем, вызываемых искажающим действием неадекватных действительной общественной потребности ценовых стимулов, и проблем, вызываемых чрезмерной централизацией (ограниченной способностью планового органа получать и обрабатывать информацию о потребностях), была бы минимальной.
Однако, как мы знаем, эти колебания накладывались на определенный нисходящий тренд. Эффективность работы советской экономики десятилетие за десятилетием снижалась. Двумя основными причинами снижения эффективности были:
1. Рост удельных издержек;
2. Рост дисбалансов.
Рост издержек, помимо объективных причин типа ухудшения условий добычи сырья и роста социальных расходов, вызывался «затратным» ценообразованием: одним из способов обосновать рост цен на новую продукцию было заложить в нее повышенную стоимость материалов и/или повышенную трудоемкость.
Рост дисбалансов вызывался усиливающимся давлением на Госплан как сверху, со стороны директивных органов, так и снизу, со стороны отраслевых и территориальных лоббистов. Партия требовала одновременного ускоренного развития всех направлений и скорейшего повышения уровня жизни. А министры, депутаты и республиканские секретари не уставали объяснять, что любая партийная цель лучше всего будет выполнена путем финансирования «их» объектов.
Это приводило к тому, что в стране систематически начиналось больше строек, чем можно было обеспечить ресурсами, а предприятиям систематически спускались планы, не подкрепленные в должной мере материальным обеспечением.
Количество людей, которые воспринимали единый народнохозяйственный комплекс Советского Союза действительно как единое целое, было исчезающе малым и в пределе сводилось к фигуре председателя правительства и сотрудникам сводного отдела Госплана СССР. Все остальные экономические агенты в большей или меньшей степени лоббировали преимущественное развитие «своих» отраслей, территорий и производств, воспринимая остальную экономику как ресурсное поле для своих амбиций.
Процесс был самоусиливающимся. Чем менее сбалансированными становились планы, тем активнее предприятия старались обезопасить себя, выбивая ресурсы.
Вышедшее вместе с законом о госпредприятии постановление о Госплане от 17.07.1987 № 816, прекратившее его деятельность в прежнем виде, поставило все дисбалансы и неувязки ему в вину. В действительности неспособность противостоять искажениям планов была не виной, а бедой Госплана.
В 1960–1980‑е годы деятельность лоббистов активизировалась из-за ослабления роли КПСС как арбитра, который встраивает автономные интересы отдельных отраслей и предприятий в общую экономическую стратегию развития страны.
Ослабление роли КПСС и Госплана СССР вызывалось не только старением лидеров (несменяемостью власти), но и усилиями отраслевых лоббистов по внедрению в эти инстанции «своих» людей. К примеру, начальник подотдела железнодорожного транспорта Госплана СССР В.Е. Бирюков писал в мемуарах, что министр путей сообщения СССР Б.П. Бещев лично направил его в Госплан, чтобы Бирюков отстаивал интересы железнодорожной отрасли [404, C. 117, 122].
Н. Митрохин исследовал биографии десятков сотрудников секретариата ЦК КПСС и показал, что они, как правило, воспринимали свою должность в аппарате как временную ступень карьеры, сохраняя тесную связь с прежней работой [14, ч. 2]. Ведомственная однобокость, неспособность видеть экономику и общество как целое все больше проникали и в центральные органы.
П.М. Кацура, который добился для ВАЗа права работать независимо и оставлять себе прибыль и валютные доходы, оставаясь при этом на государственном снабжении, Н.И. Рыжков, который потребовал распространить этот эксперимент на всю экономику, В.И. Щербаков, который в Госкомтруде готовил закон об индивидуальной трудовой деятельности, – все они сформировались как руководители крупнейших советских предприятий и все придерживались мысли, что косная плановая система мешает им нормально работать перебоями в снабжении и нереальными планами, а вдобавок изымает «их» прибыль.
Став руководителями правительства, они попытались освободить предприятия от «диктата» плана, не замечая, что с водой выплескивают и ребенка. Отчасти эта слепота объясняется состоянием советских общественных наук, в которых действительное изучение общества и экономики было подчинено пропагандистским задачам.
Разрушив прежнюю систему распределения хозяйственных заданий и вознаграждения за их выполнение, они запустили процесс стихийного перераспределения доходов. Стремление руководителей предприятий, министерств, республик поучаствовать в этом переделе доходов, а потом сохранить заработанное быстро сделало ход перестройки неуправляемым.
Таким образом, реформы в советской экономике и тенденции ее развития были, если абстрагироваться от конкретно-исторических вызовов, результатом наложения друг на друга двух фундаментальных процессов:
1. Колебаний от централизации к децентрализации и обратно в попытках найти равновесие между рисками конфликта интересов центральных хозяйственных органов и исполнителей и рисками бюрократизации, косности и пассивности.
2. Постепенного усиления интересов групп, стремящихся развивать «свои» отдельные части хозяйственного организма, над интересами развития народного хозяйства как целого.
В основе обоих процессов лежало сохраняющееся обособление звеньев хозяйственного механизма (предприятий, министерств, территориальных производственных комплексов) от общества в целом как в части целей (потребностей), так и в части вознаграждения.
Очевидно, что разделение на «свой – чужой» или на «ближний и дальний круг» в экономической системе, подобной советской, будет сохраняться до тех пор, пока не появятся механизмы, интернализирующие внешние эффекты хозяйственной деятельности, то есть возвращающие экономическому агенту и косвенный вред, и косвенную пользу, которую он приносит обществу.
Для появления таких механизмов необходима постоянная работа по доведению до всех трудящихся понимания их места в системе общественного производства. Компьютерная техника могла бы помочь в визуализации цепочек поставок и показа взаимосвязей между работой каждого звена и конечным результатом, но помимо фиксации требуется сила, пресекающая оппортунистическое поведение. Сила эта должна быть сочетанием государственного наказания и общественного порицания. А чтобы общественная активность не зачахла, она должна подкрепляться материально, ясной взаимосвязью, показывающей, что чем больше наш общественный вклад, тем лучше жизнь вокруг и наша собственная. Для этого, в свою очередь, требуется развитие экономической демократии, постановки общих целей и учета потребностей отдельных коллективов в едином плане не в результате бюрократических игр, а путем прозрачной и легитимной процедуры. Переход к рынку, начатый «сверху», не встретил особого сопротивления низов, потому что к тому времени слишком много людей разуверились в том, что плановая система «слышит» их нужды.
Создать общественную систему, которая умела бы увязывать цели и потребности своих элементов во внутренне стройные единые планы развития, а также умела бы вознаграждать исполнителей пропорционально их действительному трудовому вкладу в общее дело, не удалось. Оказалось, что ликв