— За что купил, за то и продаю! — хмуро отозвался чернявый.
— Купил дрянь, а за драгоценное хочешь сбыть! — сурово перебил Швецов. Величавый и строгий, оглядывал он проезжих ясными, умными глазами. — Из Дамаска, сказываешь, добыл булат, а того не знаешь, сколько труда и хлопот он стоил Павлу Петровичу! Русским разумом добыт булат, вот что, сударь! И поклеп нечего взводить. Слава богу, мы еще сильны и разумом не обойдены!
— Ух, и верно вымолвил! — засмеялся сибиряк. — К нам ходят вынюхивают лучшее, а потом за свое выдают.
— А коли так, зачем слушали? — спросил рассказчик.
— А любопытно дознаться, что за человек с нами, из чьего гнезда сюда залетела кукушка? Да и что робить в такую ночку, как не байки слушать? Все бока пролежишь!
— Не нашего поля ягодка! — осторожно вставил заводский приказчик и покосился на чернявого. — Птица узнается по полету, а человек — по ухваткам.
Проезжий отошел к скамье, важно развалился и сказал с насмешкой:
— Ты, борода, поосторожнее. Я тебе не мужик!
— Кто же ты? И как ты, белая ворона, сюда залетел? — раздраженно выкрикнул сибирский купец.
— Я не белая ворона, сударь! — сказал, поднимаясь, чернявый. — Я подданный его величества короля английского!
— Что-то обличьем и на англичанина не похож. На аглицких хозяев, сукин сын, работаешь! — хмыкнул сибиряк, сжал тяжелые кулаки и угрожающе пошел на противника.
Тот проворно отступил и юркнул за дверь.
В доме стало тихо.
— Куда подевался он? — тревожно спросил Швецов.
— Ищи теперь ветра в поле! — угрюмо ответил купец. — Мы-то уши развесили… А теперь был, и нет… Эх, сколько всякой нечисти присосалось к русскому телу! — Он поскреб затылок и закончил огорченно: — Проворонили краснобая, а теперь только и осталось — ложись да спи.
— Гаси, ребята, лучину.
Спустя минуту в горнице стало темно и тихо.
ЧАСТЬ ШЕСТАЯ
Глава перваяАЛТАЙ — ЗОЛОТЫЕ ГОРЫ
С давних времен среди русского народа ходили слухи о богатой рудами, лесом и зверями сказочной стране Алтын-Даг — Золотых горах. Еще в восемнадцатом веке сюда протянулись жадные и цепкие руки уральского горнозаводчика Акинфия Демидова. Кержаки-звероловы, скитаясь по лесистым предгорьям, набрели на причудливое Колыванское озеро. Сверкая, лежало оно среди фантастических скал, напоминавших то средневековые замки с башнями и колоннами, то стены разрушенных крепостей, то каменные грибы или вымерших ящерообразных чудовищ, которые, казалось, притаились на верху гранитных утесов. Неподалеку от озера высится гора Синюха, а за ней простирались владения джунгарского князька Галдан-Цереза. Тут, среди бугров, и открыли звероловы старые чудесные копи, а в них — медные руды. Кержацкие старцы после долгих колебаний отправили к Демидову ходоков с образцами руд и посулили открыть ему месторождение, если он облегчит их жизнь среди чужих палестин. Демидов выслал на Колывань-озеро своих людей, которые прибыли на место, отыскали в окрестностях чудские копани, добыли руду и, сложив из обломков гранита печь, стали ее «пытать». Образцы выплавленной меди рудознатцы доставили заводчику в Невьянский завод. Обрадованный Демидов сам опробовал медные слитки, подробно расспросил о лесах и дорогах и решил построить на реке Локтевке первый медеплавильный завод с тремя печами и с ручными кожаными мехами. Завод этот был назван, по соседнему озеру, Колывано-Воскресенским. Он-то и положил начало горному делу на Алтае.
К югу от Колыванского озера, на правом берегу речки Карболихи, впадающей в Алей, в недрах Змеиной горы демидовские люди неожиданно нашли серебро. Вскоре над Карболихой выросла крепость Змеиногорск, а подле нее обосновались рудники. Приписные демидовские работные начали добычу серебра для своего господина. А в 1739 году Демидов задумал построить еще завод. В устье реки Барнаулки, впадающей в могучую Обь, он облюбовал удобное место. На правом берегу Барна-аулки, как она в то время звалась, существовала небольшая деревушка Усть-Барнаульская, в которой числилось всего тридцать пять душ мужского пола. Демидов не замедлил закабалить их. По его же приказу сюда перевели еще двести приписанных к уральским заводам крестьян. В больших тяготах приписные срубили избы, построили плотину и вододействующие колёса. Великими трудами возвели они Барнаульский сереброплавильный завод. Руды на него доставлялись издалека гужом. Барнаул стал быстро обстраиваться, расширяться, и уже в 1765 году один из попавших сюда иностранцев писал на родину: «Барнаул есть главный сереброплавильный завод, в котором приготовляется ежегодно 400 пудов чистого серебра и от 11 до 15 пудов золота; в нем находятся горная канцелярия и главная команда… В Барнауле более тысячи домов, три греческих церкви и широкие прямые улицы…»
Однако воспользоваться всеми богатствами на Алтае Акинфию Демидову не удалось. До Петербурга дошли слухи, что на своих заводах Демидов, кроме меди, секретно выплавляет много серебра, и что большие обозы со слитками благородного металла идут на Урал в демидовскую вотчину — в Невьянск. В народе ходили слухи, что грозный уральский заводчик чеканит из алтайского серебра добротные рублевики, которые ценятся выше царских. Тайная добыча серебра продолжалась несколько лет, и только сбежавший иноземный мастер Филипп Трегер, обиженный Демидовым, добрался до Петербурга и донес об этом царице Елизавете Петровне. Соглядатаи Акинфия Никитьевича не замедлили сообщить о кознях Трегера своему хозяину. Чтобы отвести напасти, Демидов сам поторопился ко дворцу и добился личной аудиенции у императрицы. Упав ей в ноги, он с деланно радостным видом сообщил царице, что на его алтайских заводах найдено серебро. «Прими, матушка, наш скромный дар, который мы обрели в далекой земле!»
Царица, хотя и сделала вид, что поверила Демидову, всё же послала на Алтай для расследования бригадира Беэра.
Пока царский посланец добирался до Алтая, грозный уральский заводчик внезапно скончался, а спустя два года после его смерти, в мае 1747 года, последовал указ императрицы бригадиру Беэру:
«Ехать тебе на Колывано-Воскресенские заводы умершего действительного статского советника Акинфия Демидова и учинить там следующее:
Оные Колывано-Воскресенский, Барнаульский, Шульбинский и прочие на Иртыше и Оби реках и между оными… взять на нас. Оным строениям и рудам сделать опись и оценку, чего стоят; для знания, что должно будет наследникам его из казны нашей заплатить, а в такой заплате зачесть и то, ежели оный покойный Акинфий Демидов и его наследники чем в казну нашу должны и о том о всем справиться где подлежит и прислать нам известия».
Беэр в три года закончил приемку демидовских заводов, значительно уменьшив их оценку. Напрасно наследники Акинфия жаловались на него, нарекания остались без внимания. С той поры алтайские земли и заводы навсегда перешли в казну и были переданы «Кабинету ее величества», составляя личную собственность царей. Это поставило огромный край в еще более тяжелую зависимость.
Обширная Сибирь никогда не знала крепостного права. И вот на Алтае на землях царя крепостничество проявилось во всей своей жестокости. Для управления алтайскими горными заводами цари присылали иностранцев, по преимуществу саксонцев, которые чудовищно эксплуатировали работных, используя принудительный труд приписных к заводам крестьян, ссыльных людей, закрепленных за горным ведомством. Бергалы[17] казались угрюмыми, замкнутыми людьми. В длиннополых халатах полосатого тика, в потертых бархатных шапках с кистями, странными казались эти русские люди, стриженные в скобку или «под горшок». Руки их с крючковатыми черными пальцами, с обломанными толстыми ногтями походили на темные корневища. Жили они тяжело, беспросветно, кляли свою долю, и многие из них испытали на себе плети за побеги. Рудокопы, плавильщики серебра, чугунных и медных дел мастера, углежоги, рудоразборщики-малолетки и рудознатцы люто ненавидели царских приказных и свою ненависть вкладывали в песни с потайным смыслом.
Однако, несмотря на тяжелые условия жизни на Алтае, здесь были сделаны великие изобретения, которые смогли бы значительно облегчить труд рабочего человека. К одному из замечательных изобретений относится первая в мире «огненная машина» — тепловой двигатель, сделанный шихтмейстером Барнаульского завода Иваном Ивановичем Ползуновым.
В те времена начальником завода был передовой для своего времени знаток горного дела Порошин. Он и заинтересовался проектом Ползунова. После тщательной проверки предложения Ползунова Порошин направил ходатайство царице Екатерине II о разрешении осуществить изобретение. Прошел томительный год, пока в Санкт-Петербурге рассмотрели проект и постановили выдать в награду Ползунову четыреста рублей и присвоить ему звание механика. Но к этому времени Ползунов, надеясь только на свои знания и силы, создал новый вариант мощного теплового двигателя, рассчитанного на пятнадцать плавильных печей. Начальник горных заводов Порошин, наконец, пошел на риск и разрешил механику приступить к строительству двигателя.
Получая мизерное жалование, не имея опытных рабочих, Иван Иванович страстно, самозабвенно отдался работе. Много трудностей пришлось преодолеть солдатскому сыну, чтобы претворить свою идею в жизнь. Невзгоды и огорчения преследовали его на каждом шагу, и всё же, будучи тяжело больным, он в два года закончил свою «огненную машину», и в декабре 1765 года ее опробовали. Снова — переделки, искания, но когда двигатель окончательно был завершен, творца его не стало. Ползунов умер 16 мая 1766 года, тридцати восьми лет, от скоротечной чахотки. Машина была завершена и пущена в ход его учениками Левзиным и Черницыным.
Ползунов опередил англичанина Уатта на двадцать один год. Однако ползуновское детище просуществовало недолго. Несмотря на то, что оно принесло более одиннадцати тысяч рублей серебром прибыли, после ухода Порошина в отставку, по приказу иноземца Ирмана двигатель был разрушен и выброшен на пустыри.