— Разрешите осмотреть вашу машину!
Загорелый статный штурман внимательно оглядел пассажира и понимающе улыбнулся ему.
— Но кто вы, сударь, и почему интересуетесь машиной?
По добродушному лицу моряка Аносов догадался, что тот расположен к нему.
— Я только что окончил Горный корпус, и меня интересуют механизмы! признался юноша.
— В таком случае вам можно показать машину, — согласился штурман и повел его вниз.
В тесном помещении была установлена паровая машина двойного действия. Неуклюжая и громоздкая, Аносову она показалась совершенством, и он с огромной любознательностью стал тщательно ее осматривать.
— Осторожней! Здесь много масла! — предупредил моряк.
Машина, как живое существо, дышала полной грудью. Пар входил в цилиндр попеременно — сперва с левой стороны, а затем с правой, оба раза мощно толкая поршень, который передавал движение кривошипу, скрепленному с валом.
«Как всё просто и умно!» — подумал Аносов и прислушался к дыханию машины.
— Ну как, нравится? — улыбнулся моряк.
— Очень! — восторженно отозвался Аносов.
— Не хотите ли поменяться должностью? — шутя спросил штурман.
— И море хорошо, но и горы прекрасны. У каждого свое! — ответил юноша.
В сопровождении моряка он поднялся на палубу. Прохладный порывистый ветер гулял над сизыми волнами. Впереди смутно темнели очертания города.
— Вот и Кронштадт виден! — показывая на силуэты, объяснил штурман и, откозыряв, пошел на капитанский мостик.
— Я вас очень долго искал! — услышал Павел недовольный голос Дитенгофа.
— Мне довелось побывать в машинном отделении, — признался Аносов.
— Что вы вздумали! — с ужасом воскликнул чиновник. — Вы могли испачкать свой новый мундир!
Аносов ничего не ответил ему. Он жадно вдыхал морской воздух и думал о другом…
«Кто же сделал эту машину? Первым паровую машину соорудил простой русский человек, наш уралец, солдатский сын Иван Ползунов, и никто не вспомнит его имени!» — с грустью думал юноша, глядя на седые пенные буруны, кипевшие под колесами парохода. Плотный ветер клочьями рвал дым, клубами поднимавшийся из трубы, и прижимал его к морю.
…Пароход подошел к пристани. На кронштадтском рейде стояло много военных кораблей. Покачивала легкая волна, с моря дул бодрящий бриз, на судовых мачтах трепетали вымпелы, над морем носились чайки, — всё это делало гавань торжественной и праздничной. На бульваре разгуливало много хорошо одетых дам в сопровождении морских офицеров. После Санкт-Петербурга Аносову казалось, что он попал в другой мир, где свои законы, привычки и быт, несколько суровый, замкнутый, но в то же время привлекательный.
Дитенгоф с Павлом Петровичем проехали к приморской гостинице «Приют моряка».
— Вот я им сейчас покажу! — прохрипел департаментский чиновник. — Я должен их выгнать из этого проклятого города! Их здесь бесплатно по обязательству министерства кормят, и они не торопятся!
Возбужденный, он выбрался из коляски и увлек за собой Аносова. Молодой шихтмейстер робко переступил порог. В обширном зале было пустынно, тихо и всё блестело чистотой. К прибывшим с учтивым поклоном подошел хозяин «Приюта», солидный краснощекий немец, и спросил:
— Чем могу служить господам?
— Я желал бы видеть наших золингенцев. Куда пройти?
— О, они здесь, в кегельбане. Извольте!
В широкие окна гостиницы виднелся морской простор со вспененными гребешками волн, а вдали на рейде застыли корабли, над которыми кружили легкокрылые чайки. Аносов загляделся на превосходную панораму. Заметив его восхищенный взгляд, трактирщик похвастался:
— Здесь как в театре, сударь, всё видно. Каждый корабль, когда он идет в гавань, я замечаю и знаю даже его имя и флаг!
Осведомленность трактирщика покоробила шихтмейстера.
«Это плохо, очень плохо, — морщась подумал он. — Этак всякий может выведать о нашем флоте!» — Аносов резко отвернулся от хозяина гостиницы, но тот не унимался:
— Мой дом самый лучший в Кронштадте. Я принимаю только самых почтенных господ!
Неутомимо болтая, он провел гостей в длинный сараеобразный зал, по которому разносился легкий шум, — по узкому жёлобу катились деревянные шары.
У дорожки кегельбана стояло несколько упитанных немцев в одних жилетах, с засученными рукавами, готовых бросать шары. Рядом за столиками сидели «болельщики». Перед каждым стояла пивная кружка и лежали горячие сосиски.
— Господа, к вам прибыли из Санкт-Петербурга! — с важностью объявил трактирщик.
Дитенгоф высокомерно поднял голову и оглядел золингенских мастеров.
— Кто здесь Иоганес Лорх? — строго спросил он по-русски.
Из-за стола поднялся низенький, пухлый, с румяным, как яблоко, лицом немец с темными ласковыми глазами.
— Я есть Иоганес Лорх! — поклонился он департаментскому чиновнику, почуяв грозу. — Что нужно от меня господину?
Дитенгоф с важностью положил руку на эфес шпаги и торжественно объявил:
— Я прибыл сюда по приказу самого господина министра! Его высокопревосходительство хочет знать, почему вы так долго задержались здесь? Не пора ли ехать в Златоуст?
Играющие с досадой бросили шары и подошли к Дитенгофу. Из-за столов поднялись и остальные немцы. Аносов с любопытством разглядывал их сытые, спокойные лица. Все они незаметно подмигивали Лорху, ободряли его:
— Скажи, скажи, Иоганес, в чем есть причина нашей задержки!
Маленький Лорх поднялся на цыпочки и тихим голосом по-немецки вымолвил:
— Ах, господин, мы долго ехали сюда, устали, и нам необходим отдых! глаза его смотрели на Дитенгофа со святой невинностью.
— Но вы здесь уже давно живете! — перейдя на родной язык золингенцев, вскричал чиновник. — Пора ехать! Так требует господин министр.
— Скажи, скажи, Иоганес, что тут есть больные! — придвинулись к своему старшему золингенцы.
Лорх снова заговорил умильным голосом:
— У нас заболели женщины. Вот у него, — указал он на одного долгоносого, со свинцовыми глазами мастера, — сильно больна мать.
— Но вы можете ехать пока одни! — не сдавался Дитенгоф.
— Как это можно! — вскричал Лорх. — О том есть письменный контракт, и господин министр должен щадить нас!
Иноземный мастер взглянул на Аносова и вдруг на ломаном русском языке сказал ему:
— О, мы ждем хороший снег, зима! Это очень хорошо — добрый путь! заулыбался Лорх. — Русский тройка, звонец, ямщик! О, как хорошо! — сладко прищурив глаза, вымолвил он. — Нет, мы обождем еще снег!.. Позвольте, господин, как ваше имя? — подобострастно спросил он.
— Аносов! — коротко ответил шихтмейстер.
— Господин Аносов, и вы, господин начальник, прошу за стол. Вы наш гость!
Немецкие мастера плотнее окружили горных чиновников.
— Ах, боже мой, что вы все стоите и толкаетесь! — засуетился Лорх. Скорее сюда пиво и сосиски!..
Они бережно усадили Дитенгофа и Аносова за тяжелый дубовый стол, и трактирный слуга мигом поставил перед ними огромные кружки и пышущие горячим паром сосиски.
Дитенгоф успокоился, всю надменную важность с его лица как ветром сдуло. Он наклонился и прошептал шихтмейстеру:
— Давайте уступим им. Славные ребята! Так мы скорее выполним нашу миссию! Мы только немножко выпьем, господин Аносов…
Однако Дитенгоф вскоре забыл о своей миссии. Он поглощал пиво кружку за кружкой, и шихтмейстер только поражался столь огромному вместилищу, которое скрывалось под мундиром департаментского чиновника. Глаза Дитенгофа делались всё ласковее, умильнее. Он пил и с жадностью ел сосиски. Немцы по-приятельски хлопали его по плечу и убеждали:
— Хороший пиво! Превосходный!
Лорх, нахмурившись, недовольно посмотрел на Аносова:
— Отчего сей господин не пьет?
— Я не могу, — отказался Павел Петрович.
— Кто вы есть?
— Я только что окончил Горный корпус и произведен в шихтмейстеры! сдержанно ответил Аносов.
В глазах золингенцев вспыхнули озорные огоньки. Они недоверчиво переглянулись, но Лорх вежливо сказал:
— Горный корпус… Шихтмейстер!.. Это очень хорошо! Мы будем понимать друг друга.
Толстый с рыжей бородой пруссак вдруг схватился за бока и захохотал в лицо Аносову:
— Он всё врет! Горный специалист не может быть в Россия! Он есть только в Германия к в Европа!
— Позвольте! — побагровел Аносов. — Русские издавна прекрасные горщики, литейщики, металлурги! Горный корпус существует давно! Надо знать!
Злой хохот пруссака оглушил горного офицера. Глаза Аносова гневно вспыхнули.
— Не смейте издеваться! — решительно выкрикнул он. — Вы позволяете себе лишнее! Я могу…
Маленький Лорх выскочил вперед и поднял кулаки на пруссака.
— Замолчать! — закричал он. — Господин Аносов — честный человек и любит свою страну. Так нельзя, мы простые люди и должны уважать труд каждого человека!
Дитенгоф сразу отрезвел от слов Лорха, понял, что пруссак зашел слишком далеко. Кто знает, что может сделать этот молодой горный офицер? Чего доброго, он может дойти до министра, и тогда… «Нет, это невыгодно для карьеры!» — решил департаментский чиновник и, подняв руки, с улыбкой сказал по-немецки:
— Хватит шутить! Россия — великая страна, и всё в ней есть: и свои ученые, и свои большие люди! Не так ли, господин шихтмейстер?
Аносов не ответил. Всё еще волнуясь, он еле сдерживался и старался не смотреть на самодовольное лицо пруссака. Лорх уже хлопотливо наливал пивные кружки и, придвигая их, предлагал столичным гостям:
— О, это хороший пиво, ячменный пиво! Пейте, господин шихтмейстер!
Дитенгоф продолжал пить. Глаза его стали мутнеть. Окружавшие его мастера предложили спеть на родном языке. Подмигнув Аносову, Лорх добродушно прошептал по-немецки:
— Не осудите нас, господин шихтмейстер. Мы покинули родную страну. Так тяжело покидать свою землю и море. Нам хочется спеть немецкую песню. Это очень хорошо — своя, родная песня!..
Уже за полночь немцы провожали до пристани своих гостей, освещая факелом дорогу. Аносов шел бледный и молчаливый. На душе лежала тяжесть. Его тревожили противоречивые мысли. «Их, несомненно, гонит на Урал нужда! — думал он о золингенских мастерах. — Однако их ставят в ложное положение. У нас, в России, свои превосходные мастера; но их забыли… Что же это?..»