— Огонь мастерица! Любое дело горит в ее руках. Начни эта женщина сызнова свою жизнь в новой Болгарии, из нее вышел бы замечательный инженер, волшебник машин!
Пять лет прошло с тех пор, как Станка переступила порог завода имени 9 сентября. Она была зачислена на должность уборщицы. Как говорится, долог путь стрелочника до поста машиниста или диспетчера, а тем паче — начальника службы. Но, работая уборщицей, Котева поступила на курсы мастериц. Она блестяще сдала экзамен и была переведена в цех. Этого, однако, ей показалось мало. И она в течение полутора-двух лет овладела всеми рабочими профессиями, какие существуют на заводе.
…Мне довелось видаться со Станкой Котевой несколько раз. После каждой встречи я все больше и больше утверждался во мнении, что это человек действительно недюжинного таланта и большой, доброй души. Как это часто случается в практике корреспондента, историю ее жизни я узнал раньше, чем познакомился с нею самой. В первый раз я услышал про Котеву от ее подруг по партийной работе в подполье, многое дополнили товарищи по бригадирскому движению, в котором участвовала она со дня победы народной власти до поступления на завод.
Впрочем, Станка не из молчаливого и замкнутого десятка: сама свою биографию, как на исповеди, выложит. А уж коли зайдет речь о работницах цеха, то может рассказывать часами. Людей она изучает тщательно и в каждом человеке умеет приметить ту жемчужину, которая составляет его главную цену как члена общества, строителя новой жизни. Этот дар организатора развился и созрел в ней за долгие годы работы в рядах партии.
— Когда человека видишь насквозь, как стеклышко, — говорит Котева, — его легко и воспитывать и направлять!..
В этот раз мастерица завела беседу о молодой работнице — белокурой девушке Верочке:
— Сирота она. Пришла к нам полтора года назад. Скрытная такая, боязливая. Оно и понятно: росла на попечении дальних родственников, на чужом хлебе да попреках. Поначалу на заводе дело у нее не клеилось! Наблюдаю я — вроде девушка умная, сметку имеет, но не хватает ей уверенности в себе. С таким человеком, как с цветком, бережно нужно, любовно обойтись. Сама много времени ей отдавала, старалась вызвать на откровенный разговор, свела со сверстницами — активистками Димитровского союза молодежи. Всем коллективом ставили ее на ноги. И поставили-таки прочно. Расцвела девушка. Не хуже меня несколько профессий освоила. Возобновила учебу в гимназии, вышла и там в отличницы. Сдала экзамены на аттестат зрелости. Вот я ей и говорю, что хотя ты без отца-матери, а тебе легче строить свою жизнь, чем нам приходилось: народная власть — тебе мать родная!..
…Завод, партийная и общественная работа требуют немало сил и времени. А дома — семья: муж, сын Божидар, учащийся десятилетки, восьмилетняя дочка Вера, — обязанности матери, жены, хозяйки.
— Как успеваете?
— Если наша сестра — женщина — счастлива, она не знает усталости!..
Счастье пришло в дом Котевых. Семья живет в достатке. Веселин приобрел хорошую профессию: работает техником-монтером в городском трамвайном депо. Супруги зарабатывают достаточно. Дети растут на радость родителям: послушные, прилежные, вместе с отцом помогают матери по хозяйству.
Божидар — отличник. Мать мечтает учить его на инженера.
Станка гордится своей семьей, и гордится по праву: она вложила в нее столько труда и забот, сколько может их быть лишь у любящей женщины, матери. Сегодня принесла она в цех свидетельство сына об окончании 10-го класса и почетную грамоту мужа. Пусть и подруги разделят ее радость. Показала оба аттестата и мне. Потом вынула из кармана спецовки бережно сложенный листок бумаги, развернула. На нем было написано большими каракулями: «Мама! Я посуду помыла и вытерла! Пошла с Божидаром на детский сеанс в кино! Папа дал деньги на мороженое! Вера».
— Это дочка такие послания мне пишет. Грамотная уже. Гляньте, сколько восклицательных знаков наставила!..
…Верно, когда человек счастлив, он не устает, и тогда труд для него — великое благо!
1958 г.
Земля цветет
Долина похожа на гигантский острогрудый ковш, выдолбленный в стволе горы. Вокруг него дыбится каменными валами Балканский хребет. Над гребнями его волн белой пеной клубятся туманы и вьюги. А в долине тихо, тепло, и кажется, что тропический ливень солнечного света вот-вот до краев затопит поля и виноградники, луга и поймы.
Такой застает Сунгурларскую долину путник весной — в феврале или в марте. Но вот наступает апрель. И могучая рука весны смывает белую пену с гор в долину: зацветают сады. Будто землю облепили мириады бабочек. Все белым-бело, на деревьях ни единого зеленого листа.
…Каждый человек сердцем привязан к родному месту. Жители долины боготворят свой край. В старой болгарской песне поется о том, что тот, кто единожды посетил его, непременно вернется еще, а осевший в долине никогда ее не покинет.
Пять веков хозяйничали в долине турки. Пять веков лилась здесь болгарская кровь. Оттоманские паши и беи отняли у крестьян землю, имущество, спалили их дома. Оставшиеся в живых бежали, но бежали не за тридевять земель, а за три — девять верст: ушли в соседние горы, откуда хорошо была видна долина. На скалах Балкан не растет ни хлеб, ни виноградная лоза. И юнаки спускались по ночам в родные поля, чтобы добыть своим семьям пищу, чтобы отомстить басурманам за кровь своих отцов и дедов.
Так было из поколения в поколение, пока не пришли на Балканы русские-освободители. Болгары навечно спустились в долину.
Старики рассказывают…
Много среди здешних крестьян таких, что исколесили вдоль и поперек всю Европу, а то и полсвета. Не из-за любви к странствиям, а по горькой нужде: своей земли не хватало, работали на чужой. Много красивых девушек за Дунаем, за Днестром, за Моравой… Но в жены отходник брал только девушку из своей долины. Тут он родился, рос, скупо, урывками ласкал своих детей, тут встречал последние закаты солнца, такого теплого, каким оно, наверное, не бывает нигде.
Не преминут рассказать старики историю Хасанова рода… Давно это было… Столбовым царьградским трактом проезжал по Фракии табор. Одна кибитка отстала. А ехал в ней лихой цыган Хасан со своею молодой красавицей женой. Заблудился Хасан и случайно попал в Сунгурларскую долину. Раскинул он на околице села Грозден свой шатер да и прожил тут все лето. А осенью, как положено, в теплые края подался. Но следующей весной вместе с аистами он вернулся снова в Сунгурларское гнездовье…
Шли годы. У Хасана выросли и поженились сыновья, а там — сыновья сыновей. И после каждой свадьбы за околицей Гроздена становилось одним шатром больше. А теперь… ни одного шатра. Огромный Хасанов род разместился в благоустроенных кирпичных домах, занимающих целый квартал, живет оседло и примерно трудится заодно с болгарами в кооперативе.
Отец и деды Ивана Маринова — коренные жители Сунгурларской долины. И сам он тут родился, вырос и вырастил детей. Любовь его к своему родному краю не меньшая, чем у земляков. Но она выражается не словами той песни, а совсем, совсем другим образом. Иван Маринов с грустью повествует о том, какие бедность и нужда царили в долине, и живо, светло рисует картину настоящего и ее будущего.
Слегка грузный для своего роста, в первую минуту встречи он показался мне чересчур спокойным, даже флегматичным, но это только до того, как заговорил.
Я внимательно слушаю этого человека, чувствую в его речи что-то очень знакомое и напряженно пытаюсь припомнить, когда и где мы с ним раньше беседовали. На мгновение возникает перед глазами южноукраинская степь, уютное причерноморское село… Нет, то был Макар Посмитный… Приходят на ум разговоры с Федором Дубковецким, Сергеем Коротковым, Кириллом Орловским… И чем больше я слушаю Ивана Маринова, тем больше начинаю понимать причину непроизвольной ассоциации. Внешне совсем не похожи друг на друга эти люди. Но есть в них такое, что не только делает их похожими, а и роднит. Что же?.. Думаю, это знание жизни и мудрая мера, с какой они к ней подходят, это крылатый размах мысли, вечно беспокойной и всегда ищущей путей и тропинок к новым и новым родникам общественного богатства. Похожи они своей неповторимой самобытностью, люди от земли, воплотившие в себе таланты организаторов, агрономов, экономистов, вожаков крестьянских масс.
Голова — пшеничная копна, завьюженная густою снежною порошей. Розовое, словно тронутое морозцем лицо, расписанное узором морщин, и глаза, внимательные, глубокие, о которых действительно можно сказать, что они зеркало души; таков с виду Иван Маринов, председатель трудового земледельческого кооператива «Грозден».
«Бай Иван» — так величает его вся Сунгурларская долина. Бая Ивана Маринова знают в Болгарии, как в Советском Союзе знают Посмитного, Дубковецкого, Короткова, Орловского…
Иван Маринов говорит:
— Вы помните знаменитую фразу, которую любил и часто повторял академик Тимирязев: «Человечество будет бесконечно благодарно тому, кто сумеет вырастить два колоса там, где рос один»? Первый раз я вычитал ее в книжке, будучи еще зеленым юношей. Но она глубоко запала в мою память. И мною завладела одна дума — постичь «магию земли», вырастить два колоса там, где рос один. Вырастить, чтобы крестьянин досыта ел хлеба, чтобы не было голодных. Но как ты постигнешь эту «магию», когда у тебя земли с овечью овчину и нет средств, чтобы получить агрономическое образование? Впрочем, свою заветную думу я никогда не оставлял: учился всю жизнь самоучкой!..
Бедные крестьяне, страдавшие десятилетиями от малоземелья и лишенные всяких орудий производства, трудились на своих наделах в поте лица денно и нощно. Выращивали они один колос там, где могли расти четыре. С них драли три шкуры кулаки, закупщики, торгаши. Стараясь защититься от лихоимцев и грабителей, крестьяне начали кое-где организовываться в кооперации.[34] Сквозь полицейские кордоны проникала в болгарское село правда о советских колхозах. «Один в поле не воин, а артелью можно гору своротить». Через кооперацию крестьяне сбывали продукты сельского хозяйства, сообща обороняясь от торгашей и скупщиков, сбивающих цены на рынке. Когда их дела шли на лад, они покупали артелью несложные машины, чтобы облегчить свой труд. Судьба кооперации зависела от того, кто стоит у ее руководства. Если это коммунист — значит, все сделки по купле, продаже и распределению доходов производились в интересах трудового люда. Нередко случалось, однако, когда кормило кооперации захватывали богачи. И тогда бедняк попадал в еще большую кабалу.