Ни свет ни заря прибежала соседка «за цедилкой» и на ухо зашептала жене: «Косая баба Недялка ночью знамение на небе видела — Георгий-победоносец сидит на коне, в глазах угрюмость и копье прямо на крыльцо сельсовета нацелено. А в церкви случилось потемнение окон и круг вокруг лика святого Николы, ужасть как помрачнел!»
Что ни день, то новое «чудо»!.. Ядовитыми змеями поползли по селу слухи: «Обобществят все до последнего цыпленка», «До зернышка из закромов выгребут», «По́ миру пустят».
В одну ночь в Масларево забили полсотни волов и закололи сотни две свиней. Хлеб из сухих закромов навалом ссыпали в сырые ямы. Кулаки действовали замаскированно, исподтишка. Коммунисты шли открытым фронтом, убеждали словом, живым примером. Борьба была жестокая, не на жизнь, а на смерть. Но правда шаг за шагом отвоевывала позиции у врага.
К весне 150 хозяйств объединились в кооператив. Его назвали именем героически погибшего в борьбе с фашистами масларевского партизана Ивана Люцканова.
Стали собирать семена для посева. Кое-кто под видом зерна подсыпал озадков. Но государство взамен разносортице дало кооперативу элиту. Распахали межи, засеяли.
А осенью, когда убрали урожай и распределили богатые доходы по трудодням, в правление поступило еще триста прошений о принятии в кооператив.
Субботний вечер. На дворе январь. Год 1955-й. С неба третьи сутки валит, перемежаясь с дождем, мокрый снег. На проселочной дороге так развезло, что гусеничный трактор вязнет по самый картер. Народ доволен: «Много грязи — много хлеба».
В канцелярии масларевского кооператива окна залиты электрическим светом. Год завершен, предстоит общее собрание. Коммунисты и беспартийный актив советуются по поводу отчетного доклада правления.
Говорит председатель кооператива Борис Желязков, подвижной человек с черными проницательными глазами. Старики и молодые люди слушают его так, словно идет речь о самых будничных, ни чем не примечательных делах. Таков уж человек: легко забывает он тяжести и невзгоды прошлого, быстро свыкается с хорошей жизнью, и ему уже кажется, что так было в селе испокон века.
Прежде масларевские крестьяне сеяли только пшеницу. Теперь кооператив — многоотраслевое хозяйство. На его полях возделываются пшеница, ячмень, кукуруза, хлопчатник, подсолнечник, сахарная свекла. Прошлый год посадили виноград. Дедовская земля воздает сторицей. Кооператоры снимают с каждого декара по 250―280 килограммов пшеницы. Урожай неполивного хлопка достиг 160 килограммов с декара. Только от этой ценной технической культуры хозяйство получает более чем миллионный доход.
Актив одобряет доклад председателя и рекомендует особо заострить внимание на перспективах дальнейшего развития хозяйства, в частности на расширении виноградарства, садоводства, пчеловодства.
Повестка дня исчерпана, однако домой никто не спешит. Разговор продолжается. Вокруг председателя и его друга Жоро Атанасова, инструктора околийского комитета партии, сгрудилась группа кооператоров. Тридцатилетний геркулес бригадир Никола Трифонов интересуется:
— Жоро, а пожалуй, крепче и богаче нашего кооператива в округе не найдется другого?
— Ошибаешься, Никола. Побольше десятка таких будет!
— Ц-ц-ц, — разочарованно поцокал языком Трифонов. И, подумав, неожиданно заключил: — Это хорошо!
— Зато такой конефермы, как наша, никто на Дунае не имеет! — раздался запальчивый голос Васила Атанасова, заведующего конефермой, крайне противоположного по характеру своему скромному и спокойному брату Жоро.
— Да ты не хвастайся, — пробасил бай Божан. — Ферма как ферма, и все тут!..
— То есть как это — «и все тут»? — оторопел коневод. — Кони — рысаки чистых кровей, элита. За год от шестидесяти семи маток шестьдесят четыре жеребенка получил. Факт!
— Шестьдесят четыре, — с усмешкой проговорил Божан. — Нашел чем удивить! Вон Вырбан за год от каждой свиноматки по тридцать одному поросенку взял. И то не бахвалится!
— Ты, бай Божан, не понимаешь, что конь — это не свинья, — совсем серьезно объяснил коневод.
— Понимать-то я понимаю, хотя своей собственной лошади отродясь не имел, — с ноткою грусти закончил старик.
Примирительный тон Божана охладил полемический задор коневода.
— У меня до кооперативной жизни поросенка своего не водилось. Был гол, как сокол. По целым месяцам, кроме фасоли, ничего на столе не видели. Зато теперь добра полон двор. За истекший год, доложу вам, я с женой и двумя ребятишками заколол двух свиней по полтора центнера каждая, восемь десятков куриц и полтора десятка индеек!
— Насколько мне известно, — перебил брата Жоро, — другие кооперативные семьи не меньше тебя мяса скушали!
— Нынешний год еще посытней будет, — резюмировал бай Божан. — Возьмите, к примеру, наше семейство. Я да зять с дочерью заработали тысячу двести семьдесят трудодней. Получили семь тысяч левов чистыми деньгами, пять с половиной тонн зерна, два центнера фасоли, шестьдесят четыре килограмма сахара, столько же сыру, тонну подсолнечника и кое-что прочее. А ведь спервоначалу, откровенно признаюсь, не было веры в кооператив, сильное колебание я имел. В первую кооперативную весну в фонд общественных семян озадки подсунул. На теперешнем этапе, конечно, сознательный стал!
— Все наши личные достатки от общественного богатства идут, — сказал Борис Желязков. — Два с половиной миллиона денежного дохода получили. А через пару лет по всем расчетам четыре будет. Нынче трудодень, если натуру перевести в денежное выражение, равняется восемнадцати левам. Полновесный трудодень! А скоро и за двадцать левов перевалим. Наше богатство в наших руках!
Долго еще масларевские крестьяне вели разговоры о кооперативной жизни, о своих заботах, думах и планах. Вспомнили с грустью, как первую весну скот под навесы ставили… Сараев в кооперативе не было. А теперь за околицей целый животноводческий городок вырос — полсотни ферм, и все из кирпича, под черепицей. От старого села осталось одно название. За четыре года 400 из 450 семейств кооператоров построили себе новые благоустроенные дома.
Расходились в полночь, досказывая недоговоренное по дороге, останавливаясь на свету электрических фонарей. Бай Божан, задержав у своих ворот под руку инструктора околийского комитета, говорил ему задумчиво:
— А помнишь, Жоро, как в Лясковец вместе на «людской рынок» ходили? Да!.. Было, да быльем поросло. Очень правильная она, наша народная власть!
Минуло еще четыре весны. Старые постарели, молодые возмужали, а черноволосые мальчуганы, гонявшие, кажется, еще вчера голубей, работают звеньевыми в поле, бригадирами на фермах. Но старики на пенсию уходить не собираются. Хотя пенсия в кооперативе хорошая.
— Силенки пока в потребиловке не покупать! — выпячивая колесом грудь, полушутя, полусерьезно похваляется бай Божан. — В наше время, доложу вам, человек стареет куда медленней, чем в бытность отцов и дедов! А почему?!.
— Ну, дядо Божан опять в прошлое окунается, — подмигивает молодым смуглый юноша в спецовке механизатора по имени Никола.
— Дядо Божан! — окликает рассказчика другой недавний «голубятник». — Ты бы мемуары написал. У тебя талант пропадает!
— Так-то оно, бай Божан! Дедушкой тебя уже величает племя молодое, — сочувственно качает головою Жоро Атанасов.
— А что ж? Я им и прихожусь дедом, ежели судить по арифметике годов. Да и неплохо иметь таких внуков. Гляди: один к одному, юнаки-ребята![38]
— На кооперативных харчах вымахали!
— И грамоте и труду обучены. Однако изрядный недостаток в их психологии имеется: к прошлому мало интереса питают. Зачнешь им байку про житое-пережитое, — вроде бы как подсмеиваются над тобою в черный ус, чертенята, простите меня за такое выражение!
— Что им прошлое, когда они в будущее глядят! — умиротворяет расходившегося вдруг старика Жоро Атанасов. — А коли и поскалят иногда зубы, то и мы такими были. Закон природы! Авторитет твой в их глазах и сердцах от этого не уменьшается!
Разговор происходит в логу, поперек которого легла долгая, похожая на усеченную пирамиду земляная плотина, одетая с внутренней стороны в бетон, с внешней — в камень. В логу, выше плотины, работает бульдозер. Лопатою, подобною огромному резцу, он снимает с откоса пласт за пластом, словно стружку, расширяя и углубляя чашу будущего язовира. Народу в низине тьма-тьмущая. Все Масларево вышло на воскресник с лопатами и кирками. Одни копают, другие грузят землю на прицепы легких тягачей, которые отвозят ее на бугор.
Молодежная бригада, осилив до обеда дневную норму, устроила перекур. Курящих немного, но таким словом повелось называть перерыв. Собрались кружком на полянке, «запруженной» мотоциклетами и велосипедами. Хотя от стройки до села подать рукою, владельцы транспорта, в большинстве молодые люди, не могли отказаться от удовольствия промчаться с ветерком в свежее весеннее утро. К тому же комитет комсомола решил: под вечер, после окончания воскресника, устроить мотоциклетные состязания. Участвовать в них будет больше ста кооператоров. Мотоциклетный парк Масларево перевалил на вторую сотню. Кое-кто пересел уже на четыре колеса — завел себе «Москвича». Но, как определил Жоро Атанасов, «„Москвичи“ — только первые ласточки, а нынешнюю весну „делают“ мотоциклеты».
— А разве мы с тобою, Жоро, не заслужили этого авторитета? — говорит прочувствованно бай Божан. — И за народную власть боролись и кооператив строили! Как же нас не уважать?!
Никто об озадках баю Божану не напоминает: дело прошлое.
— Партии принадлежит этот авторитет, старина!
— Но партия — это люди, сынок, коммунисты!
— Что правильно, то правильно, — поддержал Божана юноша в спецовке механизатора. И его посерьезневший взгляд остановился на Жоро Атанасове, словно продолжая недосказанное: «О тебе речь, коммунист!»
…Насколько юноша помнит, нивы в селе всегда были широкими. Понятие «голодовка» для него весьма туманно, и почерпнуто оно из книг и рассказов родителей. Ему доводилось смотреть фильм, в котором брат убивает брата из-за клочка земли. Трудно верится молодому кооператору в реальность этого факта. Такое случалось, очевидно, давным-давно, тысячи лет назад, когда человек… Нет, он знает историю, изучал политэкономию, ему известны процессы, происходящие в обществе и в атоме вещества. Были и тесные межи, и голодовки, и братоубийства при переделах… И если сейчас люди живут совершенно по-другому и если ему верится с трудом в то, что было всего полтора десятилетия назад, то значит сила изменившая в корне всю жизнь, поистине могуча. Велика и могуча партия, а ее сыны в глазах юноши — богатыри, которым все по плечу — любые трудности и планы, мудрецы, которые все знают и видят далеко вперед.