Просила Атанаска Николова вернуть ее на работу.
— Двое детей, чем я их кормить буду?
— Подыхай вместе со своими щенятами! — процедил сквозь зубы Николов.
Муж вскоре умер. Несколько месяцев Димитрова была безработной, морскими ракушками детей кормила, потом устроилась на варненскую бумагопрядильную фабрику Кирилла.
…Звякнула щеколда: в широко распахнутую калитку вошел плотный, ладно скроенный мужчина лет тридцати. Оглядев придирчивым хозяйским оком гряды георгинов и гладиолусов, оцементированные дорожки в глянцево-зеленой кайме самшита, выразительно покачал головой:
— Твой дом, мама, наверняка получит от Народного совета грамоту образцового!
— За свой что́ говорить, а квартал наш — получит. Дом к дому, двор ко двору — чистенько, все прибрано, пройди от конца в конец с тряпкой — и нигде пылинки не пристанет… Знакомьтесь, мой старшой — Николай… У нас во всей стране развернулось движение за культурное жилище, чистоту и порядок в быту. Хорошее движение, современное. При социализме человек должен работать и жить красиво.
— Мама на производстве была запевалой новых движений и хотя ушла на пенсию, осталась верной своим традициям. Даже в буквальном смысле стала запевалой… В нашем Доме культуры не ладилось с самодеятельностью. С прошлого лета взялась она за это дело и сейчас такой хоровой и танцевальный коллектив выковала, что нет равных в округе!
— Есть еще один конкурент, сынок, — смеясь, вставила Атанаска. — Варненская народная опера!
Возвратился вскоре с работы второй сын — Марин, токарь судостроительного завода имени Георгия Димитрова, стройный, высокий парень с карими материнскими глазами и материнской копною черных кудрей.
— Собирай багаж, мамочка!
— А что случилось, сынок?
— Еду в путешествие по стране. Пятеро лучших производственников из пяти тысяч награждены путевками. Как видишь, не срамим фамилии!
— Будешь еще лучшим, если перестанешь хвастаться и сам собственноручно соберешь свой багаж, — наставительно сказал Николай.
— Да я не в том смысле, — немного стушевался меньшой. — Я просто-напросто объективно информировал свою родню и тебя, в частности, как профсоюзного деятеля!
— Хватит вам, петухи! — с нарочитой ворчливостью вмешалась мать. — Пойдемте-ка пить кофе!
Мы прошли в дом. По народному обычаю хозяйка похвалилась перед гостем, чем богата: провела по комнатам, показала обстановку. О таких домах люди говорят «полная чаша». Комнаты обставлены добротной мебелью, подобранной с тонким вкусом. Но взгляд больше всего занимали ковры, самотканые, каждый — художественное произведение искусных рук хозяйки.
За чашкою кофе продолжали разговор. И я услышал волнующий рассказ о новой жизни и новой судьбе женщины, труженицы, матери новой Болгарии.
…Рабочие вышибли Николова и николовых взашей. Атанаска Димитрова вернулась на фабрику. Ткацкие станки были прежними, старыми, цехи — тесными, но все ей казалось другим — большим и просторным. Так бывает после долгой темной и ненастной ночи, когда наступит безоблачный, свежий рассвет и все на земле выглядит по-иному: светлым, чистым, чудесным… И она по-иному себя почувствовала — сильной, здоровой, как в утро своей жизни.
— Люди работают с душой, — говорит Димитрова, и эти слова, пожалуй, больше всего помогают понять, как простая, забитая каторжным трудом и нуждою женщина выросла за годы народной власти в Человека с большой буквы, которым гордится вся страна.
…Гитлеровцы разграбили Болгарию, фашистские правители довели ее до грани национальной катастрофы. Народ ходил босым и оборванным. Георгий Димитров призвал ткачей выпускать больше материалов, чтобы одеть людей. А ткачей не хватало. И тогда Атанаска Димитрова, разведав об опыте своих советских подруг по профессии, начала обслуживать четыре, восемь и, наконец, двенадцать станков. Ее почин подхватили другие ткачихи в Аспарухово, Варне, Сливене, Габрово. Меньше чем за два с половиной года она выполнила личную норму двух пятилеток. Из сотканного ею материала сшито больше полутора миллионов платьев! Знатная ткачиха ездила в Советский Союз, Венгрию, другие социалистические страны, и отовсюду, как страстный коллекционер драгоценностей, она привозила крупицу опыта, которую не прятала в свою «скрыню», а выставляла напоказ, чтобы видели и учились молодые.
Сердце партии — с людьми труда. За новаторство и самоотверженную работу Димитрова была награждена тремя Серебряными орденами труда, ей было присвоено высокое звание Героя Социалистического Труда, она была удостоена лауреата Димитровской премии. Земляки послали ее своим депутатом в высший орган власти — Народное собрание.
Фабрика выросла, была реконструирована на новой технической основе и превращена в комбинат. Буйно раскустилась молодая поросль ткачей. И хотя «тете Атанаске», как ее ласково называли девчата, уже перевалило на шестой десяток, она тоже хотела расти. Партийная организация послала ее в школу руководящих кадров. Училась Димитрова, как и работала, на высшую оценку, существующую в государстве. По окончании же школы вернулась на производство и была назначена заместителем директора комбината.
Главной ее заботой стала, как она сама выражается, «реконструкция быта ткачей». По инициативе и под руководством Димитровой было создано большое подсобное хозяйство на комбинате: посажен сад, заведен огород, разбиты виноградники, были построены больница, детские ясли, детский сад и создан тот лагерь, в котором отдыхает сейчас Атанаска-внучка.
Можно остановить и повернуть вспять воды, но над годами человек пока что не властен. Димитровой сравнялось 55. Она еще не устала. Но ведь смена есть, пусть не столь многоопытная, однако с молодыми силами, с задором. И, согласно социалистическому закону, наступила пора на заслуженный, обеспеченный отдых.
Провожали ее всем комбинатом.
— Погуляли на славу, ну и, как водится, по-бабьи поплакали. Дали мне «приданое», которое не получила от Николова: машинку швейную, кроме того, полное кухонное оборудование и много разных вещей. А главное, пенсию хорошую — тысячу левов месячно!
Димитрова, отодвигая недопитую чашку кофе, задумывается. И тут, улыбнувшись с грустинкою, вздыхает:
— Конечно, трудно было с людьми расставаться!
— Да, не забудь, мама, у тебя завтра на комбинате лекция, — словно бы невзначай, роняет старший сын, отрывая мать от ее раздумий.
— Знаю, помню, — оживляется Димитрова. — Впрочем, я не рассталась с ними. И лекции и Дом культуры, да и от производства не отрываюсь. Иногда за станком постою, покажу своим «племянницам», каков он, метод «тети Атанаски». Работать их учу и жить… Ведь как бывает: поженятся — она еще молодая, зеленая, ни сготовить обед, ни истратить с умом деньги, ни создать семейного уюта. Вот я и приду к ней на квартиру да покажу раз, другой. Глядь, и пошло на лад. Рады, благодарят, счастливы!..
— Не сыну перед гостем говорить, — обнимает мать меньшой, — но работы у тебя, как ушла на пенсию, прибавилось. Член райкома Отечественного фронта, заведующая женотделом, заместитель заведующего Дома культуры!..
— Мать двоих молодцов, бабушка пока что одной внучки и родная тетя двух с лишним тысяч «племянниц»-ткачих! — тормоша Марина, в тон ему со смехом продолжала Димитрова. — Иначе и быть не может, сынок. Без работы я сразу бы состарилась. Труд… он согревает кровь, молодит сердце. Нет, не пенсионерка я, мои родные!..
…Великая труженица вы, товарищ Атанаска Димитрова, героиня земли болгарской!
1959 г.
В степи Добруджанской
Остались позади и растаяли в пепельном мареве жаркого летнего дня отроги Балканского хребта. И словно дальше отодвинулась черта горизонта, открыв взору неоглядный простор Добруджанской равнины, похожей на степи Таврии.
На спуске с одного из холмов шофер выключил мотор, и машина, шедшая на третьей скорости, сама собой сбавила ход и остановилась.
— Что за восьмое чудо? С каких это пор колеса отказываются катиться под откос?
Улыбнувшись в смоляной ус, шофер продемонстрировал «фокус» еще раз, затем объяснил:
— Чудо природы — магнитная аномалия. Очевидно, под нами железняк!..
Включив мотор, сказал солидно, с гордостью:
— В Добрудже вы увидите много чудес. Только жаль, что вам не довелось побывать в наших местах прежде, лет этак пятнадцать или хотя бы десять назад. Ей-ей, человеку, не заставшему старой Добруджи, трудно представить себе, какой она была, а значит, по-настоящему оценить и то, что с нею стало!..
Едешь по степи, и кажется, что пшеничные поля огорожены зелеными гатями или валами: с северо-востока на юго-запад протянулись буйно разросшиеся лесные полосы. Там и сям в лощинах искрятся водоемы, по ним плавают стаи гусей и уток.
Вот на пути показался зеленый оазис. Машина вкатывает в село. Сквозь кружевной заслон палисадников проглядывают новые, добротные дома с просторными верандами и широкими окнами. На центральной площади — комплекс двухэтажных зданий: читалища, школы, больницы, народного совета и правления кооператива.
Минуем еще десяток сел-оазисов… И все они — одно к одному, как бусины в ожерелье.
Дорога сворачивает к белому городку в тополиной ограде. Тут, в «черноземном сердце» края, неподалеку от города Генерал Тошево, разместился Добруджанский научно-исследовательский сельскохозяйственный институт.
В страдную пору в кабинетах и лабораториях института хоть шаром покати.
— Все на полях и делянках, — объясняет сторож. — А Иван Гырбучев лекцию чабанам читает. Ежели вам его, провожу!..
Иван Гырбучев, директор института, мой старый знакомый. Одиннадцать лет назад, окончив Харьковский сельскохозяйственный институт, он проходил практику в Каменной степи, Воронежской области, где мы с ним и повстречались впервые. Теперь сын болгарского крестьянина стал известным ученым. Впрочем, годы и положение не изменили его. Те же юношеские искорки в живых карих глазах, та же «южная» непоседливость и энергия, тот же студенческий задор.