Большая судьба — страница 6 из 80

…Лютый враг вполз в Болгарию с запада: сначала — немецкой крови династия Кобургов, а следом за нею — того же происхождения коричневая чума.

Царь и фашисты «резали народ, как его не резал турок». Эти слова написаны на стене музея в селе Батак — болгарской Голгофе, где в 1876 году башибузуки, а в 1943 фашисты отрубили головы тысячам борцов за свободу.

Заря свободы снова засияла с востока. Ее несли на своих опаленных огнем знаменах герои Ленинграда, твердыни на Волге, Киева, Севастополя, Одессы. И он пришел, долгожданный День свободы. Девятого сентября сорок четвертого года восставший болгарский народ сверг ненавистный фашизм и в миллионных объятиях прижал к сердцу своих освободителей — советских братушек.

Тысячи советских людей видели Шипку. Миллионы знают по снимкам величественный гранитный монумент, воздвигнутый на ее поднебесной вершине имени Столетова, знают грандиозный монумент Советской Армии на Русском бульваре в Софии. Но мало кто слышал о памятнике неизвестному советскому воину на берегу Черного моря, у мыса Маслен нос, южнее Бургаса.

Он невелик, этот памятник. Скромная пирамида на могильном холмике. Но мне думается, что эта пирамидка возвышается над всеми пирамидами мира величием и искренностью любви народа-брата к народу-брату.

…Шли ожесточенные бои за Севастополь. На море сражались советские и гитлеровские эскадры. В один из дней к каменистому мысу Маслен нос волны прибили тело советского матроса. Его заметили жены и дочери рыбаков, которые шли лесом из села Приморско к своим мужьям, отцам и братьям, промышлявшим за мысом скумбрию. Тельняшка матроса была обагрена кровью, которую не смыла соленая морская вода. Документов при нем не оказалось. Болгарки вырыли на крутом утесе могилу и, как родного человека, похоронили со всеми почестями неизвестного русского солдата.

Той же тропинкою через лес, мимо Маслен носа, ходят и теперь к рыбакам их жены и дочери. На полянах они собирают цветы и складывают их возле скромной пирамиды, на которой высечена одна фраза: «Здесь покоится неизвестный советский воин, геройски погибший в борьбе против фашизма».

А вечером первого июня, в канун Дня памяти Христо Ботева и всех борцов против турецкого и фашистского рабства, у могилы неизвестного советского солдата ежегодно собираются сотни рыбаков со своими семьями. Заглушая морской прибой, на скале громко звучит торжественная поверка героев, павших за свободу. Она начинается именем Ботева и завершается словами: «Неизвестный советский солдат». Гремят ружейные залпы салюта, и каждый раз, всякий год, в этот вечер кажется, что бурное Черное море утихает, когда люди становятся на колени, склоняют головы перед памятью тех, кто пожертвовал своей жизнью ради их счастья.

Наивысшего, истинного расцвета болгаро-советская дружба достигла после победы в Болгарии народной власти, наполнившись новым содержанием. В ее основу легли бессмертные идеи марксизма-ленинизма, пролетарского интернационализма. Были устранены все преграды, искусственно возводившиеся прежде национальной и международной буржуазией между болгарским и советским народами.

Болгарский народ видит в Советском Союзе гарантию своей независимости и свободы, своего счастья и благоденствия. Идея вечного братства двух народов ярко выражена в государственном гимне республики:

Болгария наша, отчизна героев,

Могучий расцвет тебе силы дает.

В надежном союзе навеки с тобою

Великий и братский советский народ!

Есть замечательные слова Георгия Димитрова, которые знает и хранит в сердце каждый болгарин:

«Для болгарского народа дружба с Советским Союзом так же жизненно необходима, как солнце и воздух для всякого живого существа».

О великой дружбе советского и болгарского народов чудесно сказал Никита Сергеевич Хрущев, когда он находился в 1959 году на американском континенте с миссией мира: «…Русский народ особо теплые чувства питает к болгарскому народу. Русский народ и болгарский народ — это народы-братья».

Исторические пути двух народов-братьев ныне сошлись воедино, русла их судеб слились навечно. У них одно будущее, одно лучезарное завтра — коммунизм!

1961 г.

Большая судьба

Секретарь окружного комитета партии Иван Тенев, высокий, подобранный мужчина с энергичным, живым лицом, щуря карие глаза, словно вглядываясь вдаль, рассказывает о прошлом и настоящем Фракийской долины. Сам он родом здешний, сын безземельного крестьянина из-под Ямбола.

— Фракию называли долиной лучезарного солнца и беспросветной темноты, несметного плодородия и неслыханной нужды. В этом, казалось бы, парадоксе — сущая правда, горькая истина!

С юных лет Иван Тенев видел нищету и страдания трудового люда, испытывал несправедливость и жестокость власть имущих. Гайдуцкое сердце и горячая кровь дедов привели его в стан народных мстителей.

В начале тридцатых годов сельский, учитель Иван Тенев вступает в Коммунистическую партию и становится пламенным пропагандистом-ленинцем. За революционную деятельность фашистские правители готовят над ним расправу. Он скрывается от полиции и уходит в подполье, где целиком посвящает себя делу партии. Царский суд заочно приговаривает его к 15 годам каторги по одному «делу» и спустя некоторое время к пятнадцати — по другому. Приходит 1937 год. Солдат пятого корпуса 15-й дивизии Интернациональной бригады Иван Тенев на полях Каталонии, в долине Эбро, бьется за свободу испанского народа. Потом — перевал через Пиринеи, рабочие кварталы Марселя и Тулона. Когда гитлеровцы оккупируют Францию, болгарский коммунист в одном строю с французскими братьями сражается в рядах Сопротивления…

И вот заветное знамя свободы реет над его землей. Родина зовет. Иван Тенев возвращается в отчий край.

— Вы спрашиваете, о чем можно написать из Фракии, чтобы русские люди воочию представили себе, как изменилась наша жизнь. Трудно, друг мой, посоветовать. Каждый земледельческий кооператив, каждый завод — это эпопея социалистического труда!..

Тенев задумался, еще плотнее сощурив глаза. Но вот в его зрачках вспыхнули две золотистый искорки.

— Лучше всего напишите о нашей женщине. Очень советую именно о женщине. Чем она была и кем стала. О ее судьбе в прошлом и теперь. Турецкие султаны пять столетий своего черного владычества насаждали в Болгарии бесчеловечное, мусульманское отношение к женщине как к существу низшей ступени, как к бессловесному и покорному быдлу. Поезжайте в ямболские села. Тот край был темным пятном на нашей карте. Сейчас я познакомлю вас с нашим женоргом другаркой[10] Златкой Василевой. Энтузиаст!.. Половину женщин в Фракии по именам знает. Кстати, у нее есть в те края поручение окружного комитета. Поезжайте непременно, там вы найдете женщину, которая за одно десятилетие перешагнула сразу три общественно-экономические формации!..

* * *

Из поколения в поколение судьба дочери походила на судьбу матери, как одна слеза на другую. Горькая участь была предопределена с рождения. Когда бабка-повитуха сказала Николе Атанасову, что у него родилась дочь, он досадно махнул рукой: «Что ж, одной страдалицей на земле больше».

Сызмала Ганка пошла батрачить.

— Работала от солнца до солнца на богача-чорбаджию. Обращались со мной, как со скотиной, разве только не запрягали!..

О том, чтобы приодеться, нечего было и думать. Летом и зимой, в будни и праздники ходила она в черном сукмане — сарафане из грубого домотканого полотна. Несладкой была девичья жизнь, но она слыла раем в сравнении с замужеством, с женской долей.

Замуж не выдавали, а продавали. Девичьего слова не спрашивали. По сердцу человек, не по сердцу — никому дела нет: сживется — смирится, смирится — слюбится. Отцы за чарками ракии[11] вели торг. Будущий тесть запрашивал побольше выкуп; свекор, цинично разбирая физические достоинства и недостатки невесты, торговался, сбивал цену.

Лучше песни не скажешь. Невеста, после того как ее продали, причитала:

Прощай навеки, родимая мать:

Меня продали чужим людям.

У чужих людей — ни сесть, ни встать,

Поздно ляжешь, рано разбудят.

Чужие люди раз позовут,

А два раза пинка дадут.

Черная доля, женская доля —

Жить в неволе, родить в поле…

Ганке больше посчастливилось, чем ее многим товаркам: она и Георгий любили друг друга. Впрочем, любовь любовью, а в семье свекра царили все те же жестокие домостроевские обычаи. Молодые были бессильны от них отступить. И замужняя доля Ганки складывалась не лучше той, о которой ее прабабки сложили заунывную песню-причитание.

Жили Георгий и Ганка Семовы в темной, глинобитной избушке под соломенными стрехами, гнули в поле спину, не видя света. Нужда ожесточает человека. Георгий чаще всего был угрюмо-молчаливым. Но порою в нем прорывалась нежность. Лаская загрубевшей рукой дочь, он тихим голосом рассказывал, что есть на свете страна — Советская Россия, где все люди имеют землю, все равны и счастливы, счастливы и свободны даже женщины. И его взор смягчался долгой, задумчивой улыбкой.

…В сентябре 1944 года Ганка в первый раз в жизни шла по улицам своего села Сламено в одном ряду с мужем, его товарищами и своими подругами. Георгий крепко держал в руках древко алого знамени, и радостью звучал его голос в хоре революционной песни. Ганка не понимала вначале всего величия совершившихся событий, но душой чувствовала, что произошло что-то непостижимо большое, чего не видели ни ее деды, ни прадеды.

Интересы семьи Семовых переступили за порог глинобитной избушки, за межу своей нивы. В один из вечеров Георгий приехал из Ямбола таким сияющим, каким Ганка не видела его даже в парнях. «Сегодня у меня великден,[12]