— Го-го-го-го-о-о-о!
Может, ребята рядом, может быть, они откликнутся!..
Потом ухо улавливало только выстрелы.
И скоро каждый из них остался наедине с черным безмолвием.
Но никогда еще не была так многолюдна зимняя Рила, как в ту новогоднюю ночь! На поиски детей вышли служители и спасатели всех хижин. Двинулись в помощь подкрепления из Софии, города Самоков, из Боровца.
Но мало и миллиона пар глаз, чтобы разом окинуть царицу Балкан, разглядеть каждую складку в ее одеждах, каждую черточку на ее лице, чтобы обнаружить четырнадцать пылинок, которые где-то «осели» и которых вот-вот может унести буря, унести далеко, по ту сторону жизни. Четырнадцать драгоценнейших пылинок!..
И буря пришла. Она налетела, как черная туча, как фантастический Змей Горыныч, она завесила черным пологом небо и начала покрывать белым саваном гору. Минул день, и минула ночь. На рассвете второго дня буря утихла так же внезапно, как поднялась. Так часто бывает в горах.
Прекрасна, словно сказочная царевна, была Рила. Она сверкала ледяными алмазами, жемчужной засыпью снегов, переливалась многоцветным бархатом лесов. Она сияла. Но не всегда, когда ликует природа, радуется человек.
Слишком мало оставалось надежды на то, что одиннадцатилетние хлопчики выстояли против бури. Хотя надежда — последнее, что покидает человека. Уставшие, продрогшие и голодные спасатели бороздили Рилу, ни на минуту не сомкнув глаз.
«Большая земля» ждала их слова с затаенным дыханием у радиоприемников и телефонов.
В полдень второго января эфир принес радиограмму:
«Один мальчик найден. Имя установить не удалось. Лежит без сознания. Нужна помощь врача. Наши координаты…»
Над Рилой взмывает вертолет.
Вскоре в село звонят из хижины Мальовица:
— Найдено трое. Живы!
Далее следуют имена…
Не успели повесить трубку — снова звонок:
— Требуется неотложная медицинская помощь. Четверо обнаруженных детей в тяжелом состоянии!..
Девятого нашел Константин. Мальчонка сидел на снегу, прижавшись к стволу сосны, самой большой из всех соседних деревьев, будто искал у нее, могущественной, защиты и приюта. Он уже засыпал.
К ночи обнаруженных и спасенных было тринадцать. Буря разбросала ребят. Однако на небольшое расстояние. Все они находились в квадрате три на три километра. Спасатели трижды «прочесали» этот квадрат вдоль и поперек. Четырнадцатого, который был первым, который заварил кашу с походом в горы, не нашли.
…За месяц до Нового года, после пионерского сбора, девичья половина пятого класса разошлась по домам, а мальчишки задержались. Когда за вожатым закрылась дверь, Минчо по прозвищу Мечка, что значит медведь, центр нападения уличной футбольной команды, встает из-за парты и говорит:
— С какой это стати на сборах нам сказки читают! Как будто мы маленькие. И вообще… Наши деды бились против турок, делали подвиги. Отцы боролись с фашистами. Героизм проявляли. А мы?!. Только и достоинства, что с девчонками в куклы не играем!..
— Правильно! — поддержали футбольные болельщики.
— Так то́ же было другое время, — усомнился один.
— Для подвигов всегда есть время! — назидательно сказал Минчо.
— А что ты предлагаешь?
— Я придумал. Для начала мы штурмуем вершину Мусала в тяжелых зимних условиях!
— Вот здорово! — раздался дружный хор восторженных голосов.
— Но предупреждаю, поход будет трудным. Кто не уверен в своих силах или трусит, лучше сразу признавайся!..
Минчо многозначительно выждал. Все промолчали.
— Такое делу по плечу даже не всякому мастеру спорта, — солидно продолжал Минчо. — Одной силы и храбрости мало. Нужно знать теорию горного туризма. И, кроме того, маршрут. Мой татко, как вам известно, три года партизанил в Риле. У него такие книжки есть. С завтрашнего дня мы начнем их изучать… А сейчас каждый из вас принесет клятву, что не изменит нашему делу, не струсит, не подведет товарища в беде, ну и что дома — ни гу-гу, и в школе тоже, особенно девчонкам!..
Занятия по «теории» действительно помогли ребятам выстоять в бурю. Они снарядились в путь, как бывалые туристы, припасли достаточно провианта и в первые часы, когда разразились ветер и пурга, не растерялись, выбрали более или менее надежное убежище в бору с подлеском, возле скалы. Видимо, говорила в них и кровь отцов, и опыт лазания на скалах Рилы, и наблюдения за старшими, которые запечатлел в памяти зоркий глаз.
Провели мальчуганы родителей и учителей… Только одной девочке, той самой, которую часто таскал за косы Минчо, откуда-то стало ведомо, что замышляется штурм Мусалы. Но она призналась в этом, когда уже нельзя было не признаться, «спасовав» под натиском родителей и учителей.
…Настал день третьего января. Солнце приближалось к своему зениту. Бай Костадин выбрался на всхолмье и увидел посреди голого снежного плато маленькую черную фигурку. Она металась из стороны в сторону, как будто за нею гонялся лютый зверь. Старый спасатель тотчас понял, что у мальчика начались галлюцинации. И перед тем, как вихрем скатиться вниз, на плато, он еще успел подумать: «Какая же у мальчугана сила, ежели он трое суток держится на ногах да еще бегает!»
— Из этого вырастет настоящий альпинист! — убежденно, как почти о свершившемся факте, говорит бай Костадин.
— Герой! — подтверждает Константин. И тут же, очевидно, по ассоциации, вспоминает последний случай.
Двое мастеров спорта атаковали отвесный и труднодоступный северный склон вершины Голяма Мальовица. Они взбирались по скалам, связанные веревкой. Один из них оступился и повис над бездонной тесниной. Другой, что шел впереди, был в это время на пологой каменистой площадке. Ему с трудом удалось удержаться у самого края пропасти. Он впился пальцами в скалу… Шли секунды, минуты, часы… Альпинист на площадке был бессилен помочь своему другу. У него оставалась возможность спасти лишь себя, то есть перерезать веревку…
Туристская база, из которой вышли альпинисты, уже ждала их возвращения. Время, необходимое на подъем и спуск, истекло. Значит, несчастье, решили там. И по следам двоих пошел спасательный отряд. На каменистой площадке лежал уже в обмороке альпинист. Руками и шипами ботинок он упирался в скользкие уступы, а зубами вгрызся в корень единственного тощего кустика, чудом прилепившегося к голой скале… А в стороне, на таком расстоянии, чтобы не достать рукой, валялся не вынутый из футляра нож. Альпинист отбросил его, чтобы, когда станет невмоготу, когда от непосильного напряжения начнет мутиться рассудок, не смалодушничать и не перерезать веревку, на которой висит друг.
— Вот такой должна быть взаимопомощь в горах, да и не только в горах, а и в долине… в долине жизни, — глубокомысленно и мудро заключил Константин. — А тут свитера пожалела!..
— Нет, вы слишком строги к ней, — возразил я. — Стефка в конце концов — не хлебнувшая еще жизни девушка и, конечно, после вашего урока переоценит ценности!..
— Может быть, — флегматично проронил студент.
— А может быть, вы к ней просто неравнодушны? — шутливо высказал я свое предположение.
— О нет!
— Стефка симпатичная девушка!
— Я с вами согласен. Но она учится в педагогическом. А мне в жены нужна ягода одного поля — геолог.
Сначала я даже оторопел от такой рассудительности двадцатичетырехлетнего молодого человека.
— Да разве сердцу прикажешь?!
— Не подумайте только, что у болгар холодное сердце, — совершенно серьезно сказал Константин. — Мы любим так же пламенно и страстно, как любят на других меридианах и параллелях. Не исключено, что даже с бо́льшим южным «акцентом». Но согласитесь, ведь могу же я встретить девушку, избравшую мою профессию, узнать ее поближе и полюбить? Профессия наша беспокойная, «бродяжья». Вот вместе и будем «бродяжить». И меньше беспокоиться за свою любовь. Вместе оно и вернее, и спокойнее, и счастливей! А у меня думка всю землю исходить. И свою… И вашу… По всей Сибири и тайге пройти с братушками, поискать земных кладов. Много болгарских и советских геологов заодно работают. Почему же и мне не выпадет такое счастье?!
У Константина есть впереди время, чтобы «всю землю исходить», а может быть, и переменить свои взгляды на любовь. Но сейчас он твердо стоит на своем. И бай Костадин всецело одобряет его линию… Я сдаюсь!
Мы прощаемся. Бай Костадин, зная склонность молодежи к романтике и полагаясь на опыт нашего проводника Димитра, не возражает против ночного путешествия: стрелка барометра пристыла к шкале делений на «ясно».
Трудный участок пути мы преодолеваем до сумерек.
…Впереди идут шестеро. Я седьмой. За мною двое. Над нами бархатно-черное небо.
Никогда в жизни такого неба я еще не видел. Оно было густо устлано градом звезд. Не дробным, не мелким… А таким, какой нередко выпадает на Балканах: градина — в яблоко!
С левой руки, на вершине Мальовица, затеплились звездочки в окнах хижины. Я не знаю того альпиниста, который лежал там, вгрызшись в гранит, на краю пропасти, но воображение рисует лицо мужественного болгарина, отважного сына народа, родившего миру Василя Левского, Христо Ботева, Димитра Благоева, Георгия Димитрова. Передо мною ясно встает картина новогодней бури и пробиравшихся сквозь нее бая Костадина, Константина и таких же, как они, бесстрашных спасателей. И я думаю о том, что хороший человек подобен звезде и что звезд на земле наверняка больше, чем на небе.
Чудесные звезды над Рилой!
1960 г.
Гордый внук славян
Море думало свою думу. Думало и пело. Пело о том, что нет на свете стихии могущественнее и свободней, чем оно. И была в его симфонии-песне еще одна музыкальная фраза. Я ее чувствовал и слышал явственно, словно оклик своего имени где-то на далеком, чужом берегу… Я слышал музыку и слова:
Прощай, свободная стихия!
В последний раз передо мной
Ты катишь волны голубые