– Я не помню! Откуда я могу помнить!
– Скажи – или я взрываю бомбу! Скажи!
– Отвечай ему! – скомандовал генерал. Охрана парня попыталась подойти к нему, но офицеры перекрыли им дорогу. – Отвечай, баран! – Шапи Магомедович схватил парня за плечо и хорошенько тряхнул.
Загир больше не оглядывался на камеры, направленные на него.
– Да скажи ты уже! – напряженно добавил Касим.
– Моя **** мои ******ила… – пробурчал он невнятно.
– Громче! – Генерал схватил его за шиворот и прижал к его губам громкоговоритель. – Четко скажи!
– Моя жизнь, мои правила, – произнес Загир дрожащим голосом.
Над площадкой нависла тишина. Слышны были только всхлипывания из избушки.
– По сигналу. Генерал? – спросили в рацию. Генерал огляделся по сторонам, продолжая держать поганца. Все камеры были направлены на них. Разочарованный Касим просто отвернулся. Мэр встревоженно ждал решения. – Генерал, добро?
– Тренер! – обратился генерал наверх. – Доволен?
Ответа не прозвучало.
– Нет у нас никаких бомб! – ответила за него Валерия.
Дедушка подошел к тренеру и приобнял его, бормоча что-то свое.
– Отменить, – ответил генерал и, выдохнув, толкнул парня в толпу. – Пошел отсюда!
– Я это так не оставлю, – прошипел парень. В ту же секунду генерал швырнул громкоговоритель ему в спину. Загир взвизгнул, скорчился и поспешно покинул площадку, провожаемый гневными взглядами сотен людей.
– Вверх… – прошептал дедушка и потянул Муртуза за плечо. Тот медленно встал и, ведомый самым старшим соучастником захвата Большой Суеты, пошел к своему стулу.
– Вы его арестуете? – спросил Иса Исаевич, провожая взглядом машину будущего (по крайней мере в надеждах отца) премьер-министра республики Дагестан.
– Да что ему будет, – разочарованно ответил генерал, – когда дядя – главный судья республики.
– Судья? – удивился мэр. – Это не конфликт интересов?
– Конфликт тут был. – Он кивнул на место, где стоял Загир во время переговоров. – А там, – вероятно, имея в виду суд, – Дагестан. Ничего. Через недельку остановим его, найдем случайно килограмм «муки» под сиденьем. Попросим двенадцать, дадут восемь, отсидит четыре.
– Я не думаю, что это правильное решение.
– Правильное решение будем искать тут, с деревом. А там – тоже будет Дагестан.
Глава 18Тем временем
Вместе с запоздалым обедом прибыла и нитка с иглой. По пояс в теплом спальном мешке Муртуз ждал, пока Натали зашьет штанину. В просьбе Валерии дать ей сделать это блогерша отказала.
Чрезвычайная ситуация – чрезвычайной ситуацией, но прием пищи в Дагестане по расписанию. Валерия и Шамиль следили за полицейскими.
– Еще не пришел твой правильный момент? – спросила она. Шамиль, продолжая задумчиво смотреть вниз, помотал головой. – Когда мы залезли сюда с тобой, ты сказал: «Вы знаете мое положение».
– И?
– Что «и»? Ты еще ничего не сделал. Время идет. Почему тянешь?
– Сделаю. Сегодня.
– Мне неудобно, но я хочу спросить насчет вашего требования, – заговорила Натали с Муртузом. – Вы можете не рассказывать…
– Все, что я хотел сказать, я уже ему сказал… – Все соучастники, будто сговорившись, сели вокруг, не оставив ему выбора. – У меня была маршрутка. Ездил на заказ. И одна семья арендовала машину на майские праздники. Отдохнули в горах и ночью возвращались домой. Мы были недалеко от Хасавюрта. Ехали за грузовиком. Дорога узкая была. Обгонять тоже не хотел. Риск – в машине человек восемь. Ну и потом сзади пролетел он, обогнал меня и собирался грузовик обогнать, но там на встречке была другая машина, и он резко обратно влетел на нашу сторону, почти в меня, а я как-то сразу отреагировал – и в сторону. Слетел с дороги. Помню, как башкой вниз оказался, и все. Дальше больница.
– А что с пассажирами?
– Все в больницах, средние, тяжелые. Отец через неделю умер. У остальных ожоги и травмы. И мальчик инвалид. С этими. – Он изобразил руками палки.
– Костыли?
– Да. С ними ходит теперь. Тот шакал просто дальше поехал. В суде ничего. Тишина.
– А ваше имя?
– Какая уже разница. Тренер пойдет, – отмахнулся он. – Я сначала думал, сам его прибью, строил планы. Жена уговаривала, чтобы подумал о семье. Но я чуть-чуть замкнулся… Передумал, попытался как-то через полицию сделать, но у него все схвачено тут. Я еще более психованный стал, и жена ушла с дочкой. Мы не развелись, но они просто уехали к маме. Я их возвращать тоже не стал. Зачем? Я чё умею? Инвалид. После войны кое-что получаю, еле на меня одного хватает. Маршрутки больше нет. За нее долг был, но владелец – хороший человек, простил. Жена еще молодая, найдет себе кого-нибудь получше. А мне больше ничего не надо. Тюрьма – нормально. А чё? Крыша, еда, коврик молиться есть, чё еще надо?
– Ваш ожог после аварии? – Юсуп показал на его ногу.
– Не этой. Там другой случай, но говорить не буду. На войне. Случайность. Непонятка получилась.
Тем временем в штабе генерал, откладывая в сторону отчет, сказал:
– Пробили мы нашего тренера. Это товарищ опасный.
– Почему? – спросил мэр.
– Потому что имеет право не очень нас любить. Я сейчас вспоминаю… его случай. Они с отцом во времена Первой чеченской развозили хлеб по районам. Там передвигаться было нельзя, но были у нас такие между собой исключения. Тем более когда хлеб везут на сотни семей. Там блокпосты были везде, но все всех знали. Вот через полгода сменка произошла, новые, молодые заехали. Там как-то так получилось, что бедолаг на смене не предупредили о том, что есть исключения. И представь, летит в пять часов утра буханка через лес, думает, что пропустят, а те тоже растерялись и давай по ней с автоматов шмалять. Слетела с дороги, перевернулась, живой остался парень, но застрял в машине, бензин, огонь… кое-как вытащили. Он из ополченцев.
– Значит, имеет боевой опыт! Я про это и говорю вам, а вы не слышите. Ненависть к стране… – влез Касим.
Тем временем в избушке тренер продолжал рассказывать:
– Короче, живу вот полгода один. Даже подумал однажды, что лучше себя… Ну… Того. Астахфирулла! Хорошо, что быстро вернул башку в нормальное состояние. А потом услышал про Большую Суету и понял, что это, короче, мощный способ сказать, чтобы меня услышали. Чтобы с этого шакала спросить. Теперь не знаю, есть ли вообще от этого польза…
– Есть, – сказал Шамиль будто сам себе. – Польза есть всегда, когда указываешь на несправедливость.
Валерия взглянула на него настороженно, поскольку понимала, что эта тема касалась лично его.
– Ай! – вскрикнула Натали, уколовшись. Валерия протянула руку, и блогерша наконец отдала ей штаны Муртуза.
Громко вздохнув, Юсуп сказал:
– А я собирался в тот день, когда мы сюда залезли, себя… В тот день утром я решил, что пора все поставить на свои места, признаться в своих чувствах, – и пошел в театр. Получилось все не так, как я ожидал. Совсем не так. Охрана, которую попросили меня не впускать, я, который выпил лишнего, и она, не готовая меня услышать. Так и получилось то, что получилось. Оказавшись в луже у служебного входа в театр… в свой родной театр, в котором я проработал почти двадцать лет, я подумал: «Все. Хватит. Финита ля комедия». Пошел на Черные камни, смотрел на море, размышлял, подводил итоги жизни… Если подумать, я прожил довольно яркую жизнь: в ней было все. Слава, путешествия, борьба. Все, кроме любви. – Он замолчал, задумался и некоторое время о чем-то думал, а потом продолжил: – Извините, отошел от темы. Я смотрел на море, камни и как-то близок был к концу. Затем услышал, что едет поезд. В нем люди, они смотрят на берег, на тех, кто гуляет, машут руками, и я решил дождаться, пока он уедет, не хотел, чтобы они увидели… Вдруг там какой-нибудь ребенок… Уехал поезд, а за ним идет женщина. Прямо по рельсам. Она была далеко, но, кажется, я поймал ее настроение – чувство полного одиночества и в то же время свободы. Свободы от всего и от смерти тоже. Ведь все-таки есть что-то опасное в том, чтобы идти по железной дороге, что-то рискованное… Я себя чувствовал наоборот: вроде как свободен, готовый к гибели… но заперт, придушен, закован в призрачные цепи. А так хотелось вздохнуть. Я увидел в этой женщине некий символ, знак того, что надо попробовать еще немножечко пожить, и увидел в этом дереве причину, способ сделать все и сразу: показать масштаб своих чувств и обречь себя на муки. Я рад, что сумел понять этот символ – «женщина на рельсах»… Есть что-то такое в железной дороге… – Юсуп смотрел вдаль и пытался подобрать правильное слово. Он не знал, что в избушке напротив него сидит человек, для которого железная дорога всегда была символом…
– Бесконечное, – продолжила его мысль Валерия. – Не видно начала и конца. Она состоит из тысяч частей, рельсов, шпал, и при этом она единая.
– Да, – удивился Юсуп. (По правде говоря, удивился не только он. Валерия впервые сказала что-то откровенное, пусть и туманное по смыслу.)
– У меня было что-то похожее. Это был двухтысячный год. Тоже канун Нового года. В тот день закончился суд, который я проиграла мужу. Второму, не этому солдафону. – Она небрежно махнула рукой вниз. – Муж забрал дочку, которой еще не было года. Дело с самого начала было проигрышное… Чтобы женщина в Дагестане выиграла в суде в те времена… Невозможно. Мне был тридцать один. Ни постоянной работы, ничего. И с алкоголем были проблемы. Соседи в суде подтвердили. В общем, проиграла… Пошла вниз к морю. Долго шла по железной дороге. Пока не услышала за спиной поезд. Умирать я не собиралась, я была просто потеряна, не понимала, куда идти дальше. И только железная дорога будто за меня выбирала путь… В общем, я сошла и смотрела на вагоны, поезд замедлялся, так как подъезжал к вокзалу. Я делала это сотни раз, просто смотрела на людей, понимая, что больше никогда их не увижу: они будут улыбаться или показывать языки, или не замечать меня, но это было неважно. Мне просто нравилось смотреть, как текут жизнь и судьбы людей, незнакомых между собой. Мой взгляд остановился тогда на мальчике. Он сидел прямо у окна, приподнял руку, она почему-то была окровавлена, или, может, мне показалось. Не знаю. Он улыбнулся, помахал мне этой рукой и