дин восклицательный знак – для полной ясности. А он засмеялся и махнул рукой – дескать, пошли.
И мы пошли.
Его автомобиль стоял за углом. Такой, между прочим, весь из себя серебристый Мерседес. Но у них там, в Эльче, почти все машины шикарные. Дома ветхие, занавески в окнах все больше сиротские, а автомобили у тротуаров – один другого круче. Не знаю, как это объяснить. Дед открыл мне дверь, сказал что-то – видимо, велел подождать, потому что тут же юркнул в щель между домами. Минут через пять вернулся с чемоданом. Я еще помню, подумала – надо же, как совпало, он сам собирался куда-то ехать и вдруг нашел попутчицу, готовую оплатить бензин и усилия. Вот это, я понимаю, удачливый человек! Впрочем, мне тоже грех было жаловаться. Только что топала на трассу, загибаясь от холода, а теперь сижу в теплой машине, сейчас меня отсюда увезут прямо в Альбасете, а там моя гостиница, мраморные коридоры, радио на стене и бар. А в баре кортадо и сангрия, и авокадо, фаршированное рыбой, и крошечные куриные шашлычки, и маслины, и снова кортадо, повторить, повторить, повторить. Ей-богу, никаких денег не жалко за столь чудесную перемену участи.
Пока я ликовала, дед завел машину, сказал что-то непонятное, но при этом сделал такой недвусмысленный жест пальцами, что я поняла: деньги вперед. Отдала ему свою наличность, и мы наконец поехали. Причем дедушка сунул мне в руки кластер с дисками – типа, выбирай, что по дороге слушать будем. Очень галантный жест. Но фишка знаешь в чем? Эти диски были совершенно одинаковые. Мало того, что не фирменные, но даже маркером не подписанные. Две дюжины одинаковых серебристых дисков – выбирай, девочка. Но я очень ответственно подошла к задаче. Долго думала, прикидывала и, наконец, поставила предпоследний. И слушай, так удачно выбрала! Низкий женский голос, знаешь, с такой обаятельной хрипотцой. И песни все как одна протяжные, сердцедробительные. Какие-то старинные испанские штучки в современной обработке; думаю, с точки зрения любого продвинутого местного – попса чудовищная, но ехать под это дело в сумерках мимо оливковых рощ, как потом выяснилось – ух! Самое оно.
А пока я выбирала музыку, мой дед пытался выехать из города. Ну, то есть, мне показалось, он немножко заблудился. Хотя где там блудиться, десяток улиц, и все. Но мы как-то очень уж долго выбирались и, между прочим, дважды проехали мимо автобусной остановки, я ее по психу опознала. И когда мы в третий раз туда вырулили, я не выдержала и показала деду табличку – типа, смотри, Хельин – туда. И он почему-то ужасно обрадовался. И мы, наконец, выехали из Эльчи на трассу, а там еще один указатель: «Хельин – 36». Я в него тоже пальцем ткнула на всякий случай. И дед снова обрадовался. И заметно расслабился, по крайней мере, решил, что пора нам познакомиться. Ткнул себя в грудь указательным пальцем, сказал: «Антонио». А потом показал на меня – дескать, давай, колись. Я сказала: «Мария», – и он возвел глаза к небу, отдавая должное моему библейскому имени. Очень воодушевился. И показал мне пепельницу – это, видимо, было официальное разрешение курить, если я захочу. А я хотела, и еще как! Достала сигареты, предложила одну Антонио, но он отказался. Дескать, бросил, но чужой дым ему не мешает и даже нравится – ну, я примерно так поняла.
Пока мы знакомились, мимо просвистел еще один указатель: «Хельин – 18». Ага, отлично, восемнадцать километров мы уже проехали. А значит, мои кортадо и анчоусы становятся ближе, буквально с каждой минутой. Я расслабилась, закурила, а тут еще эта тетка в проигрывателе как-то особенно упоительно взвыла – короче, я практически отключилась. И пришла в себя, когда сигарета закончилась – надо же окурок гасить и выбрасывать. Выбросила, закрыла пепельницу, смотрю в окно, а там снова указатель: «Хельин – 18». Опять, выходит, этот смешной человек заблудился, сделал лишний крюк – интересно, как ему удалось? На прямой-то трассе, без развилок и поворотов. Вот это, я понимаю, виртуоз.
Короче, я решила взять бразды правления в свои руки. В смысле, следить за указателями и тыкать в них носом моего водителя. А то вообще неизвестно, куда мы приедем, при таких-то его феноменальных способностях. И я снова уставилась в окно. И была вознаграждена за усердие, вскоре появился новый указатель: «Хельин – 6». Смотри, говорю, Антонио, смотри! Хельин – там, прямо! А он отвечает: «Яволль, Мария!» – вспомнил на радостях школьные уроки немецкого, не иначе. Кстати, с этого момента, дело у нас пошло лучше, в смысле, контакт стал налаживаться. Если бы ты слышал тот немецкий, на котором мы говорили, тебя бы кондратий хватил. А правительство Германии объявило бы нас обоих персонами нон грата.
Но друг друга мы стали понимать гораздо лучше, а это главное.
В общем, мы наконец въехали в вожделенный Хельин. Ну что тебе сказать, такая же жопа мира, как Эльче-де-ла-Сьерра, но вряд ли настолько фотогеничная. Во всяком случае, та улица, по которой мы проезжали, была совершенно ужасная. Но мой Антонио был счастлив и глазел по сторонам, распахнув рот, как ребенок на рождественской ярмарке, хорошо хоть других машин на дороге почти не было, а то без аварии не обошлось бы. Я подумала – неужели он тут впервые? Вроде бы, по соседству живет. Или не живет? Может, он в Эльче был случайно, проездом? Тогда понятно, почему он там заблудился.
Пока я размышляла, Антонио совершил роковую ошибку. Там на выезде из Хельина была развилка – можно ехать прямо, а можно развернуться и назад. И конечно, он за каким-то чертом развернулся. Я заметила в самый последний момент, когда уже поздно было. Ору: Антонио, мы теперь едем назад! Но он уже и сам понял. Страшно растерялся. Я ему говорю – ладно, ничего, сейчас еще раз развернемся, не переживай. И тут уж мне пришлось смотреть в оба. Но ничего, нашли нужный поворот, снова въехали в Хельин и торжественно его пересекли. И прикинь, на выезде дед снова попытался свернуть, но тут уж я была начеку и не дала. Смотри, ору, Альбасете – прямо! Прямо Альбасете, пятьдесят километров, написано же, ферштейн зи, амиго? Ну и поехали прямо, слава тебе господи, я пот со лба утерла и снова закурила. Но не расслабилась. Мало ли какие там впереди еще повороты.
Но на самом деле, дальше все было просто. Когда из темноты возникал дорожный указатель, я тыкала в него пальцем и орала: Альбасете – прямо, тридцать километров, так держать! И мы ехали прямо, а потом снова прямо, и никаких поворотов, хотя Антонио так и тянуло развернуться на всякой развилке, я чуть не рехнулась с ним, но своего добилась.
Въезд в Альбасете мы, правда, проскочили, причем по моей вине. Я уже так привыкла кричать: «прямо», что и тут не дала Антонио свернуть. Как мы потом хохотали, когда до нас дошло! А в Альбасете свернули на следующей развилке, делов-то.
На окраине мы оба скисли – Антонио явно был в Альбасете впервые, а я, сам понимаешь, второй день – ну и толку-то? Правда, у меня с собой была карта. Мы припарковались на первой попавшейся стоянке и долго над ней медитировали, а потом Антонио плюнул на это дело, вышел из машины, остановил какого-то таксиста, и тот ему все на пальцах объяснил. Через три минуты мы уже были возле моей гостиницы, Антонио вышел, чтобы меня проводить, расцеловал в обе щеки, потопал было назад, но вдруг вернулся и сказал что-то на своем диком испанско-немецком – типа, ты должна знать. Вообще-то, тогда я ни хрена не поняла, это я теперь думаю, он имел в виду что-то в таком роде.
Короче, Антонио пошел за мной в гостиницу. Меня это немного напрягло, потому что планов продолжать знакомство у меня, сам понимаешь, не было. Но он остановился возле портье, помахал мне рукой, выразительно так – дескать, уже попрощались, давай, вали по своим делам, я тебя не задерживаю. У меня, честно говоря, камень с души свалился. Пошла к себе, умылась, переоделась, а когда вышла, Антонио уже не было, зато портье меня поманил и на языке, который в тех краях считается английским, сказал: «Этот господин, с которым вы пришли, оставил записку. Он диктовал, а я записывал по-английски. Возьмите». Я взяла, поблагодарила его и пошла в бар, потому что ни о чем, кроме кофе, сангрии и еды уже думать не могла. А потом весь остаток вечера разбирала эти каракули. Вроде разобрала… Подожди, сейчас.
Машка бежит в коридор, роется в сумке, наконец, возвращается, потрясая мятой бумажкой. Протягивает ее мне.
– Смотри.
Я-то, конечно, смотрю, а что толку? Разобрать невозможно. И если этот язык – английский, значит, я не знаю английского. И вряд ли когда-нибудь его осилю.
– На самом деле, все не так страшно, – смеется Машка. – Трудно только первые полчаса. Потом начинаешь въезжать. По крайней мере, я въехала. Там знаешь что написано? Примерно так: «Я родился в городе Эльче-де-ла-Сьерра и прожил там шестьдесят семь лет. Когда я был ребенком, старая цыганка сказала, что я никогда не смогу уехать из Эльчи, как бы ни старался. Она сказала, что мой единственный шанс – женщина с белыми волосами, которая даст мне денег и попросит увезти ее в другой город. Я много раз старался уйти пешком или уехать на машине, но все дороги приводили меня обратно в Эльчу. А автобусы ломались, останавливались и стояли, пока я не выйду. Все водители автобусов уже давно знают меня в лицо и отказываются брать с собой. Но вот теперь я уехал! Ты – женщина с белыми волосами, Мария. Ты ничего не знала, но ты помогла мне. Мне очень жаль, что ты не пришла сорок лет назад. Но я тебя благодарю. У меня еще есть время посмотреть на этот большой мир. Завтра я поеду в Аликанте и увижу море, а потом – все остальное, сколько успею. Я счастлив».
– Честно? Так и написано?
– Примерно так. Я только времена и падежи расставила по своему вкусу – портье, бедняга, дальше Present Indefinite в своих лнгвистических штудиях явно не продвинулся. Но, в общем, и так все понятно. Особенно финальное «I am happy». А это главное… Я, знаешь, все время вспоминаю чемодан Антонио. Получается, он все эти годы держал его наготове. Лет сорок, или даже больше, прикинь. И ведь не сдался, не стал его разбирать. Ждал и верил. Какой человечище!