– Наверное, приехали из какого-нибудь Берлина или Копенгагена, – улыбнулся я. – И было им так хорошо, что ребята неосмотрительно пожелали остаться тут навеки. Иногда заветные желания исполняются сразу, а не через пятьдесят лет. Причем самые дурацкие из них.
– Не только самые дурацкие, – убежденно возразила рыжая. – Всякие. Как повезет.
– Пожалуй, все-таки рискну, – нерешительно сказал я и полез за камерой. – Не могу пройти мимо такого. Меня терзает предчувствие, что когда я буду возвращаться, выяснится, что эти двое уже встали, надели свои каменные шорты и побежали на электричку.
Рыжая улыбнулась краешком рта и неторопливо пошла по тропе. Я думал, она решила воспользоваться случаем и как бы ненароком сбежать от излишне болтливого спутника, но она вскоре остановилась, оглянулась, убедилась, что не попадает в кадр, села на придорожный камень, достала из кармана юбки сигарету и закурила, всем своим видом демонстрируя: «Я не жду, а просто перекуриваю, так что не спеши».
Я и не спешил, но к тому времени, как камера снова заняла свое место в чехле, сигарета рыжей была выкурена только наполовину, поэтому я устроился рядом и достал свои. Вкус у них во время простуды, конечно, омерзительный. А все равно.
– Знаешь, еще недавно я бы от зависти умерла, тебя послушав, – внезапно сказала моя новая знакомая.
Она, похоже, сама не заметила, что перешла на «ты», как будто совместный перекур сделал нас практически родственниками.
– Какая все-таки бывает удивительная жизнь у некоторых людей! Подумать только, ты едешь из Ниццы в Анно, не для удовольствия, не за свой счет, а – работать. То есть, фотографировать. Причем тебе за это еще и деньги платят, с ума сойти. С детства мечтала так жить, но даже тогда подозревала, что не получится. Кстати, именно поэтому, наверное, и не получилось… Пока в университете преподавала, зарабатывала прилично, хотя бы пару раз в год удавалось куда-нибудь выбраться. А потом и это закончилось – университет, деньги, поездки, вообще все. Пришлось перебраться из Загреба в Нашице. Это, сказать по правде, такая дырища, злейшему врагу мимо проехать не пожелаешь. Но там у меня дом на окраине, от дедова брата остался. Хороший дом: два этажа, сад, огород. Мальчишкам моим раздолье. А я мою полы в нашем краеведческом музее – в свободное от экскурсий время. Теоретически я эти экскурсии на пяти языках могу проводить, но они и на хорватском-то никому не нужны, хорошо, если раз в неделю группа объявится. Но полторы ставки – гораздо больше, чем ничего. И если прибавить к ним огород, на жизнь вполне хватает. Но на путешествия – все равно нет. Даже к родителям в Загреб съездить – целое дело, за полгода копить начинаю.
Я не знал, что на это можно сказать Но почувствовал, что краснею. Не потому, что я живу хорошо, а эта рыжая женщина – не очень. В чем, в чем, а в ее бедах я уж точно не виноват. Просто вспомнил, как злился сегодня утром на трескучий будильник, как воротил нос от гостиничного кофе, с каким отвращением мазал клубничный джем на подсохший круассан. Как жалел себя, бедного-несчастного, самого больного человека в мире, который вынужден вставать спозаранку и ехать черт знает куда, а там работать, а завтра, скорее всего, начинать все сначала, будь проклята эта каторга! И это вместо того, чтобы наслаждаться жизнью, которая, чего уж там, действительно прекрасна и удивительна, повезло дураку.
Вот об этом больше не забывай, пожалуйста, сказал я себе. А то кофе гостиничный нам, понимаете ли, поперек горла. Два часа в электричке нам, извольте видеть, утомительно. Во зажрался.
Рыжая истолковала мое смущение по-своему.
– Это я раньше от зависти умерла бы, – сказала она, нажимая на слово «раньше». – А теперь у меня самой такая жизнь началась – ни с кем не поменяюсь. Ни за что.
– Это хорошо, – улыбнулся я. – Тебе это идет.
– В каком смысле?
– Ну, просто к лицу. Как какое-нибудь платье. Не знаю, как объяснить. Просто женщинам вроде тебя очень идет быть счастливыми. Есть, знаешь, такой тип, которому к лицу страдания – настолько, что даже когда у них все прекрасно, имеет смысл время от времени заламывать руки, из чистого кокетства. Бывают такие, кого очень красит необходимость ежедневно справляться с трудностями. И даже такие, кому больше идет не справляться. Но все это не твой случай. Тебе нужно быть счастливой, тогда можно даже не наряжаться, и косметика не нужна.
– А я, как видишь, не особо наряжаюсь, – рассмеялась рыжая. – И всей косметики у меня краска для волос, да загар – Особый Огородный. Девицам, которые по соляриям жарятся, такой и не снился.
– Вот и отлично, – твердо сказал я.
– Рада, что тебе нравится, – и она снова рассмеялась, просто так, от полноты чувств.
Про себя я подумал – видимо, у рыжей сейчас роман. Сыскался, наконец, достойный кавалер, возит ее повсюду, по крайней мере, в отпуск. Вон аж куда завез, в Нижний Прованс, все бы так. И сейчас, видимо, отпустил непоседливую подружку погулять в одиночестве. А сам расположился на вершине, у стен Цитадели с какой-нибудь книжкой. А что мелочи даме с собой не дал – так это по рассеянности, с кем угодно может случиться в столь ошеломляющей обстановке. Она вон, похоже, даже телефон взять забыла.
Выдуманный «кавалер» уже практически материализовался перед моим внутренним взором. Немолодой, но симпатичный. Немного поразмыслив, я великодушно позволил ему быть рослым, худощавым и подтянутым – под руку с коротышкой моя рыжая приятельница выглядела бы нелепо. Не шибко богатый, конечно, где ж таких взять, зато и не прижимистый. Остроумный, но молчун. Образованный, но в какой-нибудь другой области, например, физик или астроном – надо же рыжей изливать на кого-то свои гуманитарные знания в обмен на неведомую доселе естественнонаучную информацию. И, конечно, большой любитель путешествий, другой нам не подойдет.
Словом, я создал в своем воображении пару настолько идеальную, что даже в самый тягомотный телесериал не вставишь: никакой драматургии. Для жизни это лучше всего.
– Пошли? – спросила рыжая, тщательно засыпав землей ямку, в которую только что положила окурок.
Ну да, благодушно подумал я, кавалер-то заждался.
Мне казалось, вершина еще далеко, но дорога сделала всего два поворота, и мы внезапно оказались у входа в Цитадель. Здесь висел еще один рукописный плакат, автор которого в стихотворной форме призывал нас не разбрасывать мусор и вообще вести себя прилично.
– Это они зря, – заметила рыжая после того, как перевела для меня это послание. – Подобные объявления следует писать прозой. К таким стихам никто серьезно не относятся, и правильно. Стихи нужны для возвышения духа, а не для передачи полезной информации.
Я слушал ее вполуха, нетерпеливо оглядываясь по сторонам: ну и где же он, наш симпатичный физик? Почто не бежит навстречу своей подружке? Которая, в свою очередь, почему-то не оглядывается взволнованно по сторонам и, похоже, никого не высматривает. Впрочем, это как раз понятно – она-то, в отличие от меня, знает, где его искать.
Мы немного побродили по Цитадели, осматривая прекрасно сохранившиеся тюремные камеры и обветшавшие парадные залы. Я сперва думал, рыжая кружным путем ведет меня знакомиться со своим кавалером, но потом наконец понял, что мы просто заглядываем куда попало, без всякой системы. Подумал – может быть, она просто не хочет нас знакомить? Вдруг этот ее физик, или астроном ревнив, как сотня мавров? Но тогда почему она давным-давно не предложила разделиться? Не хочет показаться невежливой? Да нет, с чего бы…
В конце концов, я устроился на руинах огромного камина и достал сигареты. Решил дать рыжей возможность пойти дальше без меня. Но она почему-то ею не воспользовалась, а уселась рядом и тоже полезла в карман. Тут я не выдержал и бестактно спросил:
– А где твой спутник?
– Какой спутник? – изумилась рыжая.
– Ну как… – начал было я и запнулся. Вспомнил, что симпатичный физик, он же астроном – всего лишь мой вымысел.
– Я просто предположил, – объяснил я. – Потому что сперва, у входа, когда мы еще по-английски объяснялись, ты сказала: «Мне обязательно надо вернуться», – и я заключил, что наверху тебя ждут. А позже ты проговорилась, что в последнее время жизнь твоя стала такая прекрасная – ни с кем не поменяешься. Ну вот, я сложил один и один…
– И решил, что я удачно вышла замуж! – Расхохоталась рыжая. – И что возлюбленный супруг терпеливо сидит на вершине горы, пока я по городу болтаюсь.
– Не обязательно вот так сразу – «супруг». Но согласись, это вполне логичная версия, – обиженно заметил я.
– Очень логичная. Просто у тебя были не все данные. Думал, что складываешь один и один, а на самом деле, надо было сразу делить эту чертову единицу на ноль.
– Недопустимая операция.
– Верно, – серьезно согласилась рыжая. – Это то немногое, что я помню из школьного курса математики. Совершенно недопустимая.
Я озадаченно умолк. Она тоже. Сидели, курили. Я спешно пытался сочинить другой счастливый сценарий, приведший мою новую подружку в Антрево, но у меня ничего не получалось. Ни одной мало-мальски стоящей идеи.
– Я всю дорогу думала, рассказать тебе правду или соврать, – наконец сказала рыжая. – И вдруг поняла: никакой дилеммы тут нет. Если я расскажу правду, ты мне не поверишь. Можно считать, что соврала.
Я был чрезвычайно заинтригован, но счел необходимым предупредить:
– Ты учти, я вполне могу поверить. Я, знаешь ли, верю почти всему, что мне говорят. Так проще.
– Хороший подход. Только со мной у тебя ничего не получится. Впрочем, поглядим.
Но вместо того, чтобы пуститься в объяснения, она снова надолго умолкла. Наконец, решилась.
– Ну вот смотри, как обстоят дела. Я живу в такой дыре, откуда даже до Загреба вот так сходу не доберешься. Работаю уборщицей в краеведческом музее, где, впрочем, еще и экскурсоводом числюсь – чтобы совсем уж духом не пасть. У меня два сына, старшему четырнадцать, младшему десять. Дом, огород, куры, приличное, скажу тебе, хозяйство. И никаких помощников, кроме моих мальчишек, от которых, честно говоря, пока больше шума, чем пользы. Родители уже совсем старенькие и живут далеко. Братьев и сестер по всему свету раскидало. А бывшего мужа, судя по всему, и вовсе за пределы обитаемой вселенной вышвырнуло, уже лет шесть, как даже детей с Рождеством поздравлять перестал. Какие тут, к черту, путешествия… Э, нет, стоп, не делай такую кислую мину! Я не затем рассказываю, чтобы ты меня пожалел. Просто излагаю условия задачи. Следует добавить, что сегодня, не позднее, чем в три часа мне надо быть дома. А лучше бы в два. Мальчики из школы вернутся, а я еще суп варить не начинала. Однако я сижу тут, рядом с тобой. А перед этим часа полтора гуляла по Антрево. Но суп сварить все-таки успею, если мы с тобой не слишком заболтаемся.