Телефон зазвонил сразу после того, как она убрала его в карман. Неужели Люська? Точно, решил перезвонить. Надо же.
– Ну ты и чучело, Маргошка, – не здороваясь, сказал он. – Самое прекрасное чучело в мире. Ты не преставляешь, насколько вовремя пришла твоя записка.
– Телефон потерял, а позвонить на него неоткуда? – понимающе спросила Рита.
Сама не раз так попадала в такое дурацкое положение. Сидишь потом как дура, ждешь – хоть бы кто-то позвонил, чтобы по звуку аппарат найти. И тут же все, как назло, немедленно оставляют ее в покое – при том что обычно каждые полчаса дергают.
– Нет, не телефон, – сказал Люська. Помолчал и неохотно добавил: – Кое-что другое… Ай, ладно, неважно. Уже, считай, нашел.
– Люська, что случилось? – Всполошилась Рита. – Я могу чем-то помочь?
– А ты уже помогла, – она почувствовала, что он улыбается. – Ничего не случилось. Все мои проблемы в голове. Были. А теперь, вроде, даже там их нет. Я сегодня проснулся и подумал: вот если в течение дня случится что-то из ряда вон выходящее, значит все со мной в порядке, нечего унылые глупости сочинять. Сам не знаю, почему это в голову пришло. Оно, знаешь, как бы само подумалось. И я полдня ждал непонятно чего. Говорил себе, что дурак, но все равно дергался. И тут вдруг приходит твоя записка.
– А разве это тянет на «из ряда вон выходящее» событие? – осторожно спросила Рита.
– Еще бы! Это, я бы сказал, натуральное чудо, почище мироточащей иконы. Иконе, в конце концов, по роду занятий положено время от времени что-то такое устраивать. А ты мне никогда в жизни sms не посылала. Я вообще думал, ты мой телефон не знаешь.
– А ты его сам прислал, – напомнила Рита.
– Ну да, сменил номер и сделал рассылку по всем знакомым. Даже не уверен, что твой адрес был в списке. То есть, теперь понятно, что был, но… Ну и вообще. Мы с тобой столько лет не виделись. А ты, оказывается, еще помнишь, как я выгляжу.
– Такое не забывается, – рассмеялась Рита. – Но вообще-то я довольно долго ломала голову, на кого похожи эти портреты, которыми здесь чуть ли не все дома на набережной исчерканы. А набережная, между прочим, имени королевы Маргариты. Знай наших! Слушай, я ужасно рада, что так получилось. В смысле, что записка была вовремя. Но тебе точно ничем помогать не надо? А то я через неделю вернусь. И кааак помогу! А потом догоню и еще раз помогу.
– Ох, вот этого точно не надо, – теперь и Люська расхохотался, звонко, заразительно, как в старые добрые времена. – Давай лучше кофе пить, когда вернешься. Или чай. Или водку. Чего твоя душа пожелает.
– Слушай, а давай, – обрадовалась Рита.
Прислушалась к себе и поняла: похоже, это не обычное вежливое согласие, за которым никогда не следует действие. За ее обещанием стояло искреннее желание увидеться. Надо же.
– И ведь не вру, – сказала она Люське. – Действительно хочу пить с тобой кофе, чай и водку. Да хоть квас. Вернусь домой и сразу позвоню.
– Будешь смеяться, но я тебе почти верю, – ласково сказал он и положил трубку.
Рита удивленно покачала головой, расплатилась за кофе и пошла обратно, к Вергилиевой лестнице. Чутье опытного путешественника подсказывало ей, что в той стороне ее ждет великое множество городских достопримечательностей, включая пресловутую колонну, отмечающую конец Аппиевой дороги.
Поровнявшись с разрисованной стеной, Рита снова взглянула на карандашные портреты – все сфотографировала? Ничего не пропустила? – и остановилась, как громом пораженная.
С чего я вообще взяла, будто они на Люську похожи? – изумленно спросила она себя. – Люська совсем другой. Совершенно! А это – Сашка.
Сашка много лет была ее лучшей подругой; она, собственно, до сих пор оставалась самой лучшей и самой любимой, просто несколько лет назад они с мужем продали свою московскую конуру, купили домик в Черногории, а на сдачу – билеты на самолет в один конец. И как прикажете дружить в таких непростых условиях?
Рита, конечно, обещала часто приезжать в гости. И даже дважды исполнила обещание, но потом всякий раз, когда вставал вопрос: ну что, к Сашке или куда-нибудь еще? – понукаемая жадным любопытством, выбирала «куда-нибудь еще». Столько на свете разных прекрасных стран и городов, жизни не хватит сотую часть увидеть, поэтому ужасно жалко тратить время и деньги на поездки в одно и то же место, даже если преположить, что оно и есть самое прекрасное на земле. А Сашка – ну что Сашка, можно ведь письма писать, и потом, она сама хороша, засела в этом своем прекрасном Монтенегро, как медведь в берлоге, ее не то что в Москву, в соседнюю Италию, и то не выманишь.
Надо Сашке написать, – решила Рита. – Чем она хуже Люськи? Тем более, что портреты все-таки ее оказались.
Ей даже кнопки нажимать лишний раз не пришлось – нашла в папке «отправленные» готовый текст: «В городе Бриндизи неизвестный художник рисует на стенах твои портреты», – и переслала на Сашкин номер. Через несколько минут пришел ответ: «О-о-о! Это как?»
«Простым карандашом по старой штукатурке», – лаконично ответила Рита.
Сашка умолкла, очевидно, полностью удовлетворенная полученной информацией.
Прошлявшись по Бриндизи пару часов и добравшись до Кафедрального собора, который, по правде сказать, произвел на нее куда менее сильное впечатление, чем полностью покрытые граффити стены старых домов на Vico Glianes и пирог с черносливом в баре «Rosso e Nero», Рита некоторое время уважительно глазела на почтенное архитектурное сооружение, наконец, сочла свою культурную миссию завершенной и нырнула в одну из множества узких улиц, лучами расходившихся от Домской площади. Улица убегала вниз и, по Ритиным рассчетам, должна была привести ее к морю, причем в той части набережной, по которой она еще не гуляла. Такой расклад устраивал ее целиком и полностью.
Покосившись на табличку с названием, Рита невольно улыбнулась – надо же, Via Montenegro. В честь Сашки, видимо. Написать ей еще раз, что ли?
Нет, решила Рита, лучше уж позвонить. Ну ее к черту, эту переписку. Мы уже года три человеческим голосом не разговаривали. Привычка экономить, будь она неладна. Хотя особой надобности в этой экономии давным-давно нет.
Она села на согретую солнцем каменную ступеньку и достала из кармана телефон. Сашка взяла трубку сразу, как будто с нетерпением ждала звонка. Однако в голосе ее звучало неподдельное удивление.
– Ты что, вот так прямо из Бриндизи звонишь?
– Ну не с Южного же полюса, – Рита невольно улыбнулась. – Рассказывай лучше, как живешь. На портретах этих дурацких ты выглядишь просто отлично. Но хотелось бы получить подтверждение.
– Ой, здесь у нас, по-моему, невозможно плохо жить, – сказала Сашка. – Помнишь, когда ты приезжала, мы говорили, о правильном масштабе? В смысле, что тут высоченные горы и почти бездонное море, а на узенькой полоске между ними лепятся крошечные городки, по которым бродят совсем уж микроскопические человечки. И сразу понимаешь свое место в мире. И от этого вовсе не обидно, а, напротив, испытываешь колоссальное облегчение – ну наконец-то понятно, как все устроено! И на таком фоне трудно всерьез относиться к проблемам, даже когда они есть. То есть, решать их – это еще более-менее получается, а руки заламывать – уже нет… В общем, я что хотела сказать – как выяснилось, со временем это ощущение не проходит, а обостряется. Как бы накапливается. И превращается в такую особую разновидность мудрости, которая не от ума. А… не знаю, в общем, от чего. Но страдать не позволяет, даже когда есть повод. И проблемы от этого как-то сами собой разруливаются. Ну вот, скажем, я же в прошлом году осталась без работы. Раньше с ума сошла бы – жировых отложений у нас месяца на два максимум, а потом хоть дом продавай. А тут и бровью не повела. Два месяца – это же о-го-го сколько, что угодно может случиться. Ну и случилось. Мишка, который с момента переезда практически без дела сидел, тут же нашел здесь работу, не то чтобы сильно денежную, но нам хватает, а главное, ему страшно нравится, я его таким довольным не видела с тех пор, как он в Питере клубом занимался… Уфф! Ты еще не положила трубку? Молодец, терпеливая.
– Вообще-то, когда осталась без работы, могла бы мне написать, – заметила Рита. – Я тебе кто – дружочек или чужая тетка?
– Ты мне родная дядька.
– То-то же. Почему не сказала? Придумали бы что-нибудь, как всегда.
– Я и собиралась, просто сперва откладывала, думала, побездельничаю недели две хотя бы, а потом начну всех тормошить, начиная с тебя. А тут вдруг Мишка эту свою работу получил, и я решила, не буду ничего искать. Для равновесия. А то вдруг как только я устроюсь, у него тут же все закончится? А он довольный такой был, и до сих пор довольный, жалко же, если…
– Только открыла рот сказать, что ты глупая суеверная курица, и тут же сообразила, что сама такая, – призналась Рита. – Я бы на твоем месте – в смысле, если бы нас было двое, и у меня вдруг все стало плохо, а у моего второго очень хорошо – тоже подумала бы про равновесие. И забоялась бы что-то менять. И сидела бы тихо на попе. Поэтому нас таких глупых суеверных куриц целых две штуки. Сколько бульона можно наварить – страшное дело.
– Из нас нельзя бульон, – твердо сказала Сашка. – Мы хорошие.
– Хорошие, – согласилась Рита. – Слушай, а тебе совсем-совсем не скучно без работы? То есть, я понимаю, вокруг невероятная красота, а большую часть года вообще можно на пляже валяться, но я же знаю, каких размеров шило у тебя в заднице. Неужели укоротилось?
– Вообще-то, не очень оно укоротилось, – призналась Сашка.
И умолкла так надолго, что Рита решила, связь прервалась, надо перезванивать. Но тут Сашка снова заговорила.
– Слушай, я не хотела тебя дергать, и вообще никого, но если уж ты сама вот так неожиданно позвонила, это, наверное, знак, что можно спросить. В смысле, даже нужно… Ты же еще работаешь в этом своем издательстве?
– Еще как работаю, – гордо сказала Рита. – Но в другом. Причем теперь действительно в своем. Ну, на четв