– То есть смысл есть? – подытожил я.
– Смысл есть в любом случае, – горячо сказал он. – Лавка должна работать. В любой момент может кто-нибудь прийти. Увидит, что лавка открыта, удивится, обрадуется, зайдет, поговорит со мной, выберет себе что-нибудь и обрадуется еще больше. Этого достаточно.
– Достаточно – для чего?
– Не уверен, что смогу объяснить. Но постараюсь. Видите ли, этот замок построили специально для развлечений и веселья. Его предназначение – приносить людям радость. На протяжении нескольких веков замок честно исполнял свой долг. Сюда приезжали чешские короли с придворными. Мужчины охотились и пили вино. Дамы любовались видами и слушали пение птиц. По вечерам они пировали, плясали и веселились, по ночам занимались любовью. И непрестанно радовались жизни. Все шло как следует.
Он помрачнел, помолчал, глядя в окно. Наконец, продолжил.
– А потом Габсбурги превратили Крживоклат в тюрьму. Это было очень плохое решение. Тюрьма – штука скверная, где ее ни обустраивай. И все-таки есть на земле места, которые годятся для тюрем. Но Крживоклат не таков.
– Потому что его строили для веселья?
– Совершенно верно. У всякого места свое предназначение. Есть места, подходящие для радости, и места, подходящие для страданий. И ни в коем случае нельзя подменять одни другими. Беда в том, что люди давно разучились видеть очевидное. Ничего не чувствуют, ничего не понимают. И ведут себя как слоны.
– Как кто? – Я решил, что неправильно расслышал.
– Как слоны в посудной лавке, – пояснил он.
– А. Тогда понятно.
– Действительно понятно? – Похоже, хозяин удивился.
Я пожал плечами.
– По крайней мере, про слонов понятно. А насчет всего остального я не так уверен. Мне показалось, вы подводите к тому, что ваша лавка нужна для равновесия? Чтобы в этом замке опять начали радоваться? И это поможет замку забыть, что он был тюрьмой?
– Поразительно, – улыбнулся хозяин. – Вы и правда все понимаете. А я-то уже закаялся объяснять.
– Это простая логика, – смущенно сказал я. – Если человек впал в уныние, близкие стараются как-то его расшевелить, порадовать, устроить ему праздник. Это естественно. И с замком, наверное, так же.
Он с энтузиазмом закивал.
– Я очень стараюсь. Делаю, что могу. Не так уж много, но лучше, чем ничего. Держу лавку открытой по будням, делаю молчаливых разноцветных рыб, обаятельных прожорливых котов и смешливых деревянных ангелов. Иногда беру на продажу чужой товар, но только самые лучшие вещи и непременно у жизнерадостных молодых ребят. Это очень важно. Люди приезжают, заходят, удивляются, радуются. Еще сотня лет, и замок, пожалуй, окончательно воспрянет духом.
– Целая сотня? – изумился я.
– Ничего не поделаешь, тюрьмой он тоже был сто с лишним лет.
– Ясно, – растерянно кивнул я. И протянул кружку: – Вы обещали мне добавку.
Когда мы спустились вниз, мне на мгновение показалось, что вместо моей Василисы за прилавком сидит девочка лет пяти, не больше. Залезла с ногами на табурет и самозабвенно перебирает пуговицы. А Васька, получается, куда-то ушла, или?..
– Васька, ты где? – громко позвал я.
– Как – где? Тут, конечно, – удивленно отозвалась Василиса. – Ты чего? Вы там что, опиум курили? Без меня? Как не стыдно!
Я изумленно на нее уставился. Вот же она, моя взрослая дочь, все сто шестьдесят девять сантиметров на месте, сидит на табурете, собирает пуговицы в коробку, улыбается мечтательно и сонно, как будто мы ее разбудили. И никаких маленьких девочек поблизости. Вообще никого, кроме Васьки, рыб, котов, ангелов и прочей деревянной живности. Что это на меня нашло?
– Ну как, выбрали себе пуговицу? – спросил Ваську наш щедрый хозяин.
Она отрицательно помотала головой.
– Не смогла. И дело не в том, что глаза разбегаются, хотя они, конечно, разбегаются… Просто у вас, понимаете, идеальный комплект. Ничего лишнего. Все на месте. Жалко нарушать такую гармонию. Но это ничего. Я так классно с ними посидела! Как в детстве, когда бабушка меня творогом пытала, а я, тем временем, распределяла роли, вернее, просто старалась понять, кто есть кто. Ясно же, что вот эта белая пуговица – Прекрасная Принцесса, а золотистая – ее Няня, а зеленая – Лучший Друг, а большая черная – ее Тайная Тень и так далее, и если их правильно расставить, все будет хорошо… Ой, ну, то есть… в общем, я плохо объясняю, – внезапно смутилась она.
– Ничего, лишь бы расставляла правильно, – серьезно сказал хозяин лавки.
– Я всегда очень правильно их расставляла, – не менее серьезно заверила его Васька. – С пуговицами такое дело, тут не схитришь, пока правильно не расставишь, не успокоишься, и оторваться невозможно, даже если родители спать загоняют. А как только расставишь – все, можно перевести дух и собирать. И сейчас точно так же было. В смысле, как в детстве. Все по-настоящему.
Надо же, подумал я, какие тонкости. Мне бы и в голову не пришло. Но какие же мы с Лялькой, получается, молодцы, что никогда Василису силком в постель не укладывали, давали спокойно доиграть. Как чувствовали, что это для нее важно.
– Я, пожалуй, заверну ваши покупки, – сказал хозяин лавки. – Уже смеркается.
В электричке Васька клевала носом, даже плеер включать не стала, только улыбалась сонно. Но дома выпила кофе, приободрилась и бросилась к компьютеру. А я принялся разбирать покупки. Васькина желтая рыбка, моя керамическая кружка с черепахой, прожорливые магниты для холодильника, книжка про Крживоклат на испанском языке, потому что других не нашлось, зато с иллюстрациями, поглядев на которые, я, пожалуй, пристыженно сотру свои любительские снимки, лиловая футболка с фантастической птицей для Ляльки, которая с нами в замок не поехала, сославшись на плохую погоду, а сама до сих пор по городу шляется, только эсэмэски раз в полчаса пишет – дескать, на Староместской площади елку наряжают, оторваться невозможно от такого зрелища, не сердись, а еще лучше сам приходи.
А кстати, это мысль.
– Слууушай, – таинственным, но очень громким шепотом сказала Васька. – Я тут в интернете такое нашла! ТАКОЕ!
– Какое? – улыбнулся я.
– Крживоклат, оказывается, был не просто тюрьмой! – торжественно провозгласила она. – А такой специальной супер-тюрьмой для алхимиков! Представляешь?! Там даже сам Эдвард Келли сидел! И вроде погиб при попытке к бегству, хотя точно никто ничего не знает…
– А кто у нас Эдвард Келли?
– Ты забыл? – Удивилась Васька. – Мы же вместе читали! Вернее, ты мне читал. Помнишь, когда я в девятом классе училась, и у меня начался конъюктивит, и мне все запретили – и книжки, и телек смотреть, и компьютер, и я жутко скучала, а ты был такой хороший и читал мне по вечерам вслух. Помнишь?
– Как читал, помню. А что именно – забыл.
– Про Джона Ди ты мне читал. Я тогда от него фанатела. А тебе, наверное, было страшно скучно, но ты не подавал виду. Так вот, Эдвард Келли – его ближайший соратник. Медиум, при помощи которого Ди общался с духами. Темная личность, фальшивомонетчик и некромант. Он, кстати, в Оксфорде учился, как наш с тобой знакомый. И тоже недолго. Выгнали его оттуда. И не за двойки, а за некромантию, прикинь. Такой сладкий зайка! И эти два красавца, Ди и Келли, зачем-то поехали в Прагу. На заработки, что ли. Умный Ди быстро удрал домой, в Англию, а Келли остался. И, в конце концов, император Рудольф засадил беднягу Келли в Крживоклат за то, что он никак не мог сделать философский камень.
– Сейчас ты скажешь, что мы общались с его духом, – усмехнулся я.
– И не подумаю, – фыркнула Василиса. – Вот еще, глупости какие… Кстати, у меня в аське сейчас сидит мой коллега Карел. И утверждает, будто в Крживоклате нет сувенирной лавки. Дескать, он буквально позавчера, то есть, в субботу, возил туда своих немецких подружек, и – никакой лавки, ни открытой, ни даже закрытой, девочки ужасно расстроились, они книжку про замок купить хотели, а негде… Но, по-моему, это ерунда. Они просто не заметили вход.
Я собрался было испытать глубокое потрясение, но тут зазвонил телефон.
– На площади, между прочим, не только елка, но еще и жареные колбаски, – сказала Лялька. – И такой глинтвейн! Если не придешь, локти искусаешь.
И я стал одеваться.
χ
Я играю, как будто у меня отпуск.
На самом деле, никакого отпуска у меня быть не может, потому что я свободный художник. Это такое счастливое беззаботное существо, которое, чтобы свести концы с концами, беспорядочно пашет на нескольких работодателей сразу, семь дней в неделю, двенадцать месяцев в году – если повезет. Отсутствие работы нашего брата свободного художника изрядно нервирует, даже когда призрак персональной финансовой катастрофы приветливо машет костлявой рукой из далекого послезавтра, а не из-за ближайшего угла.
Но раз в год я играю, как будто у меня отпуск. Потому что если время от времени не делать паузу, она, чего доброго, образуется в моей жизни самостоятельно. И вряд ли мне это понравится. Даже тому, для кого жизнь не более чем возможность ежедневно спать и видеть сны, приходится что-то есть и оплачивать жилье; в наших северных краях ночевать на пляже можно примерно месяц в году, да и то зябко.
Идеальный отпуск я представляю себе так: выключить телефон, забить до отказа холодильник, опустить жалюзи на окнах, валяться на диване, читать скопившиеся за год книжки, заедая их бутербродами, как в детстве на каникулах, только вместо газировки «Дюшес» пусть будет пиво, от него меня клонит в сон, а дрыхнуть по двенадцать часов в сутки – лучшее, что может случиться с человеком, не способным проспать все двадцать четыре, по крайней мере, если этот человек я.
Но я никогда не провожу отпуск подобным образом. Дай я себе волю, и уже после недели блаженства на пороге появятся всадники моего личного апокалипсиса: отросшее брюхо и черная тоска, которая и без того всегда где-то рядом, только и ждет случая положить на затылок тяжкую длань и забить в грудь тупой осиновый кол. А их в моем сердце и так без счета, добавки, спасибо, не требует