Однако немцы не смогли выдержать даже этот чисто формальный временной график. Советский посол в Берлине Деканозов был вызван к министру иностранных дел Германии Риббентропу звонком из протокольного отдела МИД Германии незадолго до тех часов утра.[210] Сама беседа Деканозова с Риббентропом проходила с 3.30 до 4.00 часов утра, т. е. в то время, когда фашистские бомбы и снаряды уже обрушились на советскую территорию.
Деканозов привез с собой ноту протеста против нарушений германскими самолетами границ СССР. Точнее речь шла даже о ноте-напоминании. Еще 21 апреля 1941 года советская сторона передала Германии вербальную ноту в которой говорилось о 80 случаях нарушений немецкими самолетами воздушного пространства СССР в период с 27 марта по 18 апреля 1941 года. Но на ноту от 21 апреля вплоть до 22 июня никакой реакции Германии не последовало.
Однако Риббентроп отказался принимать ноту и вместо этого зачитал не скрывавшему возмущения и гнева Деканозову свой меморандум об объявлении Германией войны СССР. Согласно немецкой записи беседы Деканозова с Риббентропом, последний говорил о враждебной линии советского правительства, которая вынудила Германию принять ответные меры. Министр иностранных дел Германии перечислял мифические случаи нарушения германской границы с советской стороны – в силу абсурда и абсолютной бездоказательности этих обвинений, Деканозов даже разрешил своему переводчику Бережкову все это не переводить.
Главным пунктом обвинений Риббентропа в адрес СССР была помощь Советского союза Югославии в тот момент когда «Германия находится в борьбе не на жизнь, а на смерть с Англией». Деканозову осталось лишь выразить сожаление ошибочными действиями германского правительства.
Советский посол спросил, какие реальные причины побудили Германию начать военные действия.
Риббентроп лишь сказал, что ничего не может добавить к зачитанному меморандуму.
В то же время германскому послу в Москве Шуленбургу было поручено объявить войну В.М. Молотову. Германское посольство еще до приезда Шуленбурга в Кремль должно было уничтожить шифры и вывести из строя радиопередатчик.
Каким же было обоснование нарушения Германией советско-германского договора о ненападении 1939 года?
В заявлении, которое должен был передать Шуленбург (в то время когда Риббентроп читал то же самое заявление Деканозову, опираясь на письменный стол, когда-то принадлежавший Бисмарку) говорилось о доброй воле германского правительства, которое, несмотря на «коренное противоречие между национал-социализмом и большевизмом», заключило с «Советской Россией» договор о ненападении в 1939 году.[211] Эта «дружественная линия» Германии помогла советскому правительству добиться «больших внешнеполитических успехов».
Однако, как далее говорилось в заявлении, Коминтерн при содействии дипломатических представительств СССР[212] начал подрывную работу против Германии сразу же после заключения упомянутого договора. «В большом объеме (против Германии) проводились саботаж, террор и шпионаж, направленный на подготовку войны». Такой работой занимался в частности некий «комиссар ГПУ Крылов».
Советское посольство в Берлине (особенно советник Кобулов – немцы правильно определили резидента советской разведки в Германии) «бесстыдным» образом пыталось вербовать не только мужчин, но и женщин для шпионажа против Германии.
В соседних с Германией странах осуществлялась активная пропаганда против «третьего рейха». Однако все эти упреки подтверждались только одним фактом – тем, что «советский генеральный штаб с готовностью предложил Югославии оружие против Германии».
В пункте III заявления говорилось о том, что СССР нарушил якобы данные Германии заверения, что он не будет «большевизировать» государства, отошедшие к советской сфере влияния. «Действия СССР против Прибалтики, Финляндии и Румынии, где советские притязания распространились даже на Буковину, ясно это показали».[213] Оккупация и большевизация советской сферы влияния якобы нарушают московские договоренности 1939 года между СССР и Германией.
Пункт IV говорил о том, что СССР протестовал против Венского арбитража (инициированного Германией) об урегулировании территориальных споров между Венгрией и Румынией. Сам этот арбитраж якобы был вызван советскими действиями, хотя на самом деле речь в нем шла о стародавнем споре между Венгрией и Румынией по Трансильвании.
Попытки Германии снова улучшить отношения с СССР, которые якобы были предприняты во время визита Молотова в Берлин осенью 1940 года, провалились, так как Советский Союз выдвинул неприемлемые для Германии требования, а именно: предоставление советских гарантий Болгарии, получение базы советских вооруженных сил в районе черноморских проливов и «полная сдача Финляндии». Ввод германских войск в Болгарию в марте 1941 года вызвал, как говорилось в заявлении, «откровенно враждебную» реакцию Москвы.
Пункт V документа прямо обвинял СССР в «поддержке» югославских «путчистов», т. е. нового правительства Югославии (пришедшего к власти в конце марта 1941 года, кстати, не с помощью СССР, а при поддержке Великобритании) путем заключения советско-югославского договора о дружбе 5 апреля 1941 года. Тем самым, СССР фактически вошел в единый антигерманский фронт Англии, Югославии и Греции. Одновременно Москва якобы попыталась сблизиться с Румынией, чтобы повернуть эту страну против Германии.
В пункте VI говорилось о том, что все враждебные Германии внешнеполитические шаги СССР сопровождались концентрацией всех боеготовых «русских вооруженных сил на протяженном фронте от Балтийского моря до Черного».[214] Германия якобы с «опозданием» приняла против этого ответные меры. «С начала этого года отсюда (т. е. из советских мер – примечание автора) выросла всю более и более серьезная угроза против территории рейха». «Новости последних дней» (о которых в заявлении не говорилось ничего конкретного) якобы окончательно подтвердили агрессивный характер «русской концентрации войск». В этом же направлении можно было расценить просочившиеся из Англии сведения о переговорах посла Криппса (посол Великобритании в СССР – примечание автора) в направлении более тесного политического и военного сотрудничества между Лондоном и Москвой.
Таким образом, Советский Союз якобы вот-вот должен был «ударить в спину Германии, ведущей судьбоносную борьбу. Фюрер отдал приказ германскому вермахту, выступить против этой угрозы всеми имеющимися в наличии средствами».
22 июня 1941 года с воззванием к немецкому народу выступил и сам Адольф Гитлер. «Фюрер» отметил в первом же предложении, что, наконец, пришло то время, когда он может «говорить открыто».
Гитлер долго распространялся о заговоре Англии, евреев, демократов, реакционеров, и большевиков против «новой Германии». Свое решение заключить договор о ненападении с СССР он назвал «горьким и тяжелым».[215] Немецкий народ, мол, никогда не испытывал вражды к «народностям» России. Однако «Уже более двадцати лет еврейско-большевистские властители в Москве пытаются зажечь пожар не только в Германии, но и во всей Европе». Результатом этой деятельности во всех странах стали только «хаос, нищета и голод». На фоне этих событий Гитлер послал Риббентропа в Москву в августе 1939 года якобы только для того, чтобы с помощью советско-германского договора свести на нет английскую политику «окружения Германии».
Последствия инициированного им же самим договора Гитлер назвал «очень тяжелыми». Немцы из Восточной Европы были вынуждены перебраться в рейх. Благодаря интригам посла Англии в Москве Криппса (Гитлер упомянул это имя в своей речи) СССР, мол, стал уже в конце 1939 года занимать по отношению к Германии откровенно враждебную позицию. Это проявилось, якобы в том, что свои действия против Финляндии и Прибалтики Советский Союз оправдывал «смехотворными» утверждениями и противодействии внешней угрозе безопасности этих государств. По мнению Гитлера, здесь имелась в виду именно Германия.
Когда Германия вела войну против Англии и Франции в мае-июне 1940 года, СССР якобы стал наращивать свои силы вблизи германской границы, что представляло собой растущую угрозу для рейха. «С августа 1940 года я поэтому решил, что в интересах рейха уже не могу взять на себя ответственность и по-прежнему оставить без защиты перед этой огромной концентрацией силы большевистских дивизий наши и так уже не раз опустошенные восточные провинции».
Гитлер якобы еще больше укрепился в своих подозрениях после «русского нападения» на Румынию в августе 1940 года (т. е. после возвращения Москвой насильно отторгнутой от России и оккупированной Румынией в 1918 году Бессарабии). Чтобы попытаться возобновить нормальные отношения с СССР Гитлер, как он говорил в своей прокламации, пригласил в Берлин Молотова. Но тот якобы говорил о планах нападения СССР на Румынию, Болгарии и Финляндию, а он, Гитлер не дал эти страны в обиду. СССР, мол, устами Молотова также требовал от Германии пересмотра конвенции Монтре и создания советской базы на Босфоре и Дарданеллах. Германия якобы решительно против этого выступила.
Гитлер дошел до того, что обвинил в фашистском путче в Румынии против диктатора Антонеску («фюрер» назвал этот путч продуктом некоторых «незрелых голов» румынского фашистского легиона) происки Советского Союза.
Особенно сильно Гитлера возмутило предложение СССР помощи югославскому правительству в начале апреля 1941 года, в то время как он, Гитлер, дал совет министру иностранных дел Японии нормализовать отношения с Москвой.[216] «Германские дивизии быстрым маршем на Скопье и Салоники» сорвали планы Москвы втянуть Германию в тяжелые бои на юго-востоке Европы, за время которых СССР создал бы громадное превосходство в войсках на границе, чтобы затем совместно с Англией «раздавить» Германию и Италию.