Часть третья
53
— Все? — переспрашивает Томаш. — В каком смысле, все?
— Оно все где-то здесь, в памяти, — поясняет Сет. — Все, что случилось. Зачем мы здесь. Как мы сюда попали. — Он морщит лоб. — Но стоит присмотреться пристальнее, и оно ускользает. — Сет протягивает руку, словно пытаясь ухватить мысль за хвост. — Оно просто…
— Нужно добраться до дома, Сет, — говорит Реджина, не дождавшись продолжения. — Расскажешь, когда будем в безопасности.
Томаш горестно смотрит на покореженное колесо:
— На этом уже не поедешь.
— Бежать можешь? — спрашивает Реджина Сета.
— Наверное.
— Тогда вперед.
Она устремляется по кирпичному пандусу вдоль путей. Парни бегут следом — Сет справляется сносно, лучше, чем сам ожидал; Томаш то и дело оглядывается проверить, как он там.
— Беги, — велит Сет. — Я никуда не денусь.
— Ты это уже обещал, — напоминает Томаш. — И не выполнил обещания.
— Прости. Мне, правда, очень жаль.
— Все извинения позже, — обрывает их Реджина. Она тяжело пыхтит, Сет с Томашем без труда ее нагоняют. — Чертовы сигареты.
— А еще, — вставляет Томаш, — лишний вес.
Реджина дает ему подзатыльник, но все же слегка прибавляет скорость. Они добираются до станции. Водителя пока не видно и не слышно. Преодолев платформу, они выскакивают с противоположной стороны, а потом сбегают по лестнице между домами. Вместо того чтобы повернуть к дому Сета, они берут курс на север, по плотно застроенным улицам. На невесть каком по счету повороте Реджина затаскивает их в засаженный деревьями двор — передохнуть в укрытии.
Они прислушиваются, тяжело дыша. Все окутано ночной тишиной. Никаких шагов, не слышно даже шума двигателя, который они обязательно уловили бы с любого расстояния.
— Может, мы действительно его укокошили… — надеется Реджина.
— Тогда как он поднялся? — недоумевает Томаш. — Я его застрелил. Из ружья.
— И сам чуть не убился при этом.
— Это сейчас неважно, хотя спасибо я до сих пор не дождался. Я застрелил его с одного метра. А он взял и ожил?
— Не знаю… — Реджина, хмурясь, смотрит на Сета: — Ты у нас вроде «вспомнил все». Что скажешь?
— Ничего. — Сет мотает головой. — Все в кучу. Никак не рассортировать, и еще…
Он умолкает, потому что стоит задуматься, и его снова засосет трясина воспоминаний. В ней растворена вся его жизнь, но никакой возможности что-то отфильтровать. Словно миллионы инструментов играют одновременно миллион разных песен в голове, и ничего из этой какофонии не вытянешь. Сет хватается за то единственное, в чем нет сомнений.
— Мне нужно найти брата. Этим и займусь.
— Он здесь? — спрашивает Томаш.
— Похоже. Я как будто чувствую, что он где-то тут. Один, без присмотра. А если он проснется, а рядом никого…
Глаза Сета наполняются слезами, Реджина с Томашем смотрят на него настороженно.
— Понимаю, — говорит Реджина. — Но лучше дождаться утра. Этот недобитый может рыскать где угодно.
Сет вглядывается в долгую темную ночь. Голова словно чугунная от мыслей и воспоминаний, даже с Реджиной и Томашем говорить трудно, трудно удерживаться в настоящем. Все отгадки где-то там, сомнений быть не может, просто пока никак не разобраться…
— Сет? — тормошит его Реджина.
— Ага, — почти машинально откликается он. — Я подожду. Нужно отдохнуть. Я едва стою…
— Я не об этом.
Она отворачивает воротник его футболки.
— Ты мигаешь, мистер Сет, — говорит Томаш.
— Что? — переспрашивает Сет, дотрагиваясь до ямки на затылке.
— Вот.
Реджина подводит его к окну дома. Грязное, но даже на фоне грязи в отражении видно мигающий синий огонек под кожей.
— Синий, — растерянно бормочет Сет. — Не зеленый.
— То есть? — уточняет Реджина. — А какой должен быть?
— Не знаю.
Реджина вздыхает:
— Так бы сразу и говорил: «Помню все, но толку — ноль».
— Я открыл гроб. Там был человек, весь в бинтах и трубках. У него мигал зеленый огонек в том же самом месте, что у меня.
— Когда мы тебя нашли, — вспоминает Томаш, — на экране было написано: «Узел активируется». Может, синий означает, что ты не до конца активировался? Поэтому ты так кричал?
— Ага, — соглашается Реджина. — Но что тогда значит активация? — Она смотрит на Сета. — Сейчас угадаю. Ты не помнишь.
— Я же объяснил…
Она обрывает его жестом, недовольно хмурясь:
— Мне это не нравится.
— Что не нравится?
— Непонятки.
— И чем они отличаются от прежних?
— Белых пятен прибавилось.
Томаш смотрит озадаченно, пытаясь увидеть у Реджины хоть одно белое пятно.
— Пойдем уже к нам, — решает Реджина. — В доме мне будет спокойнее.
— Далековато, — мрачнеет Томаш.
— Тогда пошевеливаемся.
Они крадутся по тротуару, смотря в оба, следуя шаг в шаг за Реджиной, которая заворачивает на одну улицу, потом на другую.
— Морг-морг, — приговаривает Томаш, не сводя глаз с шеи Сета. — Морг-морг.
— Ну, совсем не раздражает, совершенно, — язвит Реджина.
— Пытаюсь понять, есть ли ритм, — объясняет Томаш.
— И как, есть? — интересуется Сет.
— Да. Морг-морг, морг-морг… А вот что он означает, вопрос, наверное, не ко мне.
Реджина идет впереди, показывая дорогу, но не давая себя догнать.
— Она на тебя злится, — говорит Томаш.
— Тоже мне новости, — пожимает плечами Сет.
— Нет, я имею в виду за тогдашнее. Сейчас мы ни от кого не бежим, вот она и вспоминает. Она не хотела, чтобы ты от нас уходил. Сказала, ты вправе поступать как знаешь, но я-то видел — она не хотела тебя отпускать. — Мальчишка заглядывает Сету в лицо. — Я тоже не хотел. И я тоже на тебя злюсь.
— Прости. Но мне нужно было посмотреть. Узнать. — Он смотрит сверху на Томаша. — Спасибо, что вернулись за мной.
— А… вот наконец и спасибо! — с неожиданной обидой выпаливает Томаш. — Не прошло и полгода.
— Как вы меня отыскали?
— Я почувствовал неладное. — Томаш хмурится Реджине в спину. — Она странно себя вела, пропала в трех соснах.
— Пропала в трех соснах?
— А еще поднадоело, что все смеются над моими ошибками, — бормочет Томаш себе под нос. — Наверное, я перепутал. Как это называется? Рассеянная. Она была рассеянная.
Сет выуживает из круговерти в голове нужное выражение:
— В облаках витала?
— Да! Точно. Витала в облаках.
— Действительно, разницы никакой.
— Опять ты смеешься! — обижается Томаш. — А я тебе жизнь спас. Снова. Но ты же у нас великий знаток польских поговорок. Давай, похвастайся. Будет весело. Продемонстрируй глубочайшие познания польского и цветастых выражений для описания чувствов!
— Где тебя английскому учили? В пятидесятых?
— ИСТОРИЯ СПАСЕНИЯ! — почти кричит Томаш. — Реджина была рассеянной. Я выясняю почему. Говорю, что мы идем тебя спасать. Она говорит, нет, ты этого не просил. Я говорю, какая разница, что мистер Сет просил, мистер Сет не понимает, в какой он опасности. Я говорю, берем ружье и едем. — Он снова смотрит Реджине в спину. — На это были возражения.
— И не зря, — говорит Реджина не оборачиваясь. — Ты мог погибнуть.
— А я вот он, живой, — упрямится Томаш. — Извини, в ружьях я разбираюсь получше тебя.
— Не намного. Кому тут чуть руки не оторвало?
— А кто остановил Водителя? — Томаш в сердцах всплескивает обеими забинтованными культями. — Почему Томаша никто не принимает всерьез? Почему ему никто не скажет спасибо за гениальные идеи? Я уже дважды тебя спасал от верной смерти, но нет, я по-прежнему маленький клоун Томми, который так смешно говорит по-английски, ходит растрепанный и вечно куда-то лезет.
Они останавливаются, изумленные этой вспышкой.
— Ты смотри, — присвистывает Реджина. — Кому-то нужно поспать.
Томаш, сердито сверкнув глазами, разражается длинной яростной тирадой на польском.
— Я же извинился, — говорит Сет. — Томаш…
— Не понимаю! — кричит Томаш. — Я тоже тут один! Вы считаете, раз вы старше, значит, умнее и чувствуете глубже. Ничего подобного! Я тоже чувствую. Если я потеряю тебя или тебя, то снова останусь один, а я так не хочу! И не буду!
Он начинает плакать, но Сет с Реджиной, видя, что ему и самому за себя стыдно, не торопятся успокаивать.
— Томми… — начинает Реджина.
— Томаш! — рявкает он.
— Ты же разрешил мне звать тебя Томашем.
— Только когда ты хорошая. — Он вытирает глаза и что-то бормочет про себя. — Ты совсем не знаешь Томаша. Совсем.
— Мы знаем, что тебя ударило молнией, — подключается Сет.
Томаш поднимает на него глаза, в которых читается что-то непонятное. Недоверие, опаска (дразнится Сет или как?), но еще почему-то страх. И боль. Словно ему пришлось пережить этот удар заново.
— Я не дразнюсь, — уверяет Сет. — Я понимаю, что такое — быть совсем одному. Еще как понимаю.
— Да? — почти с вызовом спрашивает Томаш.
— Да. Правда-правда.
Он протягивает руку, чтобы примирительно положить ее Томашу на плечо, и, когда тот подныривает под ладонь, пальцы Сета задевают точку у основания Томашева черепа…
Которая вдруг вспыхивает от прикосновения…
И мир пропадает.
54
Темное тесное пространство. Тут есть другие люди, сколько — непонятно, сдавлены как сельди в бочке, чувствуется кислое дыхание и запах тел. Запах страха.
Голоса приглушенные, но тараторят лихорадочно. И непонятно…
Хотя нет, понятно. Это не английский, но ясно все, до единого слова.
— Мы пропали, — произносит над ухом женский голос. — Нас всех убьют.
— Им заплатят, — возражает другая женщина. Настойчиво, успокаивая первую, но чувствуется, что ей самой страшно. — Деньги придут. Больше им ничего не надо. А деньги придут…
— Даже если придут, это ничего не изменит, — говорит первая, и вокруг поднимается взволнованный ропот. — Нас убьют! Нас…
— Заткнись! — рявкает еще один голос, прямо за спиной. Он принадлежит женщине, которая крепко прижимает его к себе. — Заткнись, или я тебя сама заткну!