— Да.
Почему? Потому что он больше не может ее видеть? А, собственно, чего она ожидала? Что они будут изображать счастливую семейку до самых родов? С замирающим сердцем она жалобно спросила:
— А я имею право знать куда?
Поколебавшись с минуту, он ответил:
— В Монте-Карло.
Она почувствовала такую дурноту, что не сразу смогла говорить. Вот оно что, в Монте-Карло, там как раз через несколько недель начинаются гонки на глиссерах. Каждый сезон кто-то погибает или получает увечье. Даже в этом году уже было два несчастных случая во время подготовки, и он дал ей слово, что не будет участвовать. Но это было еще до того, как он узнал о ее обмане. Мелли собрала последние силы и, наконец, задала вопрос:
— И как долго тебя не будет?
— Точно не знаю. Несколько недель. Я успеваю вернуться до родов.
«Если останешься жив».
Судорожно глотая воздух, она продолжала:
— Я думала, ты уступил свое место.
— Уступил. Но второй пилот Никко сломал ногу, и я предложил его заменить.
«В тот вечер», — подумала она, не сомневаясь, что права. Нита ведь рассказала ей, что в казино он оставлял ее на несколько минут, чтобы поговорить с Никко.
— Ты никогда не думала, что можешь остаться богатой вдовой…
— Не надо! — взмолилась она. — Ради Бога, не надо! — Чувствуя, как кровь отлила от ее лица, она покачнулась и, наверное, упала бы, если бы Чарльз не успел ее подхватить.
С испуганным, а возможно и рассерженным возгласом он, поддерживая ее за талию, отвел в гостиную.
— Посиди, я принесу тебе чего-нибудь попить. Тебе чаю или чего-нибудь другого? — спросил он растерянно.
Откинувшись в кресле, она закрыла глаза и старалась отогнать от себя кошмарные видения, в которых мелькали покалеченные, окровавленные, выброшенные на берег тела. Гонщики носятся на таких фантастических скоростях, что достаточно удара волны, какого-нибудь обломка, чтобы произошла катастрофа.
— На, — резко сказал он, — выпей.
Открыв глаза, она взглянула на пузатый стакан с бренди.
— Не могу, — взмолилась она, — мне станет нехорошо.
С глубоким вздохом он поставил стакан на журнальный столик.
— Жан-Марк заварит тебе чай. — Он отошел и остановился поодаль, расставив ноги и засунув руки в карманы. — Прости, я не хотел тебя огорчить.
Глядя на него, по-прежнему в плену дурных предчувствий, Мелли попросила:
— Не уезжай.
— Я должен. Дал слово.
А слово Чарльз держал. Железно. А если бы он не пообещал? Передумал бы, уступил ей?
— Возьми с собой Жан-Марка, — попросила она.
Он с удивлением взглянул на нее.
— Зачем?
— Не знаю, — призналась она беспомощно. — Он будет за тобой присматривать и просто вообще…
— Не дури! Со мной все будет в порядке. Со мной всегда все в порядке.
Он сказал правду. Но в один прекрасный день удача может изменить ему. Что за дьявольская сила заставляет его вечно рисковать? Гонит туда, где бросают вызов? Скука? Жажда самоутверждения? Нет, ни то, ни другое не похоже на Чарльза.
Резко взмахнув рукой, так что она вздрогнула, он зло обратился к ней:
— А чего ты ожидала, Мелли? Что я прощу, забуду? Скажу тебе, что я не против, чтобы меня использовали? А я как раз против, — продолжал он, свирепея, — я чертовски против! Ты мне нравилась! Я верил тебе! А теперь, если ты рядом, мне все время хочется что-нибудь разбить. Меня не покидает ощущение нечистоплотности. Смотрю на тебя и хочу понять, что скрывается за этим милым лицом? Слежу за всем, что ты говоришь, делаешь, ожидая подвоха! В общем, я не могу так жить! И не хочу так жить! Когда родится ребенок, каждый из нас пойдет своей дорогой. И не думаю, чтобы мне когда-нибудь захотелось встретиться с тобой снова!
Тяжело дыша, он пересек гостиную и выскочил вон.
Оглушенная, перепуганная, она не могла сдержать дрожь, когда через несколько минут появился Жан-Марк.
Глядя с сочувствием, он поставил перед ней поднос.
— Вероятно, он вам сказал?
— Насчет гонок? — еле выговорила она. — Да.
— Все обойдется.
— Да, — неуверенно согласилась она, думая, что таким жестоким, таким нетерпимым она видела Чарльза впервые.
— Не знаю, как вас утешить, чем помочь… — начал снова Жан-Марк нерешительно.
— Не стоит.
— Что поделаешь, если он такой дуралей. Ну, выпейте чаю, — ласково попросил он.
Дуралей? Нет, никакой он не дуралей, просто озлобившийся, разочаровавшийся человек.
Когда она поднялась на следующее утро с постели, Чарльза уже не было. Не попросил ничего передать, не оставил записки, просто уехал. Второй раз, с тех пор как она была замужем, Мелли завтракала в одиночестве. Лишь небольшой пример того, что ожидает ее в будущем. В будущем, где не будет Чарльза? Поглядев на свежие булочки, лежавшие как обычно на белоснежной салфетке, она расплакалась. Слезы тихо бежали по бледному лицу, капали на тыльные стороны ладоней. Она ощущала только боль, боль из-за одного-единственного человека, и ничего не могла высказать. Не могла дотронуться до него, и в ответ почувствовать его прикосновение, и это приводило ее в отчаяние, особенно когда она вспоминала, что все уже так замечательно наладилось.
Теперь, когда рядом не было Ниты, которая могла ее отвлечь, ей казалось, что она сойдет с ума. Некому было успокоить ее, утешить, и она проводила дни, без дела слоняясь по дому.
Она побывала еще раз в больнице, и, на счастье, в этот раз доктора не было, а потому некому было настаивать, чтобы она осталась там, как он грозил в прошлый раз. Акушерка, как ей показалось, уверенно заявила, что не видит оснований отрывать Мелли от дома, при условии, что она будет вести размеренный образ жизни. И недели медленно потянулись одна за другой. Недели без Чарльза. Иногда ей казалось, что, если бы не Жан-Марк, она бы, скорее всего, просто не выжила. Его заботливость и доброта бальзамом проливались на ее встревоженную душу. Он нянчил ее. Подшучивал над ней. Старался приободрить и не зло огрызался, если она срывала на нем дурное настроение.
— Вы ни в коем случае не должны столько плакать. Это вредно для ребенка. И отчего бы вам не прилечь?
— Да не хочу я лежать! Мне все осточертело. — Бросив на него сердитый взгляд, она разрыдалась.
— Ну-ну, успокойтесь, — произнес он смущенно, — подумайте о малыше!
Глядя на него и продолжая всхлипывать, Мелли пробормотала:
— Я и так не перестаю думать о малыше. И будет лучше, если вы прекратите все время за мной подглядывать и пугать, незаметно подкрадываясь!
Взглянув на его обиженное лицо, она улыбнулась сквозь слезы:
— Простите меня.
— Все, помирились. А теперь идите в столовую, а я принесу вам завтрак.
— Я не хочу есть…
— Надо. — Он открыл дверь в столовую, ввел ее туда под руку, усадил и через пять минут появился, неся поднос. Положив на тарелку булочку, он строго приказал ей есть. Взяв по кувшину в каждую руку, он плеснул ей в чашку горячего молока, а затем сверху совсем немного кофе. — Пейте. Когда вам теперь в больницу?
— Завтра.
— Я тоже поеду…
— Не дурите, я прекрасно доеду сама.
— Доедете, — согласился он с ухмылкой, которая, вероятно, означала, что она сказала глупость. — Но лучше не надо. В котором часу?
Нахмурившись, Мелли взглянула на него и, заметив, До чего ласково он смотрит на нее, сдалась.
— В десять.
— Отлично. Как следует выспитесь.
— Благодарю, — ехидно ответила она, — ваша любезность не знает границ.
— Oui, — согласился он серьезно. — Я иногда даже сам удивляюсь.
— Ой, лучше уйдите.
Довольно кивнув, он послушался.
В девять тридцать на следующее утро Жан-Марк помог ей сесть в машину, осторожно накинул ремень безопасности поверх ее уже сильно выдававшегося живота, захлопнул дверцу и сел за руль.
— Выпили положенные полторы пинты?
— И вам это прекрасно известно, поскольку вы надо мной стояли целый час.
— Гм… Карточку не забыли?
— Нет.
— Анализ?
Повернув голову, она посмотрела на него и ничего не сказала.
Насвистывая, он включил зажигание и завел мотор.
По причине, известной, вероятно, только ему, он был всем очень доволен. Почему? Она так и не смогла узнать, что связывало его с ее мужем. Если Чарльз не получил его в придачу к дому, который, судя по всему, все же не выиграл в покер, тогда кто же он все-таки такой, Жан-Марк? Откуда он взялся? Ну не похож он на человека, которому по душе только мыть посуду, стелить постели и готовить еду.
— Почему? — вдруг произнесла она.
— Что почему?
— Почему вы на нас работаете?
Он заметно удивился:
— Вы считаете зря?
— Нет! — возразила она. — Вы меня не поняли. Я имела в виду, что вы совсем не похожи… не похожи на то, каким я себе представляла дворецкого…
— Разве? — удивился он.
— Честное слово.
— О, вы полагаете, мне необходимо брать уроки?
Решив не тратить попусту сил на пустую болтовню, Мелли посерьезнела и замолчала.
— Я подожду, — сказал он, останавливаясь около клиники.
— Я могу пробыть долго, — предупредила она.
— Ничего, я все-таки подожду, — ответ прозвучал спокойно, но настойчиво.
Пожав плечами, она повернулась и пошла к входу. Загадка — вот он кто. Головоломка. Что он знает об их с Чарльзом отношениях, о чем догадывается? Он не мог не заметить их размолвки и, однако, ни единого слова или намека. Почему? Может, ему не интересно? Или не входит в его обязанности? Зная, что ее гадание всего лишь способ скрыть нервозность перед очередным обследованием, и чувствуя, что чем ближе она подходит к зданию клиники, тем ей становится сложнее себя отвлекать, Мелли заставила себя думать о Чарльзе. Что он сейчас делает? В эту минуту? Думает о ней? О ребенке? И она опять разволновалась. Ребенок подрастет, все должно быть нормально. Беспокойство о Чарльзе на время пересилило страх за ребенка, но сейчас, пока она поднималась в лифте, она вспомнила слова доктора, и волнение нахлынуло вновь.