— Тебе нравится? — первым не выдержал Чарльз.
Она молча кивнула.
— Есть и кое-что еще, — добавил он.
— Еще?
— Ага. Иди посмотри. — Взяв у нее ребенка с таким видом, будто только об этом и мечтал с той минуты, как они покинули больницу, он подошел к двери, которой прежде не было в комнате.
— Жан-Марк, поди свари кофе, — распорядился он не терпящим возражений тоном.
— Конечно, m'sier, — подмигнув Мелли, Жан-Марк отправился вниз. Открыв дверь, которая, как выяснилось, вела теперь к ней в спальню, Чарльз отступил, пропуская ее вперед. Сделав несколько шагов, она застыла от неожиданности.
— Ой, Чарльз! — воскликнула она умильно, — ну и ну! — Не будучи уверена, что может позволить себе нечто большее, она растерянно осматривалась. Все вокруг было персиково-кремовое. Тяжелая французская мебель исчезла, вместо туалетного столика и громоздкого шкафа вдоль одной стены выстроилась светлая сборная стенка. Ковер и занавески белели на фоне персиковых стен, кровать, к которой она уже успела привыкнуть, заменил возвышавшийся посреди комнаты бело-розовый обитый шелком шедевр. К нему скромно притулилась светлая колыбелька.
Чувствуя в ногах слабость, Мелли подошла и легонько тронула ее. Колыбелька тихо закачалась на изогнутых полозьях.
— Не знаю, что сказать, — прошептала она, глотая слезы. Поворачивая к нему заплаканное лицо, она жалко улыбнулась. — Очень красиво. И в детской тоже.
Откашлявшись, он произнес, немного стесняясь:
— Мы подумали… я подумал, что лучше сделать дверь в детскую, особенно когда она подрастет, — добавил он, еще больше смутившись.
— Правильно.
Неожиданно она похолодела. Он делал это все для нее или, может, хочет взять няню? А если да, то, вероятно, он рассчитывает, что она уедет в Бекфорд одна? Нет, не сейчас! Сейчас он не может ее туда отправить — она сама кормит Лоретт! «И я бы хотела кормить ее всю жизнь, — подумала она, чувствуя, что у нее вот-вот начнется истерика. — Если это единственная возможность остаться, я готова кормить ее вечно».
7
— О, Мелли, ты, по-моему, еле жива! — испуганно воскликнул Чарльз. — Пойдем вниз. С тебя на сегодня довольно.
Он усадил ее в гостиной, устроив девочку у нее на коленях, и не отходил, продолжая задумчиво смотреть на нее.
— Тьфу, черт, — беззлобно выругался он.
Удивившись, она огляделась, пытаясь понять, чем он недоволен, и, так и не поняв, спросила:
— В чем дело?
Не ответив ей, он крикнул:
— Жан-Марк!
— Oui, m'sieu, — ответил Жан-Марк с готовностью человека, привыкшего, что его часто бранят. Поставив кофе на маленький столик, возле Мелли, он с недоумением взглянул на Чарльза.
— Мы забыли купить корзину.
— Корзину?
— Да, черт возьми! Мелли не может все время носить ребенка на руках, и она не захочет оставлять Лоретт днем одну наверху — ей будет неслышно, если малышка заплачет! Нам позарез нужна, ну… переносная колыбелька, что ли.
— Ага.
— Корзина Моисея, — осторожно вставила Мелли.
— Ага, — еще раз повторил Жан-Марк.
Не в силах сдержать улыбки, в которую растягивались ее губы, Мелли опустила глаза.
— Пожалуй, съезжу куплю такую штуку, — сказал сам себе Чарльз, с необычным для него отсутствием решимости.
— Не стоит, — попытался отговорить его Жан-Марк. — Я сейчас позвоню в магазин и попрошу, чтобы они сами доставили. Vite.[24]
Подойдя к телефону, он снял трубку и принялся нажимать на кнопки.
— Я помню номер на глаз.
— Наизусть, — машинально поправил его Чарльз. Обратившись к Мелли, он сказал: — Давай сюда малышку и пей кофе.
Протягивая ему Лоретт, она наблюдала, как он усаживается на диван, осторожно опираясь на спинку. Было заметно, что он просто в восторге от своей дочки. Разглядывая ее личико, он протянул палец к крохотному розовому кулачку и, когда она за него ухватилась, засиял от гордости.
— Смотри, она будет жутко сильная!
Взглянув на Жан-Марка, она снова опустила глаза и стала послушно пить кофе. «Ох, Чарльз, как мне перенести предстоящую разлуку с тобой?»
Через пять минут в дверь позвонили.
— Я открою, — сказал Жан-Марк, — это, скорее всего, привезли корзину.
Но он ошибся, пришёл Никко.
Это был невысокий, крепкий юноша на несколько лет моложе Чарльза. Никко остановился на пороге, широко расставив ноги и уперев руки в бока.
— Вот и я, ну-ка, показывайте этого младенца, который стоил мне звания чемпиона и разрушил мою жизнь! Надеюсь, девочка того стоит!
— Стоит, — нежно сказал Чарльз. — Иди сюда и посмотри сам!
Подойдя поближе, Никко уставился на крохотный сверток.
— Хм, что-то она маловата?
— Ну, а ты что хотел? Ей всего две недели.
Повернувшись к Мелли, Никко скорчил гримасу, а затем подошел и оперся на ручку ее кресла.
— Я, конечно, ничего не понимаю в младенцах, но у вас в организме барахлит секундомер, madame!
— У меня?
— Oui. Еще десять секунд было бы поздно его отзывать, а я, возможно, стал бы чемпионом мира!
Она в недоумении уставилась на него.
— Не понимаю. Мне очень жаль, что вы не выиграли…
— Чтобы выиграть, madame, — сказал он едко, — надо участвовать.
— Вы не участвовали? — спросила она изумленно. — Но почему?
— Точно! Я же знал, что вы разумная женщина! Я ему говорил, что вы не станете возражать! Говорил я? — обратился он к Чарльзу. — Но разве он меня слушает? Никогда!
Совершенно потрясенная, Мелли посмотрела на мужа.
— Ты не участвовал в гонке?
— Нет, — продолжая исследовать хватательный рефлекс ребенка, пояснил Чарльз равнодушно. — Сообщение о том, что у тебя вот-вот будет ребенок, пришло прямо перед стартом.
— И ты отказался?
— Ну разумеется.
— Разумеется? То есть как это «разумеется»? Ты не говорил… — Резко повернувшись к Жан-Марку, она возмутилась: — Я же просила не сообщать ему ничего до начала гонки! Вы обещали, Жан-Марк!
Жан-Марк не успел ничего сказать в свою защиту, как Никко вступился за него:
— Он ни при чем. Виноват стюард. Этот услужливый балбес нашел на столе дежурного записку с просьбой передать ее Чарльзу после гонки и поспешил доставить прямо на линию старта.
Опустив руку ему на колено, Мелли с сочувствием сказала:
— О, Никко, мне ужасно жаль! Я знаю, как это для вас важно.
— Да ладно, в конце концов, следующий год всегда впереди — ответил он и, подмигнув, похлопал ее по руке. — Не огорчайтесь, зато я привез его живого и невредимого, да?
— Да, спасибо вам. — Для нее это было куда важнее, чем все остальное. Она смущенно взглянула на Жан-Марка. — Простите, Жан-Марк.
— Не стоит.
Никто не захотел спрашивать у него, почему он не дождался окончания гонки. Впрочем, они едва бы получили внятный ответ. Несмотря на видимую услужливость, Жан-Марк всегда действовал по собственному разумению.
— Ладно, я пошел, — сказал Никко, поднимаясь. Посмотрев на умильно склонившегося над младенцем Чарльза, он вначале усмехнулся, а затем, не удержавшись, громко расхохотался и ушел в сопровождении Жан-Марка.
Чарльз сидел неподвижно, разглядывая уснувшую дочку.
— Мне неприятно, что из-за меня у вас все сорвалось, — нарушила молчание Мелли.
— А мне нет. Дочки куда важней чемпионских званий.
— Но ты же мог участвовать в гонках!
— Нет, Мелли, — сказал он твердо. — Не мог.
«Почему?» — хотелось спросить ей, но она не осмелилась.
Следующие две недели, пока их регулярно посещали детский врач и сестра, девочка вела себя как шелковая. Стоило визитам прекратиться, как она, очевидно, решила, что хорошенького понемножку. Плач привлекал внимание. Плач заставлял брать на руки и укачивать. А два часа ночи оказались ее любимым временем для ночных концертов.
— Ты уверена, что у нее ничего не болит? Может, она осталась голодная?
— Да не голодная она! — отозвалась с раздражением Мелли.
— Тогда газы. Болит живот!..
— Чарльз! Иди, пожалуйста! Поспи немного.
— Еще чего! Значит, я буду дрыхнуть, а ты бодрствовать круглые сутки! И как можно уснуть под такой аккомпанемент! Дай ее сюда, я попробую ее успокоить.
— Тогда хотя бы сними смокинг, а то ей, может, как раз захочется срыгнуть на него, — посоветовала она, потешаясь над ним.
— Это будет чудесно.
Небрежно сбросив смокинг, он кинул его на кровать, распустил галстук-бабочку и, заворачивая потуже одеяльце на ребенке, заворковал:
— А теперь закроем глазки, ну, папа просит! А ты, — обратился он к Мелли, — быстро в постель и спать.
С благодарным вздохом она повиновалась. Лежа с открытыми глазами, она смотрела, как он ходит взад-вперед, качая плачущего ребенка. Вид у него был необычный — расхристанный и очень смешной. Сегодня, вернувшись из казино, он появился в ее комнате третий раз. Первый раз он был нерешителен, осторожно стучал в дверь, выжидая, пока она разрешит ему войти. Второй — просто постучал и сразу вошел, а сегодня вошел и все. Сказать, что ее удивляли перемены, произошедшие в нем после рождения ребенка, — значило не сказать ничего. Мелли всегда считала его добрым, отзывчивым, хотя порой он совершал добрые дела не сознательно, а под влиянием минуты. И все же Мелли поражалась тому, насколько он, уже привыкший не утруждать себя тем, что могли за него сделать другие, ласков и терпелив с дочкой. Причем не как большинство мужчин, когда та спала или была спокойна, но и когда делалась несносной, как сегодня.
Но объяснялось ли его поведение только интересом к ребенку? Может, он практикуется на всякий случай, если останется без нее? Впрочем, он несомненно нашел бы няню. А может, ждет, чтоб Лоретт перешла на бутылку, и хочет растить ее сам? Лучше не спрашивать. Пока она здесь, будет молчать и молиться. Закрыв глаза, она сразу уснула.
Мелли уже привыкла все время прислушиваться к ребенку и просыпалась сразу, как только девочка начинала хныкать. Часы показывали половину шестого. Охнув, она повернулась на бок, чтобы дотянуться до кроватки, но что-то ей помешало. Что-то большое и теплое. Она осторожно зажгла ночник. Чарльз притулился на краю кровати — голова свесилась под совершенно немыслимым углом, рука покоилась на спинке кроватки, которую он, вероятно, покачивал перед тем, как уснуть. Может, если она его подвинет, устроит поудобнее, он станет утром опять обвиня