Тут Дитер осекся, сообразив, видимо, что о подобных вещах при дамах, пусть даже родственницах, рассуждать в приличном обществе не позволено. Если только ты не великий писатель, разумеется.
– Вижу, сочинение дядюшки произвело на тебя неизгладимое впечатление, – заметила я.
– Я-то сразу понял цену его бредням! – гордо провозгласил кузен. – Разумеется, все эти хвалебные газетные статьи – просто чей-то глупый розыгрыш. Но моя недалекая супруга тут же поверила в гениальность родственничка. И кто после этого возьмется утверждать, будто женщин боги наделили разумом наравне с мужчинами?
В ответ на сию патетическую реплику я только кашлянула, но Дитер, не заметив своей оплошности, вещал дальше.
– Магда вместе с такими же ограниченными особами организовала сборище, которое они сами гордо именуют Литературным Клубом. И моя жена является его почетным председателем. Какой кошмар! Тиали, срочно подай мне вон тот красный флакон. У меня от волнений разболелось сердце, а мне ведь ни в коем случае нельзя нервничать. У меня слабая сердечная мышца, она может не вынести переживаний. Так, а теперь налей в стакан воды из графина и накапай туда двадцать капель зелья. Да считай повнимательнее, смотри, не сбейся. Передозировка крайне опасна! Увы, мне приходится употреблять чрезвычайно сильные препараты, чтобы не покинуть преждевременно наш мир.
После работы в лаборатории Дока я могла по запаху определять состав многих несложных зелий, потому сразу опознала лекарство Дитера. Слабая настойка довольно распространенного растения обыкновенно служила основой для сонного зелья, а в чистом виде считалась безвредным успокоительным. Насколько я знала, ее прописывали мнительным пожилым дамам. Дитер мог выпить хоть весь флакон без малейших последствий. Но зная его занудство, я вслух отсчитала ровно двадцать капель, не то с кузена еще сталось бы разыграть передо мной сердечный приступ.
– Прошу.
Дитер выпил пойло залпом, закрыл глаза и откинулся на спинку кресла. Будь на его месте кто иной, я могла бы испугаться, но ужимки кузена были мне слишком хорошо знакомы. Доставлять ему удовольствие суетой вокруг его драгоценной персоны я не собиралась. Спустя несколько минут Дитер осторожно приоткрыл глаза и покосился в мою сторону. Убедившись, что я не намерена бросаться к нему и приводить в чувство, он со вздохом сел ровно.
– Значит, Магда отправилась в Литературный Клуб, – продолжила я прерванный разговор.
– Да, сегодня этот фигляр, наш дядюшка, будет выступать перед почитательницами и рассказывать им о том, как ему в голову взбрела идея написать ту чепуху, которой эти клуши так восхищаются. Полагаю, его выступление могло бы заинтересовать магов-лекарей как редкий случай душевной болезни.
– А меня ты зачем позвал? Хочешь попросить, чтобы я повлияла на Магду? Или на Вильгельма?
Мои слова удивили Дитера.
– Да кому они нужны? Нет, если бы твой жених воспользовался своими связями и запретил публикацию дядюшкиного бреда, я бы только порадовался. Но у меня к тебе есть разговор, не имеющий никакого отношения к сему опусу. Пусть печатают, хлебнет еще старикан позора, когда никто не пожелает покупать этакую дрянь. Вот тогда он осознает, что нечего было тратить время на ерунду. Совсем свихнулся в своей библиотеке! А с женой я уж сам как-нибудь разберусь.
Я не стала огорчать кузена и сообщать ему, что он неправ, причем дважды. Во-первых, Марк как раз поспособствовал продвижению дядюшкиного литературного труда, рассчитывая получить неплохую прибыль. А во-вторых, справиться с Магдой было уже не в силах Дитера.
– Тогда в чем же дело?
Мой собеседник слегка замялся.
– Послушай, Тиа, ты ведь имеешь влияние не своего жениха? Поговори с ним. Объясни, что нельзя так издеваться над больным человеком. Гнев богов падет на его голову, если он будет упорствовать. Я, слабый и безответный несчастный калека, не в силах противостоять самому Грену, но боги-то все видят! Поясни ему, что они за измывательства над теми, кто неспособен постоять за себя, положено наказание свыше.
Кажется, я начала понимать, в чем дело.
– Марк все-таки подыскал тебе занятие?
Дитера перекосило.
– Какой-то благотворительный фонд, представляешь? Сначала он предложил мне мелкую должность в управлении. Я отказался, поскольку, являясь представителем семьи Торн, в деньгах не нуждаюсь, да и помыкать собой всяким выскочкам-карьеристам позволять не намерен.
– Так и сказал? – закашлявшись, чтобы скрыть смех, спросила я.
– Я привел только первый аргумент, и Грен со мной согласился. Но не отстал от меня, а предложил поработать в этом самом фонде. Бесплатно, разумеется, раз уж деньги мне не нужны.
Я не выдержала и все-таки рассмеялась в голос.
– Дитер, дорогой, благотворительность – это почетно. Возможно, и о тебе напишут в газетах.
– Думаешь? – воодушевился кузен.
– Ну конечно!
Но Дитер почти сразу сник.
– Нет, Тиа, благородные порывы не ценятся в нашем разложившемся аморальном обществе. Вот о сочинителе гадких романчиков газеты будут писать взахлеб, корреспонденты выстроятся в очередь перед его дверью, недалекие дамочки будут посвящать ему стишата и внимать его благоглупостям, затаив дыхание. А скромным жертвам ради общего блага внимания совсем не уделяется. Мне так и суждено оставаться в тени.
На это можно было бы возразить, что Дитер пока еще и не совершил ничего, оного внимания достойного. Писать же о его ипохондрии газеты даже на заказ не возьмутся, поскольку рискуют растерять всех своих читателей. Какого бы качества ни был дядюшкин роман, но Вильгельм все же трудился над ним, а Дитер желает получить признание без усилий. Но спорить с кузеном было бессмысленно, и я поспешила распрощаться, пока он не принялся вновь требовать от меня повлиять на Марка. Покидала я дом Дитера со странным смешанным чувством досады от зря потраченного времени и совсем уж неприличного веселья при воспоминании о жалобах кузена на моего жениха.
К разгадке я ни на шаг не приблизилась, а новые проблемы получила. Прежде всего, пришлось отстранить Двина от ведения всех своих дел. Он глядел на меня грустными глазами, долго молчал, а потом сказал:
– Я все понимаю, Тиа. Тебе только кажется, что это твое решение. Грен совсем заморочил тебе голову.
У двери застыл неподвижный охранник – Марк запретил мне встречаться с Двином наедине. Я понимала мотивы его решения, потому и не возражала. Дело уже было вовсе не в ревности. Двин взял мою ладонь, прижал к холодным губам.
– Однажды и ты поймешь, Тиа. И тогда ты придешь ко мне. Я дождусь своего часа.
Волна липкого душного страха окатила меня.
– Только посмей сделать что-то Марку, – прошипела я. – Только попробуй. Клянусь всеми богами, я собственными руками придушу тебя.
По губам Двина скользнула горькая улыбка.
– А ведь когда-то ты хотела придушить его. Уже успела позабыть?
– Не лезь в мою жизнь, Двин. Прошу тебя, оставь меня в покое. Не надо портить окончательно и без того уже испорченные отношения. Я не буду заявлять о похищении и насильственном удержании, а ты не подходи близко к Марку. И тогда, быть может, со временем мы и сможем вернуть хотя бы подобие былой дружбы.
Но он только покачал головой.
– Мне не нужна призрачная дружба, Тиа. Странно, но только сейчас я осознал: мне ты дарила тепло, а рядом с ним горела. Сначала ненавистью, теперь страстью. Я тоже хочу греться у огня. Мне не нужна прохлада притворной вежливости.
Мне нечего было ответить на его слова. Двин и сам мог бы догадаться, что для него у меня всегда было ровное уютное тепло дружбы, которому не суждено никогда перерасти в пламя страсти. Зато и греться у дружеского очага можно сколько угодно – он не обжигает и не затухает сам собою, если только не залить его подлостью и предательством. А Двин, увы, совершил и то, и другое. И теперь в моем сердце осталась лишь горечь холодного пепла.
"Дорогая, дорогая моя Дамочка!
Как у тебя дела? Надеюсь, ты счастлива и готовишься к свадьбе. Не удивляйся, что я знаю: о твоем женихе писали в газетах, представляешь? Откуда у меня взялись газеты? Все просто: их принес Док, чтобы я могла следить за новостями. И вот в одной из них я прочитала, что ты помолвлена с самим королевским магом! А Док, оказывается, все это время знал, но ничего мне не говорил. Я даже дулась на него целых полдня, а потом все равно простила. На него просто невозможно сердиться! Он как-то так себя ведет, что получается, будто и сама ты маленькая глупышка, и обиды твои детские, несерьезные и смешные. А он посматривает этак снисходительно, как мудрый взрослый на расшалившегося малыша.
Да, у меня тоже есть новости, и какие! Самая главная: Док подал на пересмотр моего дела. Как-то так получилось, что я все-все ему рассказала, даже то самое, ну, ты понимаешь. Ох, Дамочка, никогда я не видела его таким злым. Он пообещал, что мразь, поступившая так со мной, сама отправится за колючую проволоку. Не знаю, получится ли у него посадить хозяйку борделя, но главное, что я скоро буду свободна. Да и сейчас мне живется намного легче. Томпсон, помнишь, наш новый начальник, позволил мне жить пока в лазарете, потому что я пообещала, что и после освобождения буду помогать Доку. Сама подумай, ну куда я пойду? Дома у меня больше нет, а на хорошую службу с моей биографией рассчитывать не приходится. Пусть и отменят приговор, но годы в лагере не сотрешь из жизни. А здесь мне все знакомо, опять же, к Доку поближе. Ну почему, почему он делает вид, будто ничего не понимает? Ничего, вот освободят меня и я примусь за него всерьез.
Иные же события, произошедшие у нас, радостными никак не назовешь. Я уже писала тебе, что Линда пыталась пристроиться к Томпсону в подружки, но кроме как тумаков от Лютого ничего не получила. Видимо, обозлился на нее бывший любовник крепко, потому как стоило Томпсону отлучиться на пару дней, как Лютый отволок Линду в административное здание, в подвал. Не знаю уж, как это произошло, да только в том подвале их утром и обнаружили: Линду, всю истерзанную и без сознания и Лютого, зарезанного собственным ножом. Сейчас Линда у нас, в лазарете, но в себя приходит редко – да оно и к лучшему, наверное. Похоже, после случившегося бедолага лишилась рассудка. Не узнает никого, а то принимается лепетать на неизвестном языке. Док обозвал ее состояние мудреным словом, я не запомнила, но суть уловила: помешалась несчастная от страха и боли. И шансов на выздоровление вроде как нет. Было расследование, часть охранников уволили, а кое-кого, по слухам, и отдали под суд. Томпсон сумел удержаться на своем месте, хотя многие прочили смену начальника. По счастью, нас с Доком никакие перемены не коснулись. Меня так даже не допрашивали, да и с ним всего лишь пару раз побеседовали. О чем – он мне не расска