– Да, – сказала я, – так.
У нас было недостаточно черных и красных фломастеров, поэтому некоторые нарисовали зеленых собак с синими ошейниками или оранжевых собак с розовыми ошейниками. Стефани Моррис почему-то нарисовала в объявлении единорога, перепрыгивающего через радугу. Мистер Тэйлор попросил ее выбросить рисунок и начать все заново. Все в классе сделали минимум по одному объявлению. Работа Линдси была одной из лучших. Она нарисовала Бяку на переднем плане, он смотрел через свое плечо на дом в ярком оранжевом пламени, который вылезал из окон. Она смогла изобразить его очень напуганным.
– Спасибо, – сказала я, когда она показала мне его. – Это очень красиво.
– Я знаю, – ответила она. – Поэтому я, наверно, оставлю его себе, не буду никуда вешать. Рисунок испортится, если пойдет дождь.
– Ох, – произнесла я. – Ладно.
– Взамен этого ты можешь одолжить мой браслет, если хочешь. Но конечно не домой, я имею в виду поносить его немного в школе. Но сперва тебе нужно будет вымыть руки, и тебе нельзя трогать подвески или снимать их, или катать по парте, потому что они хрупкие. Ты же помнишь, что случилось до этого.
– Я помню, – сказала я.
Но я не хотела брать ее дурацкий браслет. Все, чего я хотела – поскорее найти Бяку.
– Ребята, – сказал мистер Тэйлор, когда мы закончили рисовать, – для выполнения второй части задания вам нужно будет сегодня после школы повесить свое объявление рядом со своим домом, где его могло бы увидеть как можно больше людей.
Я посмотрела на Линдси, чтобы убедиться, слушает ли она. Но она была слишком занята игрой со своим браслетом.
Во время обеда Джоанна Крисковски спросила, можно ли ей присесть рядом со мной.
– Если хочешь, можешь взять мой бутерброд, – сказала она.
Сегодняшним утром, в спешке собираясь в школу, мама забыла положить мне обед, а у меня не было денег купить горячее. Другие дети все подходили и тоже предлагали мне свою еду. Брайан Такер дал мне свой фруктовый рулет.
Я знала, что должна быть очень благодарна всем, кто был так добр ко мне, но я не была благодарна, я нервничала. Я привыкла обедать в одиночестве. Я не могла придумать, что бы им сказать, поэтому я трогала и царапала свои ноги под столом и покачивала ими. После обеда, когда все наконец пошли на игровую площадку, я поспешила в кабинет миссис Строгэйт.
– Аврора! – сказала она, выпрыгивая из своего кресла, когда увидела меня. – Я так рада, что ты зашла. Я думала о тебе.
Она задала мне кучу вопросов про пожар и про то, как я себя чувствую. Мне нравилась миссис Строгэйт – у нее в кабинете всегда стояли живые цветы, и она умела слушать. Но тогда я пришла к ней, потому что я хотела задать ей один вопрос.
– Какая разница между секретом и ложью? – спросила я.
Она на минуту задумалась.
– Это очень интересный вопрос, – сказала она. – Первое, что приходит в голову – секретом называют что-то очень личное, что ты никому не рассказываешь, а ложь – это что-то, что ты говоришь другому, хотя знаешь, что это неправда.
– А что, если кто-то одновременно и хранит секрет, и лжет? Как это называется?
– О, это очень сложно, – сказала она.
В тот день я не могла сконцентрироваться на занятиях, поэтому мистер Тэйлор сказал мне, что я могу пропустить оставшиеся уроки и вместо этого нарисовать еще объявления.
Иногда, когда я очень серьезно на чем-то концентрировалась, я издавала звуки языком – щелк и щелк. Я не осознавала, что делаю это. Но когда пара ребят пожаловались, что я отвлекала их от чтения про себя, Линдси Тоффл решила воспользоваться случаем и попросила мистера Тэйлора переставить мою парту в коридор. На что он вежливо улыбнулся и сказал, что если она испытывает затруднения с выполнением задания, она может переместиться вместе с партой в коридор.
Некоторых моих предыдущих учителей раздражало, что я не могу спокойно сидеть на уроках. Зная, что они наблюдают за мной, я становилась еще более непоседливой. Мистер Тэйлор был не такой. На его рабочем столе была корзина со спиннерами. Детям разрешалось брать их, когда нужно. Иногда мистер Тэйлор и сам пользовался ими.
В тот день, когда мы собирались уходить домой, мистер Тэйлор сказал, что нашим единственным домашним заданием на вечер было развесить объявления.
– Елки-иголки, давайте вернем Бяку домой! – сказал он, и все засвистели и закричали.
Даже несмотря на то, что я переживала за Бяку, злилась на маму и вообще чувствовала себя разбитой, мне было радостно, что мои одноклассники кладут объявления в свои папки с домашними заданиями. Возможно, хотя бы одно из них сработает.
Когда я вышла из школы, мамы еще не было. Я присела на тротуар подождать ее. Наконец через двадцать минут она появилась.
– Извини, что я опоздала, – сказала она. – Нужно было купить новую черепицу на крышу, но она оказалась длиннее, чем нужно. Как дела в школе?
Я пожала плечами.
– Мы сделали объявления о пропаже Бяки.
– Это замечательно! – сказала она.
Сначала мы ехали в тишине. Потом, к моему удивлению, мама свернула на «Дэйри Квин» и заглушила машину.
– У тебя есть домашка на сегодня? Я просто подумала, что мы можем купить по мороженому, – сказала она. – Я угощаю.
– Мам, я не глупая, – ответила я. – (Первое) мы обе знаем, что единственная причина, по которой ты приглашаешь меня на мороженое, это чтобы поговорить, и (второе) я не хочу с тобой разговаривать. Я хочу повесить объявления. Вот. Все. Больше ничего.
– Как знаешь, – сказала мама. – Я пойду возьму себе в дорогу мороженое с ирисками. Скоро вернусь.
Так как она все равно решила взять себе мороженое, я подумала, что могу заодно взять «Дилли Бар». К кафе нельзя было подъехать на машине, поэтому мама предложила поесть мороженое в самом кафе, а не в машине. Парень за стойкой был медленнее улитки, и даже несмотря на то, что наш заказ был простой, он дважды ошибся.
– Спасибо за мороженое, – сказала я маме, когда мы сели друг напротив друга за стойкой. – Но это еще не означает, что мы с тобой будем разговаривать.
– Хорошо, – сказала она. Затем она взяла вишню с верха своего мороженого и положила ее в рот.
На входе в кафе я заметила доску объявлений, завешанную рекламой и информацией о распродажах в городе. Когда я доела свое мороженое и помыла руки в туалете, я пошла к машине и взяла один экземпляр объявления, чтобы повесить его на доске. В «Дэйри Квин» приходило много людей. Может один из посетителей видел Бяку.
Мама сдержала обещание и не разговаривала со мной, пока мы ели. Если не считать вопроса, не хочу ли я еще мороженое. Я не хотела. Когда мы возвращались в машину, у мамы зазвонил телефон. Это было сообщение от Джулии. Когда мама закончила читать, ее глаза блестели.
– Думаю, одно из твоих объявлений сработало, – сказала она. – Джулии только что звонили.
Мое сердце запрыгало.
– По поводу Бяки? – закричала я.
Она кивнула.
– Пойдем, заберем твою собаку.
Глава 12Больше, чем хвост любит вилять
– Бип-бип-бопити-бип-БУМ! – кричала я.
– Перевод не нужен, – смеялась моя мама. – Может, я и не сильна в Няшном, но я уверена, это означает примерно следующее: «Я счастлива, что Бяка возвращается домой».
– Нам далеко ехать? – спросила я.
– Это на другом конце города. Мы будем там примерно через десять минут.
Я не могла поверить. Всего лишь через десять минут я смогу обнять Бяку. Через десять минут я смогу поцеловать его в лобик и понюхать его ушки и – о боже мой! – десять минут тянутся, как миллион лет, когда ты не можешь дождаться поскорее увидеть свою собаку.
– Тапок в пол, ветер в уши! – счастливо закричала я.
Мама снова рассмеялась.
– Откуда ты этого нахваталась? – спросила она.
– Мистер Тэйлор постоянно так говорит. А еще он говорит включайся в работу, могучий Иосафат, Боже правый и елки-иголки.
– Елки-иголки?
– Я точно не знаю, что это означает, – сказала я, – но это точно что-то крутое.
Мама улыбнулась.
– Мистер Тэйлор тоже крутой, да?
– Он самый лучший учитель во всем мире, – я чуть было не захлебнулась от переизбытка чувств. – Он не заставляет меня работать в группе, если я не хочу, он разрешает мне раскрасить все О на доске объявлений, а сегодня он сказал Линдси Тоффл, что она может переместиться в коридор, если ее раздражают мои звуки.
– Какие твои звуки? – спросила мама, взглянув на меня.
– Ничего нового, чего бы ты не слышала раньше. Мы уже должны были приехать. Ты можешь ехать побыстрее?
Мама проигнорировала вопрос и ехала с той же скоростью – пятьдесят пять километров в час.
– Как хорошо снова с тобой разговаривать, – сказала она. – Я скучала по тебе.
– Мам, – простонала я. – Не сейчас.
Я наконец-то, спустя долгое время чему-то обрадовалась – неужели ей так хочется снова все разрушить каким-то сюсюканьем о том, как она скучала по мне?
– Пожалуйста, выслушай меня, – настаивала мама. – Мне нужно сбросить камень с души.
– Ладно, – сказала я, скрещивая руки и тяжело вздыхая. – Я слушаю.
– Мне было ужасно стыдно, когда я сказала тебе те слова после того, как я нашла зажигалку, – начала мама. – Я знаю, что ты никогда бы не сделала ничего подобного, ты бы никогда не подвергла такой опасности нашу семью. Ужасно, что я вообще могла подумать такое о тебе. Я перед тобой очень виновата.
Я знаю, что должна была сказать, что прощаю ее, или все нормально, или проехали… Но я была рассержена на нее не за то, что она обвинила меня в поджоге дома. Если бы я сказала, что прощаю ее, то это бы означало, что я прощаю ее и за все остальное. Я не была к этому готова. Я не знала, что вообще когда-нибудь смогу ее простить.
– Как скажешь, – вместо этого сказала я.
Было понятно, что она ожидала не такого ответа, но это лучшее, что я могла ответить в сложившейся ситуации. Спустя несколько минут мы притормозили, свернули с трассы и поехали по узкой грязной дороге. Дома были маленькие и они стояли близко друг к другу, на участках было полно травы и пластиковых игрушек.