— Ага, как же! — вдруг сипло вставила Валька. — Фить — и за границей!
Семенов только брезгливо пожал плечами.
— Все это не то. Я поеду на своей лодке, — решительно заявил Покатаев.
— Да, это будет лучше всего, — согласился Самоваров. — Давайте мы вас проводим, а заодно посмотрим, нет ли в самом деле посторонних следов.
Они вышли на крыльцо.
— Какие следы? Такой дождь… — ворчал Покатаев.
— Не скажите. Анатолий Павлович, — возразил Самоваров. — Темно ведь было. Да, дождь, но кругом дорожки, плешинки — сплошная глина. Вот ведь это ваши кроссовки по крыльцу прошлись? И на доске у туалета…
Покатаев окунул подошву в лужу и отпечатал на крыльце узорчатый след.
— Прекрасно. В результате героических поисков и сложных экспериментов установлено, что я был в сортире. Это же и козе понятно! Что за дурацкие игры в Шерлока Холмса! И Ватсон ваш худосочный подглядывал, как я шел назад. Тоже мне, судьбоносный след! — Покатаев фыркнул.
Он быстро зашагал к реке, накинув на голову капюшон плаща. Самоваров вытянул шею, изучая дощатый настил под навесом вокруг Дома. Сюда дождь не достал, но следов никаких не видно. Дневная еще пыль, травинки сухие. Нет, в Дом через “прiемную” никто не входил; такая тьма народу, незамеченным никак не проскользнешь. Кто-нибудь да увидел бы. Спали все наверняка плохо на новом месте. Лампы всю ночь горели. Какие там бичи!
А наружная лестница? Тут они сами с Валериком, конечно, уже понатоптали, но Самоваров знал, что Инна трусиха, и после того случая с беглыми зеками не только запирается на громадные кованые запоры, но и ночью встает их проверять. Со следами вообще вряд ли что выйдет: в мастерской вонища, пролит скипидар, лаки, любая собака свихнется. Красотка-Оксана, похоже, права: кто-то из своих. Но это невероятно!
Покатаев возился у моторки, привязанной к опоре моста.
— Черт! — заорал вдруг он. — Кто-то испортил мотор! Теперь двигаться можно только на веслах. Против течения — это нереально.
Самоваров снова удивился. Ни дать ни взять — какой-то роман: рация пропала, мотор испорчен… “Мы отрезаны от мира, месье Пуаро”. Работая в угрозыске, он быстро понял, что настоящие преступления нисколько не похожи на книжные. В жизни все грубее, проще и непонятнее. А тут все, как по писаному.
— Да, придется все-таки идти пешком, — согласился наконец Покатаев.
— Я пойду, — твердо объявил Семенов. Глаза его под дымчатыми стеклами уклончиво смотрели куда-то в сторону. — Я уже изложил причины. Я лучше экипирован, и все такое… И потом… Мне кажется…
Его плоское лицо побелело.
— Вы что-то видели? — строго спросил Николай.
— Я? Нет, не думаю… Я не уверен… Можно ведь зря брякнуть. Мне надо подумать…
— Думать как раз не надо. Лучше расскажите, — начал было Николай.
— Шерлок, отстаньте от человека, — вступился за банкира Покатаев. — Время дорого. К тому же исповедоваться надо все же не вам, а настоящим сыщикам. Владимир Олегович, может, пойдете коротким путем? По горам, правда, крутенько, но зато час, а то и полтора сэкономите.
— Тропинка в этом году приличная, — подтвердил Егор. — Я вчера по ней шел.
— Вот-вот, Егор, расскажи, куда и как.
Самоваров захромал в сарайчик, долго рылся в своих вещах, и вышел, когда Семенов уже вполне собрался в путь.
— Владимир Олегович, — тихо заговорил Николай. — Вы правы, Анискину это дело не по зубам. Но пока дело передадут в область, пока там почешутся. К тому же выходной. Вот вам телефон хорошего человека. Капитан Стас Новиков. Звоните ему. Вы сможете сделать, чтобы делом занялся именно он. Он работает вдумчиво и без нервотрепки, а главное, у него исключительный такт, а в нашем случае это не помешает.
— Вы полагаете, милицейские позволят себе обходиться со мной бестактно? — искренне удивился банкир.
— Нет, конечно. Не думаю. Но остальные-то? Например, Инна Ивановна — каково будет ей?
— Да-да-да! — затряс головой Семенов, и на его лице появилось недовольное выражение. — Я позвоню.
— Ну, тогда с Богом!
Семенов быстро пошел было к мостику, но все же остановился, оглянулся. На крыльце стояла Инна, завернувшаяся в шаль с кистями. Смотрел Семенов именно на нее. Самоварову показалось, что на лице его, кроме ужаса, ничего не было. Потом банкир отвернулся и быстро-быстро пошел от Дома, будто спасался бегством.
Вся компания вернулась в Дом.
— До приезда милиции, — сказал Николай, — нам всем стоит вспомнить, где кто был и чем занимался вчера поздно вечером и ночью. Это-то точно будут спрашивать. И лучше не разбредаться, держаться всем вместе.
— Учитель жизни, ей-Богу! — не удержался Покатаев. — Вы нож-то нашли, которым убили?
— Я ничего не искал. Только мастерскую запер. Искать будут профессионалы.
— Так будут искать человека с ножом?
— Зачем? Конечно, убийца мог принести свой нож, но и в мастерской этого добра предостаточно. В кувшине целый сноп ножей и мастихинов, только выбирай. Инструментарий! — вспомнил Николай кузнецовское словечко.
— Наверное, убийца был очень сильный? — предположила Настя.
— Не обязательно, если нож достаточно острый. Удар всего один, но в нужное место. Мгновенная смерть. И почти нет крови.
— Значит, знали куда бить? — удивилась Настя.
— Наверное. Хотя, могли и случайно попасть, так тоже бывает, и довольно часто.
— Но за что?
— Я сам ума не приложу. Какая-то бессмыслица. А мотив должен быть.
— Мотив! Это ясно, как день! — воскликнул Покатаев. — Ведь Кузя — богатый человек. Был… Я как-то уговаривал его составить завещание — сейчас это, слава Богу, входит в обычай. Куда там! Не захотел возиться. Теперь все Егорке. Тебе, балбесу, — Покатаев подмигнул Егору, и оглянувшись по сторонам, заговорил тише. — А Инне — что? Да шиш. А ведь сколько лет она с ним…
— Может, как гражданский брак… — предположил Самоваров.
— Ой, да какой там брак, — махнул рукой Покатаев. — У новопреставленного браков этих…
— Как вы можете! — возмутился Валерик. — В такую минуту…
— Да, минута скверная. Хорош уик-энд. Девочка моя, я дурак был, что не уехал вчера с тобой. Под дождем, накрывшись пленкой. Ах, какой дурак!
Он обнял Оксану, та ничего не ответила, только чуть отстранила уже сделанное, уже с макияжем лицо. Сейчас она была тихая и серьезная. Другая.
Скрипнула дверь над лестницей. Все невольно вздрогнули. Наверху стояла Инна в шали. Она напоминала сегодня привидение — внезапно появлялась, внезапно исчезала, молчала и смотрела укоризненно и чуждо.
— Николаша, — тихо, одними губами, позвала она. — Поднимитесь ко мне, пожалуйста.
Она не плакала.
2. Репетиция допроса
— Николаша, что же теперь будет?
Инна уселась на кровати с ногами, обняв пеструю подушку. Видно было, что это привычная и любимая поза. Достала сигареты, и Николай невольно отодвинулся к окну — он не любил табачного дыма. И не очень ловко было, что Инна, кажется, выбрала его в наперсники, хочет излить чувства. Излияния женщин слушать неловко. Инна наверняка об этом не задумывалась Она глубоко затянулась, откинула волосы и выпустила дым к потолку, изящно сложив губы трубочкой. Она снова, после недолгого утреннего замешательства, стала изящной.
— Что же будет?.. Здесь какие-то чужие люди, Игорь там, наверху, взаперти — ужасно! И еще предстоит… процедура. Кто-то будет копаться, во все полезет. Нельзя ли мне как-нибудь устроиться без этого всего?
— Нельзя, — покачал головой Самоваров.
— Но что, что говорить? Помогите, Николаша!
— Все надо говорить. Все, что знаете.
— Как все? — ахнула Инна.
— Правду, всю правду, ничего, кроме правды.
— Но как же? Николаша, вы многое знаете и понимаете… насколько это глубоко личное! Только мое! Ну, моя жизнь и Игорь…
— Знаете что, попробуйте рассказать сначала мне. Потом легче будет найти слова. И посмотрим, возможно, некоторые детали сообщать будет не обязательно…
— Да! Да! Да! Так лучше! Ужасно главное: я буду всюду у них фигурировать как любовница Игоря. Но вы свидетель — у нас другие отношения… были. С чего же начать?
— А с самого простого. Когда вы в последний раз видели Игоря Сергеевича живым? Спросят обязательно.
Это был грубый вопрос. Лицо Инны помертвело, и дым пошел ноздрями. Но она быстро справилась с собой:
— Часу в двенадцатом. Да, мы были не то что в ссоре, но в тот вечер не разговаривали… это, впрочем, не имеет отношения…
— Как знать…
— А, все одно! Вот что: Игорь собрался жениться. На одной случайной особе, дочке нефтяника. Не буровика, конечно, — из хозяев. Я была против. Нет, нет, не бабья ревность. Но выбор был чудовищный! Губительный! Для его искусства, разумеется.
— Вам было это неприятно?
— Нет, не то… Конечно, жестоко, конечно, несправедливо по отношению ко мне, хотя я никогда не лезла на особые роли. Никогда! Но вы бы видели это самодовольное лакированное ничтожество, бесконечно далекое от его жизни! Вы бы видели ее вульгарные бриллианты! Называйте, если хотите, это ревностью. Я его любила. Но еще больше любила его дар. У него уже был подобный нелепый брак. Вернее, оба его брака были нелепы. И вот — третья нелепость, третий раз те же самые грабли! Я говорила ему об этом, а он дулся, как ребенок. Я жалею теперь…
Ее брови сошлись страдальческим углом, нижние веки набрякли влагой, и Самоваров поспешил пресечь слезы возгласом:
— Вас спросят: что именно он делал в половине двенадцатого? Что собирался делать? Чем вы сами занимались в тот момент?
Слезы остались у Инны только в голосе:
— Он собирался писать… Да! Именно! Он думал о творчестве до последней минуты! А ему мешали! Все мы! Смысл его жизни…
Самоваров снова прервал ее:
— Не отвлекайтесь!
— Вы видели натюрморт со свечой? Он его собирался писать. Кажется, вместе с этой студенткой, Настей… Егор еще тут вертелся.
— Зачем?
— У него вечно проблемы, — денежные, конечно, какие же еще. Игорь ворчал, что ребенку нужен “мерседес”, или еще что-то такое, не углублялась. Не знаю, что случилось, но мальчик был вне себя.