Мотор зажурчал и они поехали.
Несколько раз сворачивали из переулка в переулок. Потом постояли на светофоре и поехали дальше, только пропустив вперед задние машины. Затем снова повернули в переулок и там остановились.
— Простите, что буду разговаривать, сидя к вам спиной, сэр, — сказал человек. — Думаю, вас это не очень обидит.
— Как вам удобней.
— Да. — Он протянул назад небольшой плотный пакет. — Здесь то, что вам нужно. Именно то. И инструкция пользования. Без труда разберетесь.
— Сколько?
— Две тысячи, сэр. Дешевле мы не можем.
Генри отсчитал деньги и протянул их человеку через плечо.
— Пересчитайте.
— Нет необходимости, сэр. Пару слов еще, если позволите.
— Да, пожалуйста.
— Наши общие друзья, разумеется, не сообщали подробностей. Но мы серьезные люди и сами кое-что понимаем. Возможно, вы не до конца в себе уверены, или появятся сложности. Тогда вы сможете обратиться к нам. Опять через наших общих друзей. Мы все сделаем сами, сэр.
— Я буду иметь в виду.
— Всего хорошего, сэр.
— Всего хорошего.
На соседней улице он сел в такси. Прижимая к себе пакет. Маленький и тяжелый.
Дома он не стал трогать пакет, просто положил его на стеллаж до вечера. А прежде нужно решить все дела: с деньгами, домом и прочим.
Генри сначала позвонил в агентство и договорился насчет рояля — чтобы завтра к вечеру его доставили Марше. Потом сел за бумаги, банковские счета — свои и переведенные на него теперь мамины. Ее документы на авторские права, которые тоже переоформлены на него и сейчас должны быть переоформлены снова.
Он вдруг подумал о предложении, сделанном ему час назад в машине. Что если подстраховаться, если судьба повернется к нему спиной?
А причем здесь судьба? Он верил в нее, как в абстрактное нечто, пока жизнь не показала, кому она отдает людей в руки. И кто он сам!
Генри встал из-за стола и оттолкнул кресло, так что оно откатилось на середину комнаты.
Никакой судьбы нет! Есть солнечный свет и пакость, мразь, которая может в любой момент закрыть солнце от человека. И тем, кто не думал об этом, судьба не поможет! Она отступит и будет безразлично смотреть на ничтожных. На таких как он, недостойных солнца над головой.
Генри с силой задернул шторы перед открытым окном, и в комнате все потемнело. Но солнце все равно лезло внутрь через тонкую ткань, и с этим ничего нельзя было сделать.
Пожалуй, он вскроет пакет сейчас. Просто посмотрит и снова вернется к бумажным делам.
К двенадцати часам следующего дня пришло заказанное такси. Из хосписа предлагали прислать за ним свою машину, но он отказался. Этот час езды на такси все-таки последний его час в этой жизни. Пусть так и будет.
Машина выбралась из города и понеслась по шоссе, и Генри почувствовал, что он действительно вырывается из этого мира, отрывается от него физически. Ему вдруг захотелось повернуть голову и посмотреть назад, туда, где оставался его дом, город, Марша. И он в последний момент с болезненным усилием заставил себя не сделать этого.
Почему они с мамой звали ее «несмеющимся ребенком», она ведь так часто улыбалась?… Кроме последнего дня их встречи — тогда в ее глазах застыли растерянность и горе — в ее чудесных еще совсем детских глазах. Теперь понятно, что она была не просто милой картинкой, которую он привык видеть на протяжении последних пятнадцати лет, не позволяя себе смотреть на нее как на женщину.
«Марша ведь очень хорошая девушка, Генри. — Мама сказала ему так один только раз. — Настоящий человечек».
«Мы в ответе за тех, кого приручаем», — процитировал он тогда своего любимого Экзюпери. Замечательного фантазера, который действительно жил, а не строил воздушные замки, как он. И умер в бою… Смерть и здесь по-другому расставила знаки.
Стрелки на настенных часах приближались к пяти, когда Блейк входил в кабинет шефа. Тот как раз вытаскивал из пачки сигарету, но, увидев лейтенанта, воровато ткнул ее обратно.
— Еще забыл вам сказать, — Блейк прикрыл за собой дверь, — перед пробным отказом от сигарет с понедельника, не ограничивайте себя пока в этом удовольствии. Главное — помнить, что правильное решение уже принято.
Эта идея понравилась.
— Мне нужна ваша помощь, шеф. Мы раскопали больше, чем рассчитывали. Но сначала изложу вам все по порядку.
Лейтенант рассказывал, а его новый начальник слушал, постоянно пуская в сторону длинные голубые струи. И только изредка задавал точные аккуратные вопросы.
«А толковый, кажется, мужик, — подумал Блейк, приближаясь к концу, — схватывает на лету».
— Понятно, Роберт, вы здорово поработали. Ничего, что я называю вас по имени, можно?
— Да, сделайте одолжение.
— Только, вот, одна не очень понятная мне деталь: если Крайтона пристрелил Генри Нордау, как он сумел его отыскать, выйти на него лично?
— Я с полчаса назад специально на этот счет выяснил все обстоятельства того убийства его матери. И местная полиция мне вот что сообщила. Они были в доме вдвоем. Миссис Нордау вернулась с какого-то вечернего приема. Обычно она не хранила драгоценности в домашнем сейфе, но в подобных редких случаях оставляла их дома до утра. Наши коллеги полагают, что преступники или преступник наблюдали за отъездом гостей с той вечеринки и сели жертве на хвост. Преступник проник в дом практически следом за миссис Нордау. Она как раз прятала драгоценности в сейф. Сын находился почти рядом. Бандит направил на них оружие и потребовал отойти от сейфа. Но когда он начал сгребать ценности, маска сползла с его лица. И, поняв, что его могут потом опознать, он выстрелил. Сначала в миссис Нордау, потом в ее сына. Второй выстрел прошел мимо, и Генри Нордау успел выскочить в соседнее помещение, а убийца побоялся начать за ним охоту и скрылся.
— А что удалось понять из описания внешности преступника?
— Вот тут-то и начинаются странные загвоздки. Генри Нордау сначала дал характеристики внешности, очень подходящие под физиономию Крайтона. Но в каталогах его не опознал, хотя там его видел. Я уточнил это у наших коллег, не раскрывая им пока всех наших данных.
Шеф одобрительно кивнул.
— И самое интересное, — продолжил лейтенант, — что Генри Нордау продемонстрировал полную беспомощность при составлении фоторобота. По сути дела, фоторобот у них не получился.
— Угу, вы полагаете, что он делал это сознательно, а настоящий фоторобот составил в частной детективной конторе и через них же вышел на Крайтона?
— Очень похоже, что именно так.
— В таком случае, если конечно вся гипотеза верна, этот Нордау здоров и в хоспис попал по фиктивному медзаключению? Вы выяснили, кто его давал?
— Нет, не успел. И в силу особенностей всех обстоятельств, думаю, вам лично пора подключиться к этому делу.
— Вы правы, Роберт. Давайте телефон их главного врача. Как его имя?
— Доктор Митчелл.
Блейк взял протянутую ему ручку и написал телефон.
— Не уходите, я хочу, чтобы вы слышали разговор. — Шеф вывел на микрофон голос абонента и начал набирать номер.
— Хоспис, — раздался через несколько секунд женский голос, — секретарь доктора Митчелла. Здравствуйте, слушаю.
Шеф представился.
— Соедините меня, пожалуйста, с доктором.
— К сожалению, это невозможно. Он улетел в Монреаль с четырехчасовым рейсом и будет только завтра утром.
— А как с ним связаться в Монреале?
— Это сложно. Собственно, я не знаю как. Он улетел по личному делу и не предупредил, где должен остановиться.
Блейк посмотрел на часы — они показывали шесть.
— В Монреальском аэропорту мы его уже не перехватим? — прикрывая рукой трубку спросил шеф.
— Уже нет. Пусть секретарь посмотрит дело Нордау, там должен быть указан его лечащий врач.
Шеф понимающе кивнул.
— У вас в хосписе есть пациент — Генри Нордау — нам нужна справка из его дела.
— Какие-либо справки по пациентам я могу дать только с личного разрешения доктора.
— Нам нужно совсем немного: имя, адрес и телефон его лечащего врача.
— Я очень сожалею, но не могу нарушать профессиональные инструкции, — твердо прозвучало на другом конце.
— А мы не можем ждать до середины завтрашнего дня, — злобно пробурчал лейтенант.
Шеф сделал ему успокаивающий знак рукой.
— Тогда поступим так, — произнес он в трубку, — наш сотрудник привезет вам через сорок минут постановление прокурора на предъявление нам дела Нордау.
— У нас это называется личная карта пациента.
— Хорошо, мы впишем именно это название.
— Я буду ждать.
Солнце отъехало к горизонту, но было еще жарко, даже в тенистой беседке недалеко от центральных дверей хосписа. Кругом ни души, и никого на дорожках парка между деревьями, но все равно хотелось куда-то забиться. Побыть с самим собой напоследок. Еще раз подвести черту.
Две жизни прожиты — большая, и эта — маленькая совсем. Одна поправила другую. И горе ушло из души. Он все преодолел и искупил второй жизнью. То, что, казалось, искупить ничем невозможно… Он снова стал человеком и умрет теперь достойно как человек, нет, как должен это сделать человек!
А глупые сказали бы, что никого этим не вернуть. Чепуха! Есть высшая истина, та, что стоит над этим миром. Она есть уже потому, что человек способен ее почувствовать и победить трусливую жизнь, пытающуюся незаметно сделать для себя очередного раба. И он, не поняв сначала такого коварства, стал рабом. Был им совсем недавно, когда страх убил в нем человека, и он бросился бежать, оставив за собой взгляд умиравшей матери. Он, с детства не выходивший из спортивного зала, стоял всего в трех метрах от подонка, который растерялся и промедлил, когда маска соскочила с лица. Но раб внутри содрогнулся, подумав только о своей шкуре…
И истина еще в том, что мразь этого мира не всесильна. Она любит жизнь. Потому что не знает ничего другого. Он видел, как голая жизнь извивается, мечется, не хочет уходить. Видел это два дня назад. Тут, рядом!