— Понятно… Направляетесь в Лондон… или в Париж?
— В Лондон. — Вырвать сестру из лап ублюдка, который сбежал с нею, хотя ей всего семнадцать лет, а ему самому небось все пятьдесят. — Всего на несколько дней.
— Такое долгое путешествие ради нескольких дней? Вы, должно быть, любите плавать на пароходах? — Они сделали круг по палубе и в конце концов остановились около шезлонгов. — Не хотите присесть?
Эдвина села, удивляясь своему поведению, но с ним было так легко, и ей расхотелось возвращаться в одинокую каюту. Он опустился в соседнее кресло, прикрыл ей ноги пледом и опять посмотрел на нее.
— Извините… Я совершенно забыл представиться. — Тепло улыбаясь, он протянул руку:
— Патрик Спаркс-Келли из Лондона.
— Эдвина Уинфилд.
— Мисс? — прямо спросил он, и Эдвина с улыбкой кивнула, не понимая, какая ему разница. Но он приподнял бровь:
— Ага! Еще загадочнее. Вы знаете, о вас тут уже говорят.
Патрик Спаркс-Келли выглядел ужасно заинтригованным, и Эдвина снова рассмеялась. Он был приятный и забавный и понравился ей.
— Бросьте.
— Я вам точно говорю. Две дамы рассказывали сегодня за обедом, что на пароходе плывет красивая молодая женщина, которая изредка гуляет по палубе, ни с кем не разговаривает и ест только у себя в каюте.
— Наверное, это они о ком-то еще, — сказала Эдвина с улыбкой.
— Хорошо, но вы ведь гуляете по прогулочной палубе, и одна? Да. Я знаю, потому что сам вас видел и, — добавил он весело, — несколько раз налетел на такую красивую молодую женщину. Вы хотите обедать в салоне? — Он вопросительно посмотрел на Эдвину, и она опять улыбнулась и покачала головой.
— Нет. Ну… еще пока нет… но…
— А-а, вот видите! Значит, я прав. Конечно, вы та самая загадочная женщина, которой все интересуются. И я должен вам сказать, что люди воображают себе всякие невероятные истории. Одни считают вас красивой молодой вдовой, другие думают, что вы пережили драматический развод, третьи уверены, что вы какая-то знаменитость. Еще никто не смог вас вычислить. Наверняка вы окажетесь кем-то, кого мы все знаем и любим, ну, например, — он на секунду сощурил глаза и задумался, — может, вы Теда Бара?
Эдвина расхохоталась, и он тоже улыбнулся.
— У вас богатое воображение, мистер Спаркс-Келли.
— Звучит как-то по-дурацки сложно. Особенно если произносить с американским акцентом. Пожалуйста, зовите меня Патриком. А что касается вас, то, боюсь, вам придется сказать нам правду и признать, что вы кинозвезда, пока все пассажиры первого класса не сошли с ума, стараясь раскрыть ваше инкогнито. Должен сознаться, я пытался это сделать весь день, но зашел в тупик.
— Боюсь, что разочарую всех. Я просто еду в Европу встретиться с сестрой… — Она спокойно сообщила об этом заурядном событии, однако Патрик, казалось, еще больше заинтересовался.
— И вы действительно собираетесь там пробыть всего несколько дней? Как печально для нас… — Он улыбнулся, и Эдвина вновь подумала, какой же он красивый. — Как странно, что вы не замужем. — У него это так мило прозвучало, что Эдвина улыбнулась. — Впрочем, американки легко относятся к подобным вещам, у них другой образ жизни. Английские девочки с двенадцати лет начинают паниковать, что не смогут выйти замуж, а уж если они не нашли жениха в первый сезон, то готовы заживо ложиться в гроб.
Эдвина от души рассмеялась. Ее одиночество вовсе не было целью существования. Просто так сложилась ее жизнь.
— Я не думаю, что холостяцкая жизнь — чисто американская привычка. Хотя, возможно, мы не так страшимся одиночества, как англичанки. Кроме замужества, в жизни есть и другие интересы. — Она улыбнулась и подумала о тете Лиз. — У меня была тетя, которая вышла замуж за англичанина.
— Да, правда? И за кого же? — Он спрашивал так, как будто всех знал, но, может, это было действительно так.
— Лорд и леди Хикэм, Руперт Хикэм, он уже умер, и она тоже… У них не было детей. Патрик подумал минуту и кивнул:
— Я думаю, мой отец его знал. Я тоже видел его несколько раз. Довольно тяжелый человек, не сочтите за грубость.
Эдвина засмеялась, поверив, что он действительно помнит Руперта.
— Вовсе нет, наоборот, слишком мягко сказано. Бедная тетя Лиз боялась собственной тени. Он совершенно подчинил ее себе. Мы приезжали навестить их в Хавермур… — Она запнулась, словно вся боль и тяжесть воспоминаний мгновенно обрушилась на ее плечи. — Давно. — У нее вдруг сел голос. — Я с тех пор не была в Англии.
— А когда это было? — Он, казалось, не заметил ее волнения.
— Одиннадцать лет назад.
— Да, давно.
Эдвина встала, как будто ей срочно надо было уйти, но она так устала убегать от прошлого.
— Я думаю, пора спать. Было приятно с вами поговорить, мистер Спаркс-Келли.
— Патрик, — поправил он. — Можно вас проводить до каюты, или, может, пропустим по рюмочке в холле? Там очень симпатично, вот увидите.
Но Эдвине меньше всего хотелось идти в бар, общаться с людьми — все это слишком напоминало о другом пароходе.
— Нет, спасибо.
Она пожала ему руку и покинула палубу. Но, спускаясь вниз, поняла, что в каюту тоже не может идти. Невозможно опять остаться наедине с воспоминаниями и ночными кошмарами.
Эдвина снова вышла на палубу и встала у поручней, думая о том, как могла бы сложиться ее жизнь и как в итоге все получилось. Она так погрузилась в свои мысли, что не услышала шагов, и очнулась лишь тогда, когда сзади мягкий голос произнес:
— Что бы то ни было, мисс Уинфилд, все не так плохо… Извините за назойливость. — Он коснулся ее руки, но Эдвина не обернулась. — Я не хочу навязываться, но вы уходили такая грустная, что я забеспокоился.
Она повернулась к нему, и Патрик увидел слезы на ее щеках.
— Я, кажется, только и делаю на этом корабле, что объясняю окружающим, что со мной все в порядке. — Эдвина безуспешно пыталась улыбнуться, вытирая слезы.
— И вы кого-нибудь в этом убедили? — Его голос был очень теплым и добрым, но Эдвина жалела, что встретила Патрика. Зачем это все? У него своя жизнь, у нее своя.
— Нет, — призналась Эдвина, — не думаю.
— Тогда, боюсь, вам нужно лучше стараться. — А потом самым участливым тоном, какой доводилось слышать Эдвине, он задал трудный вопрос:
— С вами действительно случилось что-то ужасное? — Он не мог вынести страдальческого выражения в ее глазах.
— Это случилось давно. — Она хотела быть честной, но не собиралась вдаваться в подробности. — И обычно я не так слезлива.
Эдвина вытерла глаза и глубоко вдохнула свежий морской воздух, стараясь приободриться.
— Просто мне совсем не нравятся пароходы.
— Из-за чего? Морская болезнь?
— Нет, — рассеянно ответила она, — просто мне вообще плохо на корабле… слишком много… — Она запнулась на слове «воспоминаний», но потом решила отбросить осторожность. Кто бы ни был этот человек, сейчас он ее друг, и он ей нравится. — Я была на «Титанике», когда он утонул… — объяснила Эдвина. — Я потеряла в ту ночь родителей и жениха…
Потрясенный, Патрик замер. Он долго молчал, не в состоянии подобрать нужных слов.
— Боже мой… Я не знаю, что и сказать… кроме того, что с вашей стороны очень смело опять сесть на пароход. Представляю, как это ужасно для вас. Вы в первый раз с тех пор плывете? — Теперь стало понятно, почему она такая бледная и напряженная и никуда не выходит из каюты.
— Да, и это не так-то просто. Я поклялась никогда больше не плавать на кораблях, но, видите, пришлось: мне нужно повидать в Европе сестру.
— Она тоже находилась там? — Патрик знал некоторых людей, погибших тогда, но никогда не встречал никого из спасшихся с «Титаника».
— Мы думали, что потеряли ее. Она пропала, когда мы садились в шлюпки. Она, оказывается, вернулась в каюту за куклой. Ей тогда было шесть лет. — Эдвина грустно улыбнулась. — «Титаник» затонул в день ее рождения. Но мы нашли ее на пароходе, который подобрал нас, она была в шоке и никогда больше… ну, она была трудным ребенком из-за того, что пережила.
— У вас есть еще родные? — Его интересовало все, что касалось Эдвины. Она действительно была красивой загадочной молодой женщиной.
— У меня три брата и две сестры, мы все спаслись. Только мои родители и… мой жених… погибли. Он тоже был англичанин. — Она улыбнулась, вспоминая Чарльза. Патрик Спаркс-Келли внимательно смотрел на нее. — Его звали Чарльз Фицджеральд.
Она произнесла это едва слышно, инстинктивно взглянув на палец, где раньше было обручальное кольцо. Она уже много лет не носила его. Эдвина хотела вернуть кольцо семье Чарльза, но леди Фицджеральд настояла, чтобы оно осталось у Эдвины.
Крайне изумленный, Патрик смотрел на нее так, будто перед ним стояло привидение.
— Боже мой… Я слышал о вас… Американская девушка… из Сан-Франциско… Это было… о господи, десять или двенадцать лет назад. Я как раз сам тогда женился… Чарльз был моим двоюродным братом.
Они молчали, вспоминая его, и Эдвина опять грустно улыбнулась. Как странно, что они встретились теперь, спустя много лет после смерти Чарльза.
— Это было ужасно. Единственный сын… любимый ребенок… Ужасно. Родители много лет оплакивали его.
— И я, — прошептала Эдвина.
— Вы так и не вышли замуж?
Она покачала головой и мягко улыбнулась.
— Я была слишком занята. Мне пришлось растить детей. Мне тогда исполнилось двадцать, и я была самой старшей. Моему брату Филипу было лишь шестнадцать, и он изо всех сил старался заменить детям отца. Через год он уехал в университет. Джорджу было двенадцать, Алексис шесть, маленькой Фанни четыре, а Тедди — два годика. Они были такие забавные. — Она усмехнулась, а пораженный Патрик воскликнул:
— И вы сделали все это… одна? Удивительная женщина!
— Мама поручила мне их всех. Я старалась как могла, и временами у меня опускались руки, но все-таки мы выжили, все, кроме Филипа.
— И что с ними потом стало? Где они сейчас? Эдвина вдруг почувствовала, что ей хочется рассказать о своей семье этому почти незнакомому человеку.