─ Думаю, ─ отвечает Злобин, ─ нужно показать, что проблему мы будем решать радикально, вырубая весь сор под корень. Ладно, попробую сейчас с ним связаться. По телефону обсуждать не буду, придётся встречаться лично, так что вашему Большаку придётся потерпеть немного.
─ Хорошо бы выяснить, через кого они подкопались, чтобы эти угрозы тоже устранить. Роман Александрович, думаю, вопрос с комсомольской путёвкой для Снежинского перестаёт быть актуальным. Боюсь, он должен выбыть из игры. Если они зашли через него, значит надо показать на его примере нашу решимость. Пора запускать молот правосудия и безжалостно карать.
Сам себе удивляюсь, вернее словам о безжалостных карах. Всегда остаётся шанс, что человек, на которого указывают все улики, на самом деле невиновный. Это убеждение я личным опытом могу подкрепить. Вот поэтому я не завидую судьям и ни за что судьёй быть не хотел бы. Ни за что…
─ Это вы давайте сами там решайте со своими Снежинскими, а я тут займусь.
─ Есть идеи? ─ спрашивает меня Куренков, когда Злобин отключается.
─ К сожалению, не слишком много, ─ качаю я головой. ─ Есть один мент у меня на крючке, я его уже зарядил, чтобы он попытался вынюхать, что к чему.
─ Баринов что ли? ─ уточняет Роман.
─ Нет, не он. Баринов сегодня отправился в командировку в Прокопьевск.
─ Интересное совпадение, ─ хмыкает он.
─ Я в совпадения не верю.
─ Да и я тоже…
На этом мы разбегаемся.
─ Валентина Куренкова звонила, сообщает Игорь.
Я киваю, но перезванивать не планирую. Не сейчас, по крайней мере. Я не планирую, но Валя проявляет настойчивость и звонит сама. Игорь снимает трубку и тотчас передаёт мне.
─ Егор! ─ пускается она с места в карьер. ─ Ну что, тебя во сколько ждать? Ты придёшь вообще?
Блин, Валя, разумеется, твоя выдающаяся попа ─ это наиболее важная проблема сегодняшнего дня. Самая главная, буквально.
─ Валюш, тут у нас небольшой форс-мажорчик. Сейчас всё разрулим, и я сразу приду.
─ Что ещё за форс-мажорчик? Это ты так говоришь, что динамишь меня или что?
─ Обязательно приду… ну, постараюсь, по крайней мере. Только дела с отцом твоим доделаю и всё.
Поговорив с ней и не развеяв её недовольство, я даю команду ехать домой к дяде Юре, а по пути звоню Суходоеву.
─ Есть сведения, ─ сообщает он скучным голосом.
─ Говори.
─ Нет, по телефону не буду, ─ отказывается он. ─ Надо лично встретиться.
─ Хорошо, давай встретимся, ─ соглашаюсь я. ─ Ты где сейчас?
─ Я в отделе, но не здесь, разумеется. А ты где?
─ На Орджоникидзе.
─ А, понял. Давай тогда в сквере у «Орбиты» минут через двадцать. Только один на один, без свидетелей, да?
─ Каких это ты свидетелей боишься? Свидетелей Иеговы что ли?
─ Не, ─ уныло говорит он. ─ Мне уже хватит всяких свидетельств. Не хочу, чтобы ты меня снова за одно место ухватил.
─ Ну, лады, ─ соглашаюсь я. ─ Чисто по-джентльменски. Давай, через двадцать минут буду.
Мы заезжаем во двор к Платонычу, и я вместе с Игорем выхожу из машины. Поднимаю голову, на кухне у Трыни горит свет.
─ Пойдём, осмотримся, ─ предлагаю я. ─ Сейчас Суходоев подъедет, мне надо с ним перетереть будет тет-а-тет, глянем, всё ли там чисто.
У «Орбиты» всё оказывается в порядке. В опустившемся сумраке мы оказываемся совершенно одни рядом с её здоровенной чашей. И пока мы тут играем в шпионов, космические корабли бороздят просторы космоса, а спутники кружатся себе вокруг земли и передают телевизионные волны, или чего они там передают. В эфире программа «Время», или что-нибудь, такое же захватывающее.
К вечеру морозец становится злее и суше, вымораживая дневную слякоть и заставляя её хрустеть под ногами ледяным крошевом.
─ Ух ты! ─ восклицаю я, чуть поскальзываясь. ─ Игорёк, осторожнее, а то мы с тобой сейчас, как на саночках промчимся.
─ Нормально, ─ пожимает он плечами, ─ у меня не скользят.
У ДК Коксохимзавода останавливается милицейский «Уазик». Через кусты и деревья видно не очень хорошо. Листва давно облетела, но вечером и через чащу голых ветвей ничего не разглядеть.
Игорь отходит в сторону и теряется в кустах. Вскоре появляется человек в тёмном пальто. Кто это? Вроде Суходоев. Чуть приглядевшись, я его узнаю. Да, это он. Подойдя ко мне, он довольно нервно озирается по сторонам.
─ Один? ─ спрашивает он.
─ Ну, видишь же, ─ пожимаю я плечами. ─ Один. А ты?
─ Я тоже, ─ кивает он. ─ Ты без записи?
─ Без… Узнал что-нибудь? Рассказывай.
─ Короче… ─ начинает он и снова озирается. ─ Есть такой мужик, Снежинский. Он бухгалтером на фабрике у тебя работает.
─ И?
─ Он накопал через… не знаю через кого, через торг, короче, что-то на Большака. В деле фигурирует подпольное производство колбасных изделий.
─ Да что он накопать-то мог?
─ Не знаю, ─ пожимает он плечами. ─ Короче, похоже, пока ничего серьёзного, но его там сейчас будут крутить и возможно раскрутят, это они могут.
─ И всё? ─ удивляюсь я. ─ Это ты смело мог и по телефону сказать. Зачем конспирация такая?
─ Я тебя знаю, ─ щурится он. ─ Лучше подстраховаться.
─ Кто из следаков?
─ А я не знаю, ─ разводит он руками. ─ Баба какая-то вроде.
─ БХСС?
─ Да.
─ Ясно. Когда отпустят?
─ Ну, ─ разводит он руками, ─ это без понятия. Не знаю.
─ Ещё чего-нибудь скажешь? ─ хмурюсь я.
─ Нет, ─ качает он головой.
─ Ну, на нет и суда нет, как говаривал товарищ Берия, ─ киваю я. ─ Не останавливайся, рой ещё, информация никакая, ищи подробности.
─ Нет, ну я к БХСС особо подходов не имею.
─ Ищи, Суходоев, ищи. Ты передо мной в долгах, как в шелках. Ладно, как что-то появится, звони.
Я поворачиваюсь к нему спиной и иду по направлению из сквера. Успеваю сделать несколько шагов, как вдруг слышу громкий окрик Игоря.
─ Егор! Сзади!
Я резко оборачиваюсь и точно в тот же момент раздаётся сухой хлопок выстрела.
19. Опять двадцать пять
Твою ж дивизию! Ка кого хрена! Суходоев!
Суходоев стоит, вытянув руку в мою сторону. В руке он сжимает пистолет, но стрелял, судя по всему, не он. Точно не он. Рука его слабеет и ПМ выскальзывая, летит в замёрзшую снежную кашу, а из растворённых губ начинает бежать чёрная густая струйка.
Капля крови густой из груди молодой
На зелёные травы упала…
Он делается неживым, превращаясь в голограмму существовавшего ещё секунду назад мента Суходоева. Как сахарная вата, как дым, как туман на взлётной полосе. Зыбкая, тающая оболочка некогда живого существа, имевшего волю и разум. И бессмертную душу.
Его ноги подгибаются, будто пар, из которого он теперь состоит, начинает развеиваться именно снизу. Они становятся странно пластичными и нетвёрдыми, не выдерживая колосса некогда живой плоти, превратившейся вдруг в органический мусор, подлежащий медленной, но полной и необратимой утилизации.
Вот так, был человек и нету, говорила моя бабушка. Любви и привязанности я к нему никогда не испытывал, но живой человек, всё-таки. Был… Хоть и не особенно приятный. Повиснув над бездной, как герой мультфильма на пару секунд, Суходоев падает вперёд.
Он не подставляет руки и не пытается смягчить удар, а с высоты всего своего роста обрушивается на землю. На асфальт, конечно, но это не важно, будем считать, на землю. Из земли вышли, в землю и уйдём, говорил мой дедушка.
Из тени появляется фигура Игоря. Он бледный, как привидение, это даже в вечернем ноябрьском сумраке видно. В руке он сжимает ТТ. Твою дивизию. Кажется, мы завалили мента…
─ Оботри и брось! ─ приказываю я. ─ Быстро! Прямо сейчас. Игорь, скорее!
Он послушно выполняет приказ.
─ Идём!
Главное не привлекать внимания. Штирлиц бежал рядом и делал вид, что прогуливается… Быстро, но не бросаясь в глаза. Вечер, холодно, прохожих не видно. Хорошо бы, чтобы и им нас видно не было.
─ Он хотел выстрелить, ─ словно оправдываясь, горячо шепчет Игорь.
─ Всё хорошо, ─ успокаиваю его я. ─ Ты всё правильно сделал. Всё правильно.
Говорю, но сам не верю. Какое тут хорошо, мента грохнули, это ж вообще пипец. Теперь шухеру будет на весь мир. Кто его послал? Не сам же он вдруг решил со мной поквитаться. Не сам. Кто послал? Печёнкин? Это как-то дико, если честно. Нахрена ему меня убивать? А кто тогда? Все враги уничтожены, кроме Ашотика. Да только где Ашотик, а где этот хрен Суходоев. Блин… Есть ещё, конечно, Снежинский, но это уж вообще смешно.
─ Садись в машину и езжай домой, ─ говорю я. ─ Переоденься, промой руки водкой и возвращайся за мной. А я пока поднимусь к Платонычу.
Ну, не к Платонычу, а к Трыне. Нужно с ним поговорить.
Я поднимаюсь на четвёртый этаж. В сердце будто здоровенная заноза. Муторно, гадко на душе. Лёд, ледяная бездна, будь она неладна. Нет лёгкости и задорной легкомысленной уверенности в успехе. А это плохо. Без этого нам никак. Звоню в дверь. Она открывается почти сразу. На лице Трыни отражаются одновременно радость от того, что он видит меня и разочарование от того, что он видит не Платоныча.
─ Здорово, Андрюха, ─ киваю я, заходя в прихожую.
─ Здорово, ─ отвечает он. ─ Ну что там слышно?
─ Да, пока ничего конкретного.
─ Значит его сегодня не выпустят? ─ спрашивает он, и я читаю в его глазах надежду, что я опровергну его предположение.
Но, к сожалению, сказать мне нечего. Боюсь, действительно сегодняшнюю ночь дядя Юра проведёт в застенках. Я подхожу к телефону и набираю номер Куренкова.
─ Слушаю, ─ раздаётся его уставший голос.
─ Роман Александрович, это Брагин.
─ Пока сказать нечего, ─ сухо отвечает он. ─ Ждём вестей из Москвы.
─ Понятно…
Понятно, что ничего не понятно.
─ Если что-то прояснится, я тебе позвоню, ─ добавляет он.
Ну да. Если что-то прояснится.
─ Кофе будешь? ─ спрашивает Трыня, когда я кладу трубку.