— Сука… — Абрам мгновенно становится мрачнее тучи и выпивает сразу полстакана белой.
Силён, брат…
— Сука, — повторяет он и, плотно сжав губы осматривает зал, словно рентген его глаз может безошибочно выявить стукача. — Сука.
— Егор, — подходит ко мне Лида. — Там тебя мужчина спрашивает.
Я оборачиваюсь. У стойки стоит Борис. Делаю ему знак, что сейчас подойду.
— Скажи ему, что я сейчас. Пусть ему нальют пока, чего он захочет.
— Кто такой? — спрашивает Абрам.
— Знакомый.
— Чё за знакомый?
— Мамука Георгиевич! — качаю я головой. — Хороший знакомый. Дела у меня с ним. Что вас беспокоит?
Он смотрит тяжёлым взглядом на Бориса и ничего не отвечает. Не хватало мне только разборок здесь на почве алкогольной интоксикации.
— Он по другой части, не переживайте. С нашим бизнесом никак не связан.
Есть такие парни, у которых от выпивки шторка падает и они становятся невменяемыми. Лезут на рожон, делаются агрессивными, смотрят исподлобья, быкуют, а наутро вообще ничего не помнят и выглядят, как травоядные лапочки. Мамука, конечно, и утром не лапочка, но и вот этого беспредельщика в нём обычно не замечается.
— А ты чё, дерзить будешь? — спрашивает он медленно прикрывая, а потом резко открывая глаза.
Я отыскиваю взглядом Амира и многозначительно киваю в сторону Абрама.
— Это чё за сигналы, а? Ты чё в натуре, как тебя там!
Амир подходит и пытается отвлечь босса задавая отвлечённый, не связанный с делами вопрос:
— Мамука Георгиевич, а вам хачапури какой заказывать?
Хитрость удаётся и внимание Абрама переключается на гастрономическую тему, а я двигаю в сторону Бориса.
— Ничего себе, — говорит он, — у вас тут заведение. Это как так?
— Что наша жизнь? — многозначительно декламирую я. — Игра! Пойдём вон туда присядем, поговорим спокойно.
Я подвожу его к столику у окна и делаю сигнал бармену.
— Боря, ты заказал уже что-нибудь?
— Коньяк, — отвечает он.
— Кофе хочешь? У нас неплохой.
— Можно, да. Послушай, это твоя что ли контора?
— Что ты, — усмехаюсь я, — скажешь тоже. Я миноритарный акционер.
Я смотрю на этого человека и думаю, кто бы мог сыграть его в кино. Может быть Джигарханян в молодости. И с длинными волосами.
Пальцы у Галиного любимчика унизаны перстнями. Две гитары, зазвенев, жалобно заныли… А перстни непростые, с брульянтами. Как бишь его зовут-то, Бриллиантовый Мальчик? Вроде да.
Он выкладывает паспорт. Безо всякого конверта и намёка на конспирацию. И то верно, чего нам бояться-то…
— Откуда? — спрашиваю я.
— Нехороший вопрос, — говорит он, пожимая плечами.
— Но надёжный вариант хотя бы? Не нарисуется потом этот… Исаков Пётр Порфирьевич тысяча девятьсот тринадцатого года рождения с судебным иском?
— Нет, всё чётко. Сгинул человек, вот только паспорт и остался. Прописан в общаге. Там не проживает сто лет, его никто и не вспомнит никогда.
— Смерть криминальная? Труп не найдут?
— Не найдут. Нет его. По крайней мере, продавец меня в этом уверил.
— Ну, если продавец уверил…
Я кладу на стол пухлый конверт. Буряце заглядывает, прикасается к деньгам, проверяя, не кукла ли. Не кукла дорогой, у нас всё честь по чести.
— Тысяча? — спрашивает он.
— Тысяча, — киваю я и замечаю в его взгляде тоску по упущенной выгоде.
Он оглядывает помещение, столы, посетителей и впадает в печаль.
— Борь, я бы дороже не взял. Я недавно за тысячу три первоклассных паспорта купил, понимаешь?
Он чуть улыбается, оценив, что я догадался о его сокровенных мыслях и кивает.
— Да чего уж, дело сделано, — говорит он. — Можно и отметить.
Я выкладываю перед ним несколько разноцветных фишек.
— Вот, если хочешь позабавиться, можешь попробовать. Ты играешь вообще-то? Азартный ты?
Он ничего не отвечает, рассматривая, крутя и ощупывая фишки.
— Нет, — наконец, говорит он и отодвигает от себя эти красивые, разноцветные кружочки. — Мне нельзя. Всё проиграть могу, даже душу свою.
Ну что же, понимаю. Он выпивает коньяк и уходит, а я иду к себе в номер и звоню Злобину, а после него тем, с кем ещё не успел поговорить. Скударнову, Брежневу и Новицкой. Договариваюсь о встречах, об ужинах и прочих посиделках. С Новицкой ещё говорю и о деле, о Гурко, оказавшимся, как ни странно, защитником Снежинского.
— Всё в работе, говорит, но окончательное решение ещё не принято, — рассказывает мне Ирина.
— А когда уже примут-то? Сколько нам ещё в подвешенном состоянии болтаться?
— Ну, в принципе, какая разница, можем и повисеть, не горит.
Это тебе не горит, а мне стратегию надо корректировать в зависимости от того будет решение или не будет.
— Ещё знаешь, — говорит Новицкая, — он про Снежинского спрашивал.
— А что спрашивал-то?
— Ну, моё мнение о человеке, о рабочих качествах.
— Твою ж дивизию! А ты что ему сказала?
— Сказала, что он хорёк вонючий пасквиль на меня сочинил. Но это он и сам знал, через него же мы проблему и решали с этими доносами. Непонятно, короче.
— Ага, непонятно. Может, попросил кто за него? Мы же не одни такие просители, думаю ему с утра до ночи приходится подобные вопросы решать.
— Не знаю. В общем спросил и всё, один раз только.
— Ну, а твой ухажёр не проявлялся больше?
— Кто-кто? — удивляется она.
— Арсен, кто же ещё-то? Или ты ещё кого-то завела? Нет, я не против, конечно, лишь бы не мудило вроде этого козла.
— Так, Брагин, ты что-то разговорился, по-моему! — недовольно одёргивает она меня.
— Ну извини, не чужие же люди, беспокоюсь о тебе, из головы не выходишь.
— Всё, прекращай уже.
— Прекращаю. Уже прекратил. Ир, знаешь что, приходи ко мне после работы. Поужинаем, поболтаем, на рулетке судьбу испытаем.
— Какая рулетка, с ума что ли сошёл?
— Ну, без рулетки давай. Приходи, правда. А домой мы тебя довезём потом. Давай, хоть посмотрим друг на дружку.
— Ладно, посмотрим. Только давай завтра, ладно?
Поговорив с ней, я звоню нотариусу по номеру, полученному от Скударнова. Мировая тётка, которая помогает решать проблемы, разговаривает со мной очень холодно и через губу, но всё-таки разрешает приехать лично и объяснить, что мне нужно.
Я спускаюсь в фойе и покупаю вчерашнюю и случайно оставшуюся позавчерашнюю «Вечернюю Москву» и, заказав разговор с Новосибирском, просматриваю объявления. Дом, милый дом.
«Продам частный добротный дом в селе Дьяково. Дом исправный, построен по старому ладу, реставрировать не надо, простоит ещё 100 лет. К дому участок, садовые деревья. Адрес ул. Дьяково-городище, дом 79а. После 19 часов».
Место хорошее, рядом с Коломенским, надо сегодня сгонять с Игорьком и Сергеем Сергеичем.
— Новосибирск, третья кабина — объявляет оператор.
Я захожу в кабинку и снимаю трубку. Там тихо. Жду. Наконец, раздаётся шорох и строгий торопливый голос оператора:
— Абонент не отвечает.
Я смотрю на часы. Странно, вечер уже. Где ей быть-то? Может на занятиях? Хм. Выхожу и заказываю разговор с Геной. Соединяют довольно быстро.
— О, Егорка, привет! — радостно отзывается он. — Ты чего, в Москве что ли.
— Ага, в командировке. Дядя Гена, а ты с Натальей давно говорил? Что-то не могу дозвониться. Не знаешь где она?
— Не, не знаю. Должна была позвонить вчера, но не позвонила. Занятая больно. Отец на неё всю жизнь положил, а она позвонить не может.
— Сам бы ей позвонил, а? Ты чего, выпил что ли?
— А что, права не имею после работы?
— А Лариска тебе сковородкой по башке не даст?
— Чего?! — ерепенится он. — Отставить разговорчики! Нет её сегодня, к матери уехала.
— Ну, ясно всё с тобой. Ладно, не злоупотребляй там. Наташке позвони.
Я вешаю трубку, иду на ресепшн и звоню в номер Игорю.
— Поехали, прокатимся. Ты пообедать успел?
— Да, по пути перехватил.
— Хорошо. Спускайся, я внизу. Сергеич здесь?
— Ждёт.
Сергеича я замечаю в фойе. Спускается Игорь, рассказывает, как расселил парней, как покормил, как да что. Я слушаю вполуха, а сам размышляю, куда делась Наташка. Вот же шило у неё в одном месте…
Нотариус, холодно-надменная представительница этой касты, смотрит на меня свысока:
— Молодой человек. Ко мне очередь на месяц вперёд расписана. Если бы не уважаемый мной Даниил Григорьевич… Вы меня понимаете, да?
Сухощавая, деловая, матёрая, видавшая виды. На вид лет шестьдесят, в ушах огромные бриллианты. На пальце тоже. По всему видать, элитная… юристка.
— Нинель Теодоровна, понимаю, конечно, я потому и пришёл, что Даниил Григорьевич рекомендовал вас, как человека, способного учитывать деликатные обстоятельства.
— У вас ещё и обстоятельства деликатные? — изгибает она левую бровь. — И что же вам надо?
— Мне нужно доверенность без присутствия доверителя.
— Что-о-о?! — брезгливо тянет она.
— Да, такая вот история. Дядюшка мой уехал в экспедицию и поручил нашему родственнику провести некоторые операции.
— Ну, это невозможно, — качает она головой и поджимает красные, напомаженные губы. — Невозможно, молодой человек. Это нарушение закона.
Некогда, должно быть красавица, а теперь сушёная вобла с чёрными волосинками над верхней губой, она буравит меня взглядом чуть покрасневших немигающих глаз. Как птица.
— Может быть, мы могли бы обсудить, как избежать противоречий с законом? — настаиваю я. — Нарушать закон, безусловно, я не желаю. Никоим образом.
Она долго смотрит на меня и, подумав, заявляет:
— Сейчас времени на ваши дела у меня нет. Приезжайте завтра. В это же время. Может, я и смогу помочь, но вы должны отдавать себе отчёт. Это сделать непросто.
Отдаю, Нинель Теодоровна, ещё как отдаю. По одному вашему виду ясно, что дёшево не будет. Москва, столица…
Дом мне нравится. В конце улицы, стоящий как бы немного отдельно, небольшой, но добротный, с тремя комнатами, баней и небольшим, соток в семь садом. Вся улица красивая. Деревня старинная, жалко снесут лет через пять, если я ничего не путаю. Или не снесут, если я этот дом куплю всё-таки. Двадцать пять тысяч цена немаленькая, конечно…