Юльки было такое ощущение, что две эти части — прошлое и будущее — сошлись в одной точке у крыльца незнакомого дома. Может, это потому, что она опять бесцеремонно вмешивается в чью-то судьбу? Ну, казалось, зачем ей Анна Красновская? Мало ли подружек было у красавца Бельстона? Ну что ему от нее, простой журналистки, было надо? Может, Анна, машину которой взорвали, натолкнет ее на какие-то мысли? Такое у Юли бывало: она встречается с человеком по одной теме, но потом, когда разговор заканчивается, другая волновавшая ее тема становится понятной, ясной, как будто с глаз спадает пелена. Главред Заурский называл это инверсией по-сорневски, хотя настоящая инверсия — это когда меняется план повествования, меняется хронология событий. Юлька с Заурским соглашалась: называйте как хотите, хоть горшком, но у меня мозги так устроены. Чем больше я общаюсь, тем догадливее становлюсь.
В нынешней ситуации ей нужно было обязательно пообщаться с Анной.
В коттеджном поселке, куда Юля приехала на такси, было тихо. Она только решила постучать, как дверь домика заскрипела, и девичья фигура шагнула в темноту. Юлька замерла как вкопанная.
— Кто здесь? — Девушка обращалась в темноту, и ее платье белело во мгле. Юля решила, что таиться нет смысла — она ведь пришла поговорить, значит, пора действовать.
— Анна, вы извините за вторжение. Меня зовут Юля.
— Зачем вы здесь, Юля? Что вы хотите?
— Мне нужно поговорить с вами.
— О чем? Я вас не знаю, уходите, Юля. Я закричу.
Тут Юлька вспомнила, что одно из правил журналистского общения — честность, которая способна обезоружить любого.
— Марк Бельстон лежит в реанимации.
— Откуда вы знаете? Что с ним?
— Если вы меня пустите в дом, я расскажу все, что знаю. Я пришла к вам за помощью, Анна.
— Вы не сказали, что с Марком?
— Его ударили по голове. Здоровью ничто не угрожает, но он пока без сознания. Может, вы меня все-таки впустите?
Пользуясь растерянностью Анны, Юля решительно обошла девушку и взялась за дверную ручку, вспоминая при этом опять Заурского: журналисту надо всегда стремиться добиться цели, даже если говорят, что двери закрыты. Здесь это было почти буквально.
— Проходите. — Анна распахнула дверь. — Не очень понимаю, зачем вы здесь, но раз пришли… Что все-таки с Марком и откуда вы все знаете? Я вас вижу в первый раз. Только, пожалуйста, тише, сестра спит в соседней комнате.
— Я вас тоже вижу в первый раз, но раз судьба странным образом нас свела друг с другом, значит, нужно поговорить. Случайных встреч не бывает!
— Вы кто, Юля, и откуда?
— Я журналист Юлия Сорнева, газета «Наш город», из соседнего города, простите за тавтологию, приехала к вам на фестиваль «Сибирская панорама».
— Я не общаюсь с журналистами! — испуганно воскликнула Анна. — Никаких комментариев! Как вы меня нашли? — Девушка была растеряна и не знала, как себя вести. — Я не хочу с вами общаться, — выдавила она.
— Да наплевать мне, не общайтесь! — гаркнула Юлька. — Только скажите, почему ваш преподобный Марк хотел со мной поговорить, вызвал меня к себе в кабинет, где я и нашла его с разбитой головой? Вы ведь работаете в пресс-службе?
— При чем тут пресс-служба? Мне надо позвонить в больницу.
Анна долго разговаривала по телефону и наконец успокоилась.
— Врачи говорят, что он еще не пришел в себя, но жизни ничего не угрожает. Разве так бывает? — растерянно спросила она.
— Бывает, — уверенно ответила Юля, как будто десять последних лет работала в составе реанимационной бригады. — Просто каждый человеческий организм реагирует по-своему. Главное — он поправится.
— А когда он очнется?
— Думаю, через пару дней. — Юлька просто подумала, что больше двух дней она здесь не выдержит. Поэтому, хочет или не хочет Марк Александрович оклематься, ему придется это сделать. — Все хорошо будет, Анна, не переживайте.
— Мне Марк Александрович никогда не говорил про вас. Я читала несколько ваших публикаций в обзоре сибирской прессы. Мне понравилось, у вас много журналистских расследований, интервью интересные. Нашему генеральному нравится, когда о нем пишут, но этим пресс-служба занимается, там толковые девочки. Его и председателем жюри уговорили, потому что журналисты его тоже любят — он говорит хорошо, ярко и с юмором. Наверное, планировалось интервью, и просто пресс-служба не успела. — Аня горестно подперла подбородок руками.
— А можно мне чаю, пить очень хочется? — Юлька решительно закрепляла свои позиции на территории. Если ее еще не выгнали и сейчас принесут чай, значит, она может задавать и следующие вопросы. Пока что ясно одно: Анна не знала, что Бельстона шарахнули по голове, значит, ударила не она. А то ведь у страстной любви всякое бывает — сегодня объятия, а завтра кочергой по макушке. Не она, не Красновская.
— Чай сейчас будет. — Анна поставила на стол чайник и две синенькие, как васильки, чашки. — Может, вам кофе?
— И кофе тоже, — весело ответила Юлька, понимая, что теперь ее отсюда точно не попросят и ответ на свой вопрос она получит обязательно, причем любой из вариантов ответа ее устроит, потому что на статью материал уже набирается.
— Скажите, Анна, кто хотел вас убить? Кому это было нужно? Кто мог взорвать вашу машину? Вы знаете этого человека? — И она ткнула Красновской под нос Танькин рисунок.
— Какого человека? Откуда вы знаете про машину?
— Аня, неужели вы думаете, что такой факт, как взрыв машины посреди города, можно скрыть? Об этом уже все, кому надо и не надо, знают. Этого мужчину видели рядом с вашей машиной.
— Дайте посмотрю еще раз. — Девушка внимательно вгляделась в рисунок. — Нет, не знаю. Точно не знаю.
— Тогда следите за ходом моих мыслей. Сегодня утром взрывают вашу машину. Вы чудом остаетесь жива. Ближе к обеду нападают на Марка Бельстона. Он в реанимации. Кому вы оба помешали? Могут ли эти два происшествия быть связаны? Вы ведь с Марком встречались?
— Встречались, не буду отрицать, но это личное.
— В вашу личную жизнь я вмешиваться не собираюсь, но привыкла вещи называть своими именами. Меня интересуют оба события — взрыв и нападение. И на вас, и на него покушались, но вы оба остались живы. Значит, преступник не остановится и будет дальше охотиться за вами. Вы оба в опасности. Но если он под присмотром врачей и полиции, то вы совершенно одна и беззащитны.
— Я здесь со старшей сестрой, с Лизой. Послушайте, а может, это все фантазии, совпадения? Случайность какая-то, двигатель неисправный… Я ведь случайно в машину не села, браслет расстегнулся и упал на асфальт, я начала его поднимать, и в это время машина взорвалась. Кошмар какой-то был: куски горящие, вокруг разлетаются… Страшно!
— Я думаю, что сами машины не взрываются. Ее взорвали, и преступник не остановится.
— Что вы такое говорите?
— То, что думаю. Вы в опасности, Анна. Про то, что вы здесь прячетесь, кто-нибудь может прознать.
— Лиза мне помогла, привезла сюда, это дача ее знакомой.
— Скажите, Анна, вы все-таки кого-то подозреваете?
— Я не знаю, что и думать. Правда, не знаю. Лиза считает, что это жена Бельстона. Но у Марка с Соней есть какие-то договоренности, он это называет цивилизованными отношениями.
— Мужчины всегда так говорят, — кивнула Юлька, будучи в этом вопросе теоретиком. — А враги у вас есть?
— У всех есть враги, у меня скорее злопыхатели, косточки мне моют за спиной, в лицо боятся что-то сказать.
— Кто боится тебе что сказать? — Из соседней комнаты вышла Лиза. — У нас гости?
В одно мгновение в комнате что-то изменилось, Анна замкнулась и свернула разговор.
— Вы кто? — продолжала выяснять Елизавета.
— Я журналист Юлия Сорнева.
— Что у нас тут делают журналисты?! — Лиза разговаривала уже только с Анной.
— Так получилось, она нас нашла.
— Где вы адрес взяли, что вам надо от нас?
— Где надо, там и взяла, — огрызнулась Юлька. Она продолжала пить чай и ощущала себя почти хозяйкой положения.
— На Марка напали, он без сознания. Юля мне об этом сказала.
— А она откуда знает?
— Знаю, — вмешалась в разговор сестер Юлька. — Работа у меня такая: хочу все знать.
— Когда это случилось?
— Во второй половине, сразу после обеда, только у нас мастер-класс на фестивале начался. Кто-то ударил его кочергой по голове прямо в кабинете.
— Да ну, я когда к нему приходила, он был живой, — удивленно и внезапно произнесла Лиза.
— Вы были у него сегодня? — спросила Юля.
— Да, была. Но он был жив, жив. Я его как вас видела. Злой, наорал на меня. Подумаешь, олигарх!
— Зачем ты ходила к нему, зачем?! — закричала Анна. — Зачем?!!
Глава 18. Размышления в больничном коридоре
В больницу Руслан Аванесов приехал чуть за полночь. Протоколы с места происшествия были оформлены, свидетели допрошены, эксперты готовили заключение. Молодой полицейский, дежуривший у входа в реанимацию, был бодрым и разговорчивым.
— Ну, наконец я вас дождался!
— А зачем я вам? — поинтересовался Аванесов.
— Ну, я не знаю, как мне тут долго находиться. Сказали охранять, а когда смена будет, непонятно. Я больницы не люблю, — пожаловался полицейский.
— Да кто же больницы любит! — раздосадованно ответил Руслан. Понабрали на службу «детский сад», больницы он, видите ли, не любит! А он, что ли, убийства любит, раз взялся за их расследование? Работа у них такая, и любит не любит здесь не принимается.
Аванесов подумал, что парнишка совсем тут ни при чем, молодежь надо воспитывать, объяснять. А его раздражение объясняется просто: он злится на самого себя, потому что все рабочие версии преступления ему не нравятся, нет ни одной перспективной.
С фотороботом плачущей в туалете дамочки уже работают и похожую по описанию на ту, что встретилась девушке, в окружении господина Бельстона найдут, но он чувствует, что не имеет эта особа отношения к преступлению, хотя черт знает этих дамочек, от несчастной любви они могут пойти на все что угодно. Расследуя преступления, которые он про себя называл «любовными», Руслан всегда недоумевал, почему в любви нельзя договориться, почему, если один человек перестал испытывать чувства к другому, его нужно убивать? Люди должны отличаться от зверей здравым смыслом и логическим мышлением. Но если человек идет на преступление «во имя неразделенной любви», толкают его на это прежде всего неуверенность в своих силах и чувство унижения. Ведь совершенно очевидно, что кого любят — не убивают, тому желают счастья, даже любви с другим человеком, но только потому, что действительно любят.