точностью.
— Садитесь, Макальпин, чувствуйте себя как дома.
В его речи чувствовался легкий дорсетширский акцент. Если меня должны убить, почему это не может произойти в непринужденной обстановке? Я уже был на полпути к кожаному дивану, когда внезапный звонок в дверь заставил меня вздрогнуть, словно кролика, получившего укол.
— Не открывайте, пусть звонят, — сказал он и револьвер в его розовой лапе закачался подобно кобре, готовой ужалить.
— Я не могу. Это старая дева снизу. Она, должно быть слышала, как я вернулся.
Как и большинство людей с саксонской кровью, он не блистал интеллектом.
— Если я ей не открою, она, возможно, подумает, что я совершил самоубийство и вызовет полицию. Она вызывает её по малейшему поводу. Наша улица часто блокируется пожарными, скорой помощью и машинами шпиков, — сказал я немного в истерике. Я был благодарен за сюрприз и сжал до боли кулаки.
— О'кей. Но я буду за вами.
Он проследовал за мной в прихожую и разместился так, чтобы его не было видно находящемуся за дверью, а он мог следить за мной. Открывая дверь, я чувствовал, как дрожат руки.
На пороге, подобно ворчливому ангелу, держа Танга, своего маленького пекинеса, стояла соседка снизу, почтенная мисс Принг. Как ни прискорбно, но наши отношения не всегда были радужными. Она регулярно возмущалась моим проигрывателем, слишком шумными друзьями, количеством пустых бутылок, рассыпавшихся по лестнице, и девушками, которые время от времени у меня жили. Она сама себя назначила блюстителем порядка, а Танг, настолько раздражительный, насколько облезший, ненавидел меня невообразимо. Он обнюхивал и облаивал меня. Но в данный момент мисс Принг и её собачий хунвейбин были столь же желанны, как бронетанковый дивизион.
— Ах, мистер Макальпин, — начала она, глядя на меня сквозь очки с двойным фокусом, оплаченные социальной помощью, — я по поводу вашего мусорного ящика.
«Никто, — сказал я себе, — не сможет убить меня в присутствии мисс Принг. Это невозможно, так же как отстреливать птицу в присутствии Папы Римского». Я закрыл за собой дверь, выстрела не было. Спасен ещё раз. Я так и не узнал, что хотела сказать мисс Принг о моем мусорном ящике, ибо, жалко улыбнувшись, я загрохотал по лестнице. Ее жалобное «Мистер Макальпин!», посланное вдогонку, прозвучало как вечерний призыв на молебен в мечеть.
Я вихрем влетел в холл. Он был занят молодыми австралийцами, ожидавшими переводов от родителей. Один был почти наг и мечтательно почесывал свой покрытый густой порослью живот.
— Привет, Фил, — сказал обладатель зарослей, отвлекшись от них. — Чем могу быть полезен?
— Мне хотелось бы выйти через заднюю дверь. Спасибо, Билл, — крикнул я, пулей пролетая мимо него. Я думаю, он сказал себе, что мое появление связано с плохой едой, поглощенной ранее, ибо больше он мной не интересовался.
Я прошел через стеклянную дверь, выходящую в «сад». Единственной вещью, «произраставшей» в лишенном солнца из-за окружающих зданий «саду» были пустые пивные бутылки австралийцев и следы посещения Танга. Я перепрыгнул через стену из красного кирпича, отделяющую соседний сад от нашего, пробежал узким проходом перед домом, избегая мусорных ящиков, и выскочил на параллельную улицу. Страх и приложенные усилия заставили меня вспотеть, я хотел как можно быстрее избавиться от своего добряка с револьвером. По улице проезжало такси, я оказался в нем и скомандовал водителю, не успевшему даже затормозить.
Я посмотрел сквозь запыленное заднее стекло, но в пределах видимости не было ни одной машины. Все же лучше перестраховаться, пришлось выйти из такси и спуститься в метро на Фичли-роуд, сделать пересадку на Бейнер-стрит, ещё раз перейти в Ноттинг-Хилле и, только почувствовав себя в безопасности, выйти на свежий воздух в Холборне.
Но даже и там я обошел несколько домов, пытаясь просушить пропотевшую рубашку и выяснить, нет ли за мной хвоста. Никто, казалось не интересовался моей персоной. Я вошел в здание VI Пи-Эн, показал свой пропуск ещё дрожащей рукой и поднялся в лифте.
Дежурный офицер сидел в своей стеклянной кабине и читал «Лондон Лук». Он посмотрел на часы — была половина четвертого — и невозмутимо занес время прихода в журнал. Я прошел по коридору и постучал в дверь, на которой можно было прочесть надпись, сделанную мелкими золотыми буквами — «Директор». Услышал какое-то глухое ворчание, я тем не менее вошел.
Квин сидел в своей любимой позе, его ноги в мягких мокасинах покоились на столе, и читал что-то в картонной папке с надписью «Совершенно секретно» и другими кабалистическими знаками и звездочками интерсервиса. Я плюхнулся на стул и ослабил узел галстука.
— Если вы пришли устраивать стриптиз, то я попрошу вас удалиться. Я занят, — проворчал Шеф Устроитель Дождя Квин. — В будущем я прошу вас осведомиться у дежурного офицера, свободен ли я. Ведь ничто не указывает на то, что я готов поразвлечься на столе со своей секретаршей.
Там, естественно, было достаточно места даже для оргии. Но нужно быть полным идиотом, чтобы заниматься секретаршей Квина. Ей было пятьдесят пять. Волосы и очки стального цвета. Душой и телом сторонница правительства с того самого момента, как поступила в ВСО (Выполнение специальных операций) в стране Шерлока Холмса во время войны. (ВСО во время войны было расположено на Бейкер-стрит). Руперт, казалось, исчерпал на время свои сарказмы. Пока он перезаряжался, я начал говорить.
— На меня только что напали в моей собственной квартире. Парень деревенского типа вооруженный пистолетом. По всей видимости, профессионал. Только благодаря случайности ваш верный вояка пока жив и вам не придется вносить его в список павших на посту.
Квин спустил ноги и повернул очки в мою сторону.
— Опишите более детально.
Я все подробно рассказал, крупным планом и по мелочам, не забыв описать охвативший меня ужас. В заключение я сказал:
— Мне не нравится встречаться со смертью на каждом перекрестке. До окончания моего контракта осталось три недели. Оставим все как есть, если не возражаете? Вы избавитесь от нежелательного элемента, а у меня — может быть — появится шанс спасти свою шкуру. Моя нервная система портится, и мой врач, старый друг принимающий близко к сердцу мои деньги, а потому заботящийся о моем здоровье, советует мне проветриться в теплых краях, где не свистят пули.
Руперт достал сигарету из своего серебряного портсигара, прикурил её и, немного подумав, передал и мне одну.
— Белокурый с румянцем на щеках. Дорсетский говор и отличный стрелок. Не составит труда найти его. Не отчаивайтесь, Филип, и не стоните. Я ни на миг не сомневаюсь, что он вам не желал плохого. Вполне возможно, что это агент военной автоинспекции, не имеющий другого способа заставить вас заплатить за нарушения.
Я принимаю близко к сердцу ваши интересы, золотце, поэтому вам не сделают ничего плохого. Мне и в голову не приходила мысль расстаться с вами до истечения вашего контракта… В министерстве после понесенных на вас затрат будет форменный кризис. Пойдите лучше в архив и посмотрите, может быть найдете своего дружка в нашей коллекции.
Я вздохнул и направился к двери. После недель раздражения, как только возник кризис, он наконец-то оказался на высоте и даже был человечен со мной.
— Кстати, — пропел он, когда я держал палец на кнопке (дверь Квина открывалась и закрывалась электрически, чтобы показать важность его положения), — мне нравится ваш костюм. Но я не думаю, что розовые цветы на вашем галстуке сочетаются с вашей очаровательной рубашечкой.
Глава третья
Проведем ночь вместе
Архив находится этажом ниже. Дежурный офицер выдал мне специальный пропуск с моим фото внизу и подписью самого Руперта. Я спустился по лестнице и бывший сержант коммандос проверил мои бумаги. Миновав первую стеклянную дверь, я отправился по коридору, зная, что каждое мое движение фиксируется скрытыми телекамерами. Еще один бывший коммандос, единственным занятием которого было сидение в кабине из пуленепробиваемого стекла с крупнокалиберным карабином у колена, пропустил меня через вторую дверь.
Архив — душа шпионажа, отсюда все эти предосторожности с его охраной. Внутри зала стоят стеллажи под двойными замками и с красным огнетушителями через определенные промежутки. Люди, работающие там, проходят невероятную проверку. Все то, что не фигурирует в отчетах VI Пи-Эн, остается здесь навсегда. В зале все двадцать четыре часа находятся дежурные. Молодой человек с дипломом по философии и в очках с золоченой оправой встретил меня.
— Простите, Филип, могу ли я посмотреть на ваш пропуск?
И это говорит тот, кого я приглашаю к себе и с кем по крайней мере раз в неделю вместе завтракаю. Но здесь не шутят с порядками. Убедившись окончательно, что я не работаю на китайцев, он провел меня к маленькой застекленной кабине, где каждое слово и каждый жест регистрировался различной аппаратурой. Мне хотелось курить, но я был уверен, что получить разрешение проще при запуске спутника на мысе Кеннеди, чем здесь. Перегрин Толомак сел напротив меня и подставил спецблокнот под яркий свет. После нашей встречи он уничтожит записи в присутствии третьего лица. Чего только не придумают, чтобы сохранять секреты, значащие не более телефонного номера какой-нибудь крошки, с которой встречается по вечерам Руперт Квин.
Перегрин почесал голову и с большой осторожностью достал из кармана рубашки ручку с золотым пером. Они не имели права носить здесь даже пиджак, и рукава их рубашек должны быть подняты.
— Итак, Филип, я задам вам несколько вопросов по поводу этого человека.
Он говорил со мной нарочито медленно, как обычно обращаются с маленькими детьми. Мне хотелось бы посмотреть как он разговаривает с Квином. Для его объемного мозга мы все как дети. Сейчас он задумчиво пожевал кончик ручки.
— Место рождения?
— Англия, если он не подделывается.