Столь безжалостно обманутой оказалась первая из моих больших надежд, что я в тревоге оглянулся на мистера Уэммика.
– Да, да, – сказал он, по-своему истолковав мой взгляд. – Здесь так уединенно, вам, наверно, вспомнилась провинция. Мне тоже.
Он провел меня в угол двора, и по лестнице – которая медленно, но верно обращалась в труху, так что в один из ближайших дней верхним жильцам предстояло, выглянув за дверь, обнаружить, что сойти вниз у них нет никакой возможности, – мы поднялись на самый последний этаж. Здесь на двери значилось: «М-р Покет-младший», а к ящику для писем была пришпилена записка: «Скоро вернусь».
– Он, вероятно, не ждал вас так рано, – пояснил мистер Уэммик. – Теперь я вам больше не нужен?
– Нет, благодарю вас.
– Поскольку кассой ведаю я, – заметил мистер Уэммик, – мы, вероятно, будем с вами частенько видеться. Мое почтенье.
– Мое почтенье.
Я протянул руку, и мистер Уэммик сперва посмотрел на нее так, словно думал, что я чего-то прошу. Но, взглянув на меня, он, видимо, понял свою ошибку.
– Ну, разумеется! Да. Вы привыкли прощаться за руку?
Я смутился, решив, что в Лондоне это вышло из моды, но ответил утвердительно.
– А я что-то отвык от этого, – сказал мистер Уэммик. – Разве что когда расстаешься навсегда. Ну-с, очень рад был с вами познакомиться. Мое почтенье.
Когда мы обменялись рукопожатием и он ушел, я открыл лестничное окно и чуть себя не обезглавил, потому что веревки перетерлись и рама упала со стуком, как нож гильотины. По счастью, я еще не успел высунуть голову наружу. После этого чудесного избавления я удовольствовался тем, что стал любоваться видом Подворья в тумане, каким оно представлялось сквозь толстый слой грязи, накопившейся на стекле, и размышлять о том, что Лондон сильно перехвалили.
Мистер Покет-младший, видимо, расходился со мной в понимании слова «скоро», потому что я с полчаса смотрел в окно, по нескольку раз вывел пальцем свое имя на каждом из четырех грязных стекол и уже окончательно извелся, ожидая его, когда на лестнице послышались наконец шаги. Постепенно в поле моего зрения возникла шляпа, голова, шейный платок, жилет, брюки и башмаки молодого гражданина примерно одного со мной общественного положения. Он держал в объятиях два больших бумажных пакета, да еще в руке – корзинку с клубникой, и совсем запыхался.
– Мистер Пип? – сказал он.
– Мистер Покет? – сказал я.
– Ах, боже мой! – воскликнул он. – Мне ужасно совестно, но я помнил, что какой-то дилижанс отходит из вашего города около полудня, и думал, вы с ним и прибудете. Ведь я и отлучился-то ради вас – хотя это, конечно, не оправдание; я решил, что вам, как деревенскому жителю, захочется после обеда поесть ягод, и сбегал на Ковент-Гарденский рынок, – там можно достать хороших.
Я чувствовал, что голова у меня идет кругом, – и было с чего. Я бессвязно поблагодарил за внимание и тут же решил, что все это мне снится.
– Вот несчастье! – сказал мистер Покет-младший. – Дверь заело.
Крепко прижав к себе локтями пакеты, он вступил в единоборство с дверью, и так как ягоды на моих глазах превращались в кисель, я предложил подержать их. Он с милой улыбкой протянул мне пакеты и схватился с дверью, словно это был дикий зверь. Она подалась так неожиданно, что он отлетел на меня, а я отлетел к двери напротив, и мы оба рассмеялись. Но я по-прежнему чувствовал, что голова у меня идет кругом и что все это мне снится.
– Пожалуйста, входите, – сказал мистер Покет-младший. – Вот сюда. Помещение у меня не роскошное, но я надеюсь, что до понедельника вы здесь как-нибудь просуществуете. Мой отец рассудил, что завтрашний день вам приятнее будет провести со мной, чем с ним, и что вам, вероятно, захочется походить по городу. Я с большим удовольствием покажу вам Лондон. Что касается стола, то вы, надеюсь, останетесь довольны, еду нам будут присылать из ближайшего трактира, причем считаю долгом добавить – за ваш счет; так распорядился мистер Джеггерс. Квартира у нас, как видите, более чем скромная, ведь я сам зарабатываю себе на жизнь, отец не в состоянии мне помогать, да я и не хочу сидеть у него на шее. Вот это наша столовая; столы, стулья, ковер и прочее мне дали из дома. За скатерти, ложки, судки я не отвечаю, это принесли из трактира по случаю вашего приезда. Здесь моя спаленка: сыровато немножко, но у Барнарда вообще сыровато. Здесь ваша комната; мебель взята напрокат, но я думаю, что она вам подойдет. Если вам еще что-нибудь потребуется, вы скажите, я мигом достану. Квартирка тихая, мы с вами будем одни и, надо полагать, не подеремся. Но, боже мой, я совсем забыл, вы все еще держите мои покупки. Давайте их сюда, и простите, ради бога. Мне, право же, очень совестно.
Стоя перед мистером Покетом-младшим и передавая ему сначала один пакет, потом другой, я увидел, как в глазах его забрезжило то же изумление, с каким я смотрел на него, и он сказал, медленно пятясь от меня к стене:
– Господи! Да вы тот мальчик, который забрался в сад!
– А вы, – сказал я, – тот бледный молодой джентльмен.
Бледный молодой джентльмен и я долго стояли в Подворье Барнарда, оглядывая друг друга, а потом оба разом расхохотались.
– Подумать только, что это были вы! – сказал он.
– Подумать только, что это были вы! – сказал я.
И тут мы снова оглядели друг друга и снова расхохотались.
– Ну, это дело прошлое, – сказал бледный молодой джентльмен, сердечно протягивая мне руку. – Надеюсь, вы великодушно простите меня за то, что я вас так оттузил.
Из этих слов я понял, что мистер Герберт Покет (бледного молодого джентльмена звали Герберт) так и не заметил разницы между своим намерением и осуществлением оного. Но я не стал его разубеждать, и мы горячо пожали друг другу руки.
– В то время ваша судьба еще не была устроена? – спросил Герберт Покет.
– Нет.
– Нет, – повторил он. – Я слышал, это случилось совсем недавно. В те времена скорее могла устроиться моя судьба.
– В самом деле?
– Да. Мисс Хэвишем тогда вызвала меня к себе, посмотреть, не приглянусь ли я ей. Но нет, не приглянулся.
Я счел своим долгом заметить, что это меня удивляет.
– Недостаток вкуса! – засмеялся Герберт. – Но тем не менее факт. Да, она вызвала меня к себе погостить, на испытание. Если бы я выдержал его успешно, мое будущее, вероятно, было бы обеспечено. Возможно, меня бы даже… как это называется… с Эстеллой.
– Что такое? – спросил я, сразу насторожившись.
Разговаривая, он выкладывал ягоды на тарелки, и это отвлекало его, вот почему он забыл нужное слово.
– Обручили, – пояснил он, вытряхивая из пакетов остатки. – Помолвили. Сговорили. Ну, словом, что-то в этом роде.
– Как же вы перенесли такое разочарование? – спросил я.
– Фью! Невелика потеря. Это же сущий тиран.
– Кто, мисс Хэвишем?
– Пожалуй, и она тоже. Но я-то имел в виду Эстеллу. Злая девчонка, надменная, капризная, мисс Хэвишем так и воспитала ее, чтобы отомстить всей мужской половине рода человеческого.
– Кем она приходится мисс Хэвишем?
– Никем. Приемыш.
– А почему она должна отомстить всей мужской половине рода человеческого? За что отомстить?
– Бог с вами, мистер Пип! Неужто вы не знаете?
– Нет, – сказал я.
– Вот не ожидал! Ну, это длинная история, мы ее отложим до обеда. Пока же разрешите мне задать вам один вопрос. А вы как туда попали в тот день?
Я рассказал, и он внимательно выслушал меня, а потом опять залился смехом и спросил, долго ли я помнил его кулаки. Я не стал задавать ему такого же вопроса, потому что у меня уже давно сложилось на этот счет определенное мнение.
– Значит, теперь мистер Джеггерс ваш опекун? – спросил он.
– Да.
– Вы знаете, ведь он – поверенный мисс Хэвишем и посвящен в ее дела больше, чем кто-либо другой.
Это была опасная тема. Я ответил подчеркнутосдержанно, что видел мистера Джеггерса в доме мисс Хэвишем всего один раз, по странной случайности – в самый день нашего поединка, но что он едва ли это помнит.
– Он был так любезен, что предложил вам учиться у моего отца, и сам приезжал к отцу поговорить об этом. Про отца он, конечно, мог слышать от мисс Хэвишем. Они довольно близкая родня; правда, родственных отношений они не поддерживают, – отец у меня не умеет лукавить и не желает к ней подлизываться.
Герберт Покет держал себя с подкупающей искренностью. Ни до, ни после него я не встречал человека, каждый взгляд, каждое слово которого так красноречиво свидетельствовали бы о том, что он по природе своей не способен на обман или подлость. Вид у него был самый неунывающий и вместе с тем вселявший уверенность, что он никогда не достигнет выдающегося успеха и богатства. Не знаю, как это получалось. Такое впечатление сложилось у меня в первый же день, еще до того, как мы сели обедать, но объяснить его я не умею.
Это и сейчас был очень бледный молодой джентльмен, и за живостью его манер угадывалась физическая слабость, – как видно, он не отличался крепким здоровьем. Лицо у него было некрасивое, но на редкость открытое и приветливое, что лучше всякой красоты. Фигура, немного нескладная, как и в те дни, когда мои кулаки столь безжалостно с ней расправлялись, обещала всегда остаться легкой и молодой. Возможно, что провинциальное изделие мистера Трэбба и на нем сидело бы не особенно ловко, но верно одно: свой старенький костюм он умел носить куда лучше, чем я – свое новое платье.
Я подумал, что, раз он такой общительный, таиться от него было бы нечестно, тем более что оба мы так молоды. Поэтому я рассказал ему свою историю, особенно подчеркнув, что не должен разузнавать о моем благодетеле. И добавил, что, поскольку я вырос в деревенской кузнице и совсем не обучен манерам, мне были бы чрезвычайно ценны его указания во всех случаях, когда я не буду знать, что делать, или сделаю что-нибудь не так.
– С удовольствием, – сказал он, – хотя указаний вам потребуется очень мало, вот увидите. Вероятно, мы будем проводить вместе много времени, и мне бы хотелось сразу отбросить с вами все лишние церемонии. Вот, напр