[1069] Когда в 1961 году к власти пришло новое поколение, оно с усердием ускорило гонку вооружений.
И хотя Эйзенхауэр пытался умерить беспокойство по поводу Спутника и расходов на оборону, в остальном он проводил политику, которая поддерживала и в некоторых отношениях обостряла холодную войну во время его второго срока. В своей ближневосточной политике, использовании ЦРУ и, прежде всего, в отношениях с Кубой и Вьетнамом, ему удалось (при провокационной помощи Хрущева) оставить необычайно напряженную ситуацию в мире своим преемникам. Его внимание к проблемам Ближнего Востока усилилось в начале 1958 года после кровавого переворота, свергнувшего королевскую семью в Ираке. Близлежащие страны, включая Иорданию, Саудовскую Аравию и Ливан, стали беспокоиться, что регион может охватить национализм в стиле Насера. Эйзенхауэр охотно прислушался к их опасениям, поскольку его беспокоили советские шаги в этом регионе, а также потому, что он был полон решимости защитить западные нефтяные интересы. Он также приветствовал возможность предпринять решительные действия.
Все эти опасения привели его к решению — единственный раз за время восьмилетнего президентства — отправить американские войска в то, что может стать боевыми действиями за рубежом. 15 июля 1958 года морские пехотинцы высадились на пляжи Ливана. Двумя днями позже, что, очевидно, было скоординировано, британские десантники высадились в Иордании. К счастью для всех заинтересованных сторон, боевые действия оказались ненужными, и к концу октября морская пехота была выведена. Вторжение ничего не дало, поскольку Ливан не столкнулся с реальной угрозой. Стремясь продемонстрировать решимость Соединенных Штатов, Эйзенхауэр прибег к такой форме дипломатии, которая не сделала чести ни нации, ни его президентству.[1070]
Аналогичной критике можно подвергнуть и его постоянную опору на ЦРУ. Во время своего второго срока он предоставил ему ещё большую свободу действий, чем раньше, когда оно пособничало переворотам в Иране и Гватемале. В 1958 году ЦРУ безуспешно пыталось свергнуть правительство Индонезии, а в 1959 году помогло установить прозападное правительство в Лаосе. Эйзенхауэр знал о таких попытках и одобрял их. Чего он, по-видимому, не знал, но чему способствовала его некритичная поддержка агентства, так это того, что оперативники ЦРУ также вынашивали планы убийства конголезского лидера Патриса Лумумбы и нового главы Кубы в 1959 году Фиделя Кастро.[1071] ЦРУ превращалось в слона-изгоя.
В отношениях с Хрущевым после 1957 года Эйзенхауэр время от времени пытался наладить более дружественные отношения. Вряд ли это происходило потому, что он доверял Советам или считал, что примирение может привести к разрядке. Скорее, он становился все более уверенным, отчасти благодаря полетам U–2, что американское военное превосходство делает переговоры все более безопасным и желательным вариантом. В 1958 году Даллес, которого многие считают окончательным сторонником жесткой линии, добавил свой вес к такому подходу, призвав к сокращению расходов на оборону. «В области военного потенциала, — советовал Даллес, — достаточно».[1072]
Эйзенхауэр и Даллес особенно настаивали на советско-американском запрете на ядерные испытания в атмосфере. Их поддержка таких усилий отчасти опиралась на советы ученых, которые к 1958 году стали более уверенными в своей способности отличить далёкое ядерное испытание от сейсмического события. По их мнению, возможно, больше нет необходимости требовать частых проверок русских объектов на месте — требование, которое в прошлом пугало крайне скрытное советское руководство и помогало затормозить усилия по контролю над испытаниями. Руководители администрации также все больше беспокоились по поводу доказательств, связывающих атмосферные испытания с радиоактивными выпадениями на большие расстояния. Не желая рисковать, Соединенные Штаты провели ещё одну полную серию испытаний в октябре 1958 года, а затем, будучи уверенными в американском превосходстве, прекратили атмосферные испытания 31 октября. Через несколько дней Советский Союз (который провел свою серию испытаний в октябре) тоже прекратил их. Хотя обе стороны продолжали создавать бомбы, шансы на заключение какого-либо ядерного соглашения казались более многообещающими, чем когда-либо в истории холодной войны.[1073]
Так и случилось, обе стороны прекратили атмосферные испытания на следующие три года.[1074] Однако Эйзенхауэр потерпел неудачу в своём стремлении достичь соглашения и возглавил советско-американские отношения, которые сильно ухудшились к лету 1960 года. Это произошло в основном по вине Хрущева, который оказался непостоянным, конфронтационным, а иногда и грандиозным противником. В ноябре 1958 года советский лидер резко обострил напряженность в связи с Берлином, который оставался изолированным в рамках государства-сателлита коммунистической Восточной Германии. Если американские войска не покинут Западный Берлин к 27 мая 1959 года, предупредил Хрущев, Советский Союз подпишет договор с Восточной Германией, тем самым дав восточным немцам зелёный свет на отказ американским войскам в наземном доступе в Берлин. У Соединенных Штатов, не признавших Восточную Германию, не останется другого выхода, кроме как стрелять в город.
Первые месяцы 1959 года были трудными для выработки внешней политики в администрации Эйзенхауэра, поскольку Даллес находился в больнице с раком (он умер 24 мая). Однако Эйзенхауэр взял бразды правления в свои руки и дал понять, что Соединенные Штаты будут поддерживать Западный Берлин. Но он постарался не ставить Хрущева в неловкое положение, публично называя его блефом. Вместо этого он решил продолжать говорить о Берлине и о запрете на испытания. Когда критики потребовали от него увеличить расходы на оборону, чтобы подготовиться к кризису в Берлине, он рассердился и обвинил в этой шумихе эгоистические интересы. «Меня ужасно достали лоббисты из военного ведомства», — сказал он лидерам республиканцев. «Начинаешь понимать, что это не совсем оборона страны, а лишь дополнительные деньги для тех, кто и так жирный кот».[1075] Терпение Эйзенхауэра оправдалось, по крайней мере временно. Крайний срок заключения договора между Восточной Германией и Советским Союзом прошел без договоров, инцидентов и американских уступок. Хрущев ещё не раз поднимал этот вопрос, а в 1961 году возвел Берлинскую стену. Но на данный момент он отказался от своих требований. Переговоры даже привели к соглашению о том, что Хрущев и Эйзенхауэр обменяются визитами. В сентябре 1959 года Хрущев приехал в Соединенные Штаты с вихревым турне. Как всегда, он призывал к советско-американской дружбе, но при этом хвастался: «Мы вас похороним». В конце своего визита он провел три дня с Эйзенхауэром в Кэмп-Дэвиде, президентской резиденции в Мэриленде. Там он договорился о встрече на высшем уровне в Париже в мае 1960 года с Эйзенхауэром и лидерами Франции и Великобритании.
«Дух Кэмп-Дэвида» напомнил людям о «духе Женевы» и способствовал появлению большого количества журналистских разговоров о «мирном сосуществовании».
Так продолжалось до 1 мая 1960 года, когда разведывательный самолет U–2 пилота Фрэнсиса Гэри Пауэрса, летевший из Пакистана в Норвегию, был сбит советским ракетным огнём под Свердловском, в 1300 милях от русских границ. ЦРУ, которое отвечало за полеты, снабдило Пауэрса иглой со смертельным ядом кураре, чтобы он мог покончить с собой до того, как его схватят. Но Пауэрс спасся и выжил. Его самолет был найден, а сам он был схвачен и допрошен. Это произошло за шестнадцать дней до открытия конференции на высшем уровне в Париже.
Инцидент с U–2, как его называли, не обязательно должен был торпедировать конференцию. Хрущев, хотя и был разгневан и смущен полетами U–2, мог сразу же объявить, что Пауэрс захвачен, и тогда Эйзенхауэр мог бы ответить, что чрезмерная советская секретность сделала полеты необходимыми. Тогда он мог бы отменить их, по крайней мере на время. Однако Хрущев решил показать всему миру (возможно, в первую очередь китайцам, отношения с которыми стали опасными), что он жесткий. Поэтому он объявил лишь о том, что на советской территории был сбит американский самолет, ничего не сказав ни об U–2, ни о пилоте. Он надеялся, что Соединенные Штаты раскрутят целую сеть лжи, и тогда Советский Союз сможет унизить Эйзенхауэра и одержать большую пропагандистскую победу.
Уловка сработала. Американские официальные лица подтвердили лишь, что пропал самолет-разведчик погоды. Затем 7 мая Хрущев расставил ловушку, объявив, что Пауэрс схвачен, признался в содеянном и что самолет находится у русских чиновников, а также фотооборудование, доказывающее, что Пауэрс шпионил. Пауэрс, злорадствовал Хрущев, был вооружен бесшумным пистолетом. «Если этот пистолет предназначался для защиты от диких животных… тогда зачем глушитель? Чтобы вышибать людям мозги! Люди, которые снабдили его бесшумным пистолетом, молятся в церкви и называют нас безбожными атеистами!» Пауэрс также имел при себе двое золотых часов и семь женских золотых колец. «Как он мог использовать все это в верхних слоях атмосферы? Возможно, он должен был лететь ещё выше, на Марс, и намеревался соблазнить марсианских дам».[1076]
Эйзенхауэр мог бы тогда промолчать. Но его смущали слухи о том, что миссия была проведена без его разрешения, и он решил разобраться в этих слухах. На пресс-конференции 11 мая он заявил, что знает обо всём важном, что происходит в его администрации. Полет был необходим, добавил он, потому что «никто не хочет повторения Перл-Харбора». Чтобы предотвратить такое нападение, Соединенные Штаты должны были защитить себя и «свободный мир» с помощью шпионажа. Шпионская деятельность такого рода, заключил он, была «отвратительной, но жизненно важной необходимостью».