ного Вьетнама. Air-America, авиакомпания, принадлежащая ЦРУ, участвовала в бомбардировочных рейдах в Лаосе. Эта тайная война в Лаосе продолжалась долгие годы, пока не была раскрыта в 1970-х годах. К тому времени она обходилась только ЦРУ в 20–30 миллионов долларов в год.[1261]
Кеннеди казался одержимым Кастро. Операция «Мангуст», совершенно секретная, координируемая ЦРУ программа, была разработана с целью нанести ущерб режиму Кастро. «Моя идея, — сказал Роберт Кеннеди в ноябре 1961 года, — состоит в том, чтобы взбудоражить обстановку на острове шпионажем, саботажем, всеобщими беспорядками». Операция «Мангуст» пыталась сделать все это и даже больше. Её агенты пытались загрязнить экспортируемый кубинский сахар и взорвать бомбы на кубинских заводах, а также спонсировали военизированные рейды на остров. По оценкам, с ноября 1961 года до смерти Кеннеди два года спустя «Мангуст» разработал не менее тридцати трех планов покушения на Кастро.[1262]
КОНФРОНТАЦИИ В ЗАЛИВЕ СВИНЕЙ И БЕРЛИНЕ поселили глубокую неуверенность в себе как у Кеннеди, так и у Хрущева. Вскоре оба мужчины стали вести себя так, словно их личное мужское достоинство было поставлено на карту. Эмоциональность в стиле «мано а мано» придала советско-американским отношениям в 1962 году неустойчивость, которая не оправдала заслуг ни одного из них как дипломата и спровоцировала самый пугающий военный кризис в мировой истории.[1263]
Хрущев продолжал действовать в особенно конфронтационной манере, возобновив в сентябре 1961 года атмосферные атомные испытания. (Кеннеди сделал то же самое семь месяцев спустя.) Советский лидер обратил особое внимание на Кубу, которая, по его мнению, снова готовилась к нападению Кеннеди. Начиная с 1961 года Советский Союз направлял на остров все большее число военных, а летом 1962 года начал вооружать Кубу ракетами. Однако это было не оборонительное оружие, а наступательные ракеты средней дальности, призванные увеличить военный потенциал и дипломатическую мощь Советов в условиях холодной войны. Дальность их действия составляла 1100 миль, что было вполне достаточно для поражения крупных населенных пунктов Соединенных Штатов.[1264]
К середине октября 1962 года Советы почти завершили свою работу. Как выяснилось позднее, им оставалось около недели, чтобы ввести в строй свои пусковые площадки под Сан-Кристобалем. Более поздние разоблачения также показали, что у Советов было в готовности девять тактических ракет с ядерными боеголовками. Их радиус действия составлял около тридцати миль, и они могли нанести ущерб американским самолетам или захватчикам. На острове находилось около 42 000 советских военных — в два раза больше, чем предполагала американская разведка в то время. Их командир, а не кубинцы (или военное начальство в Москве), имел право запускать ракеты.[1265]
К счастью для Соединенных Штатов, в 1962 году ЦРУ стало все больше подозревать русско-кубинскую активность. В сентябре Кеннеди публично и в частном порядке предупредил Хрущева, чтобы тот не размещал советские ракеты на кубинской земле. Хрущев отрицал, что делает что-либо подобное, но 15 октября фотографии с разведывательных самолетов U–2 показали, что на Кубе полным ходом идет строительство ракетных площадок. Хотя на снимках не было видно ни пусковых установок для тактических ракет, ни ядерных боеголовок для ракет средней дальности, они показали двадцать четыре пусковые установки для ракет средней дальности. Доказательства были убедительными. Теперь миру грозил «ракетный кризис», самое страшное противостояние времен холодной войны.
Размышления Кеннеди и «Исполнительного комитета» Совета национальной безопасности, созданного им для урегулирования конфронтации, впоследствии вызвали множество похвал за то, что президент хладнокровно и мужественно справился с «кризисом». В течение следующих тринадцати дней высокопоставленные чиновники, главными из которых были Макнамара, Раск, Роберт Кеннеди и советник по национальной безопасности Макджордж Банди, обсуждали варианты действий до глубокой ночи. Надеясь избежать группового мышления, которое пропитало фиаско в Заливе Свиней, члены «Экс-Кома» обращались за советом к разным источникам, включая «воинов холодной войны», таких как Дин Ачесон, примирителей, таких как Стивенсон, а также военных и лидеров Конгресса. Они были основательно напуганы. Дальнейшие разведывательные полеты дали понять, что работы на объектах ведутся быстро. Времени оставалось мало. Если члены Ex-Comm просчитаются, они рискуют национальной безопасностью и многим другим. 20 октября, как раз перед тем, как администрация решала, что делать, Кеннеди позвонил жене и детям в Вашингтон, чтобы они в случае необходимости могли присоединиться к нему в подземном убежище.[1266]
К тому времени в тревожных дискуссиях преобладали довольно четко сформулированные, но все ещё меняющиеся мнения. Стивенсон, наиболее примирительный советник, призывал к демилитаризации Кубы (включая американскую базу в Гуантанамо) и к обещанию Америки убрать наступательные ракеты «Юпитер», которые она разместила в Турции, союзнике по НАТО. По его словам, эти ракеты были бесполезны разве что в качестве первого удара и вызывали у Советов такое же раздражение, как кубинские ракеты у Соединенных Штатов. Другие умеренные указывали на то, что каждая из сторон уже обладает потенциалом с помощью МБР для нанесения страшного ущерба другой стороне. Почему Америка должна рисковать ядерной войной, чтобы остановить строительство объектов на Кубе?
Другие, более воинственные, советники призывали к гораздо более жестким ответным мерам со стороны Америки в том или ином виде. Фулбрайт, придерживавшийся в этом вопросе жестких взглядов, рекомендовал вторжение на Кубу. Банди, Ачесон, вице-президент Джонсон и другие требовали нанести авиаудары по ракетным объектам. Этот вариант казался особенно популярным во время первых обсуждений в Ex-Comm. Разбив объекты, можно было быстро устранить угрозу, не подвергая американцев (кроме пилотов) серьёзной опасности. Если будет сочтено необходимым, может последовать американское вторжение. Президент и его брат отказывались следовать советам Стивенсона, которые они недоброжелательно клеймили как «мягкие» и умиротворяющие. Отчасти причиной их отказа было глубокое недоверие к Хрущеву. Они были рассержены тем, что хрущевские эмиссары лгали им и продолжали лгать даже тогда, когда Москва руководила завершением строительства объектов на Кубе. Кроме того, они были крайне чувствительны к обвинениям республиканцев (в то время приближались выборы в Конгресс) в том, что администрация проявляла вялость в отношениях с Кубой, «задним двором» Америки. По политическим причинам, считали они, президент ни в коем случае не должен выглядеть слабым. Кроме того, Кеннеди отказался принять аргумент, что новые объекты мало что добавляют к советской мощи. Размещение ракет дало бы Хрущеву больше рычагов влияния и политического престижа в других странах мира, например, в Берлине. Это нанесло бы ущерб американскому авторитету, который, как всегда, был главной заботой американских лидеров в послевоенное время. По мере того как Исполком продолжал свои дебаты, становилось ясно, что президент полон решимости не отступать перед тем, что он считал провокационным и безрассудным поведением противника. Ракеты должны быть уничтожены.
Кеннеди и Роберт, однако, также выступили против воздушных ударов. Некоторые члены Ex-Comm, включая Раска и заместителя госсекретаря Джорджа Болла, не одобряли саму идею таких атак. «Курс действий, при котором мы наносим удар без предупреждения, — заявил Болл 18 октября, — напоминает Перл-Харбор. Такого поведения можно ожидать от Советского Союза. Это не то поведение, которого можно ожидать от Соединенных Штатов». Раск добавил: «Бремя ношения клейма Каина на своём челе до конца жизни — это то, что мы все должны нести». Роберт Кеннеди согласился: «Мы пятнадцать лет говорили о первом ударе, утверждая, что никогда не сделаем этого. Мы никогда не сделаем этого против маленькой страны. Я думаю, что это чертовски тяжелое бремя». Нанесение такого удара, добавил он, сделало бы его брата «Тодзио 1960-х годов».[1267]
Аналогия с японским милитаризмом привела в ярость таких ястребов, как Ачесон, но Роберт упорствовал, указывая, что удары могут привести к гибели многих людей, включая русских и кубинских гражданских лиц, на земле. Советы вполне могут нанести ответный удар, возможно, по Берлину. Кроме того, американские военные лидеры дали дельный практический совет. Никто не мог быть уверен, указывали они, что удары выведут из строя все, что есть у Советов на Кубе. Если некоторые ракеты уцелеют после ударов, Советы могут обстрелять ими Соединенные Штаты. Соединенные Штаты будут вынуждены принять ответные меры, возможно, с применением собственного ядерного оружия, а возможно, и с вторжением на Кубу.
По этим причинам администрация почти в последний момент решила не начинать воздушные удары. Вместо этого Кеннеди остановился на среднем варианте: военно-морские силы США введут «карантин», запрещающий дальнейшие поставки советского военного оборудования на Кубу. Корабли, нарушающие карантин, будут обстреливаться в случае необходимости. В крайнем случае можно было бы нанести и воздушные удары.[1268] 22 октября, через неделю после того, как доказательства, полученные с помощью U–2, достигли Белого дома, Кеннеди проинформировал об этом Хрущева, как через дипломатическую связь, так и через драматическое выступление по телевидению в прайм-тайм часом позже, в котором мир узнал о некоторых закулисных действиях высокопоставленных американских чиновников на предыдущей неделе. Он также предостерег от советского возмездия. Любая ракета, выпущенная по Западному полушарию, Берлину или любому другому месту, сказал Кеннеди, вызовет «полный ответный удар» со стороны Советского Союза. С американскими союзниками по НАТО, а также со странами Организации американских государств были проведены предварительные консультации, и они с тревогой поддержали решительную, но пугающую позицию Кеннеди.