не угрожающие антикастровские действия, кубинцы, возможно, не стали бы так рьяно искать советской военной помощи. Если бы он уделял больше внимания сбору разведывательной информации, то, возможно, немного раньше узнал бы о значительном наращивании советских сил на острове. Если бы он специально предупредил Советы до сентября 1962 года (возможно, после фиаско в заливе Свиней), чтобы они не привозили на Кубу наступательные ракеты, они, возможно, не осмелились бы этого сделать. Многие из этих американских действий (и бездействий) убедили Кастро и Хрущева в том, что скоро произойдет ещё одно вторжение — на этот раз открыто американское. Это, в свою очередь, их встревожило. Администрация слишком мало задумывалась о том, как американские действия, некоторые из которых (например, «Мангуст») были действительно враждебными, воспринимались недружественными правительствами.[1276]
Кеннеди также можно упрекнуть за его действия в октябре 1962 года. Возмущенный ложью Хрущева, он по понятным причинам стремился одержать дипломатическую победу и при этом унизить советского лидера. Он решил сделать это публично. Если бы он в частном порядке показал советским официальным лицам фотографии с U–2 и попытался договориться — возможно, (как он в итоге и сделал), обменяв ракеты на Кубе на ракеты в Турции, — ему удалось бы добиться напряженного, но не пугающего мир дипломатического урегулирования. В качестве альтернативы он мог бы пригрозить занять такую же жесткую позицию, но сделать это с помощью более тихой дипломатии, что позволило бы Хрущеву отступить в частном порядке. Вместо этого Кеннеди посчитал, что должен встретиться с противником лицом к лицу, если надеется избежать повторных вызовов в будущем, и прибег к помощи телевидения. Это был неуловимый и провокационный подход, который требовал от противника не только уступить, но и принять публичное унижение. Ничто не может быть более рискованным в дипломатии с высокими ставками. Сам Кеннеди заметил: «Если Хрущев захочет ткнуть меня носом в грязь, все будет кончено».[1277]
Сторонники Кеннеди сильно преувеличивают, когда описывают процесс принятия решения, как это делали многие, как холодное и мастерское проявление лучших и самых ярких качеств американского чиновничества. Позже Шлезингер утверждал, что ответ Кеннеди продемонстрировал «сочетание жесткости и сдержанности, воли, нервов и мудрости, настолько блестяще контролируемое, настолько безупречно выверенное, что оно ошеломило весь мир».[1278] Напротив, члены Экскомитета работали неистово и не высыпались. Понятно, что некоторые выходили из себя. Учитывая давление обстоятельств, это были предсказуемые реакции, но они показывают, что Кеннеди и его советники столкнулись с непредвиденной ситуацией, которая требовала импровизации. То, что последовало за этим, не всегда было очень крутым.
Это также не свидетельствовало о высоком мастерстве. Такого мастерства было нелегко достичь в сложных, быстро меняющихся ситуациях, когда значительная часть ключевой информации либо не была известна, либо понималась неправильно. Советники Ex-Comm, например, не понимали, что у Советов на Кубе 42 000 человек, что у Советов может быть тактическое ядерное оружие, готовое открыть огонь по захватчикам, или что решения о пуске ракет могут приниматься советскими командирами на Кубе, а не в Москве. К счастью, люди из Ex-Comm решили отказаться от вторжения или воздушных ударов, которые могли бы вызвать потрясающие контрсилы. Но они сделали это только в последнюю минуту и на основании ошибочных разведданных. Одним словом, им не только повезло, но и хватило ума.
Кеннеди, тем временем, недооценил военный потенциал противника. Ошибочно полагая, что Соединенные Штаты полностью контролируют воздушное пространство, он не давал летать самолетам U–2S и потерял один из них в критический момент переговорного процесса. Только сдержанность президента в тот момент предотвратила серьёзную эскалацию. Тем временем оперативники «Мангуста» продолжали строить отдельные заговоры; недоступные для ЦРУ во время кризиса, они сумели взорвать кубинскую фабрику 8 ноября. Что бы подумал противник, если бы агентам «Мангуста» удалось сделать это в разгар кризиса в конце октября? Подобные загадки говорят о том, как необычайно трудно лицам, принимающим решения — будь то американские или советские — «управлять» крупным кризисом в ядерный век. Чиновники, как тогда, так и позже считавшие, что им это удастся, предавались самодовольному выдаванию желаемого за действительное.[1279]
Вторичные размышления о кризисе постепенно отрезвили и Кеннеди, и Хрущева, которые согласились создать «горячую линию» в 1963 году, чтобы уменьшить вероятность ядерной катастрофы. В июне 1963 года Соединенные Штаты, Советский Союз и Великобритания договорились об ограниченном запрете на ядерные испытания в атмосфере, космосе и под водой. В сентябре Сенат ратифицировал его 80 против 19, а в октябре он был подписан. Договор не сильно повлиял на снижение напряженности, так как подземные испытания продолжались. Расходы на бомбардировщики с ядерными боеголовками, ракеты «Поларис» и «Минитмены» увеличились. Другие потенциально важные ядерные державы, такие как Франция и Китай, отказались присоединиться к договору. Тем не менее, соглашение означало некоторую оттепель в глубокой заморозке советско-американских отношений. В широко известной речи в Американском университете 11 июня Кеннеди зашел так далеко, что предложил переоценить предположения времен холодной войны. «В конечном счете, — сказал он на сайте, — наша самая общая связь заключается в том, что все мы населяем эту маленькую планету. Мы все дышим одним и тем же воздухом. Мы все заботимся о будущем наших детей. И все мы смертны».[1280]
Однако договоренности, достигнутые Кеннеди и Хрущевым по Кубе в конце октября 1962 года, были грубыми и предварительными, и серьёзные разногласия сохранялись даже тогда, когда Кеннеди говорил об общей гуманности. Американским войскам пришлось оставаться в состоянии повышенной боевой готовности до 20 ноября, когда Кастро неохотно согласился на возвращение трех советских бомбардировщиков дальнего действия в Советский Союз. После этого и в дальнейшем большинство из 42 000 советских солдат и техников оставались на Кубе. Кастро никогда не допускал инспекторов на место, тем самым способствуя распространению упорных слухов о сохранении секретных объектов. Он стремился распространить свою революцию в других частях Западного полушария, в частности в Венесуэле, где в ноябре 1963 года был раскрыт заговор, вдохновленный Кубой. В конечном итоге Советы возобновили наращивание военного присутствия на Кубе, установив наступательные истребители-бомбардировщики и начав строительство базы подводных лодок.[1281]
Политика Соединенных Штатов в отношении Кубы оставалась столь же провокационной. Кеннеди отказался изложить своё обещание о невмешательстве в письменном виде, потребовав, чтобы Куба сначала согласилась на проведение инспекций и прекратила «агрессивные действия против любой из стран Западного полушария».[1282] Эта настойчивость оставляла ему — и последующим президентам — возможность начать вторжение. Как бы подтверждая эту возможность, администрация Кеннеди в июне 1963 года возобновила операцию «Мангуст». Только в сентябре 1970 года, во время президентства Никсона, лидеры Соединенных Штатов и Советского Союза (опять же в обход Кастро) достигли полуофициального понимания урегулирования 1962 года. Тогда Никсон заявил, что США не будут вторгаться на Кубу, а Леонид Брежнев, советский лидер, согласился с тем, что Россия прекратит разработку наступательных вооружений на острове. Однако даже такое понимание было тайным обменом между лидерами, а не официальным соглашением. Многие официальные лица в американском правительстве узнали о нём лишь несколько лет спустя. Куба оставалась одним из очагов холодной войны.[1283]
ПО СРАВНЕНИЮ с драматическими противостояниями вокруг Кубы, события во Вьетнаме в период пребывания Кеннеди у власти не привлекли особого внимания общественности. Тем не менее, они имели огромное значение. Когда Кеннеди вошёл в Белый дом, во Вьетнаме находилось около 1000 американских военных советников. В октябре 1963 года их было уже 16 732. Им было разрешено отправиться с боевыми заданиями против сил Национального фронта освобождения и использовать напалм и Agent Orange, мощный и токсичный дефолиант, чтобы уничтожить оппозицию. 1 ноября 1963 года президент Южного Вьетнама Нго Динь Дьем и его брат Нго Динь Нху были убиты в результате переворота. Хотя Кеннеди не ожидал их убийства, он фактически поощрял эту попытку. В результате убийств правительство Южного Вьетнама оказалось ещё более дезорганизованным и деморализованным, чем при Дьеме. Такова была ситуация к концу правления Кеннеди три недели спустя.[1284]
Расширение американских обязательств во Вьетнаме соответствовало общему взгляду Кеннеди на внешнюю и оборонную политику, являясь проверкой его обещания, данного в день инаугурации, «заплатить любую цену» и «нести любое бремя», чтобы «обеспечить выживание… …свободы». Как и большинство американских политических лидеров того времени, он был убежден, что за освободительной войной Хо Ши Мина стоят Советский Союз и Китай. Он также считал, что Дьем, ярый антикоммунист, держит в руках ключ к тому, чтобы остановить победу врага в Южном Вьетнаме. Спецназ, такой как «Зелёные береты», по его мнению, обеспечивал гибкое реагирование, необходимое для помощи Дьему в борьбе с вражескими партизанами. Главный военный советник Кеннеди, генерал Максвелл Тейлор, считал Вьетнам «лабораторией» для развития американской армии. Уолт Ростоу, игравший важную роль в выработке политики, был столь же прямолинеен. По его мнению, Соединенные Штаты должны активно использовать свои силы специального назначения. «Как говорил Кнут Рокне, мы не будем беречь их для выпускного бала».