Третья особенность проявлялась в особой резкости, безжалостности и менталитете победителя любой ценой. Никсон всегда был застенчивым и несколько неловким, особенно для политика, и на посту президента он оставался одиноким, несчастным, часто осажденным человеком. Ему было так неловко отдавать приказы людям, даже своим помощникам, что он все чаще общался с ними с помощью меморандумов. Многие из них были в виде маргиналий на ежедневных сводках новостей, как их называли, которые готовили для него помощники консерваторов, такие как Патрик Бьюкенен. Некоторые из сводок занимали сорок или пятьдесят страниц, но Никсон, уединившись в Овальном кабинете или в личных покоях, внимательно их читал. Его комментарии к ним выявляли мстительные, агрессивные и жестокие чувства к людям, которые казались ему угрожающими. «Пусть кто-нибудь ударит его», — писал он о противнике. «Увольте его», «сократите его», «заморозьте его», «бросьте его», «сражайтесь с ним», «не отступайте».
Подобные выпады, писавшиеся изо дня в день, возможно, в какой-то мере и были терапевтическими, но не помогали ему расслабиться: в отличие от всех других послевоенных президентов, Никсон, похоже, никогда не получал удовольствия от работы. Его записи обнажали эмоции жалеющего себя, лишённого чувства юмора, склонного к конфронтации и глубоко подозрительного государственного чиновника. Никсон обладал заразительным менталитетом осажденного человека, побуждая помощников составлять «Список заморозки» и «Список противников» людей, которых никогда нельзя было приглашать в Белый дом, а затем длинный «Список врагов» репортеров, политиков и артистов. С самого начала своего правления он считал, что только он может защитить «молчаливое большинство» патриотичных и трудолюбивых американцев от заговорщицких лап либералов и левых, обладавших необоснованной властью в прессе и университетах. Его чрезмерные попытки расширить свою власть в конечном итоге привели его к краху.[1845]
24. Никсон, Вьетнам и мир, 1969–1974 гг.
Никсон, изучавший международные отношения, был уверен, что сможет ослабить напряженность в мире. Хотя он был одним из самых пристрастных «воинов холодной войны» в стране, в 1960-е годы он постепенно смягчил свою риторику. Он пришёл к президентству с надеждой на улучшение отношений, которые позже назвали разрядкой, с Советским Союзом и на открытие диалога с Китайской Народной Республикой.[1846]
За годы своего правления Никсон немного продвинулся в достижении этих целей, значительно улучшив свой имидж к началу президентской избирательной кампании 1972 года. Триумфально вернувшись к власти, он сумел добиться прекращения огня во Вьетнаме в январе 1973 года. Однако в ходе этого процесса он проводил политику — особенно в отношении Вьетнама, — которая затянула и обострила вражду в Соединенных Штатах. Многие из его усилий во внешней политике, как и во внутренней, были направлены на достижение личных политических целей, а не на решительный разрыв с политикой прошлого. Когда он покинул свой пост в августе 1974 года, холодная война — постоянное явление с 1945 года — оставалась такой же холодной, как и прежде.
АЛЬТЕР ЭГО ПРЕЗИДЕНТА в разработке внешней политики был Генри Киссинджер, его советник по национальной безопасности. Киссинджер, еврей, был вынужден бежать из родной Германии в конце 1930-х годов. После службы в американской армии во время Второй мировой войны он стал блестящим студентом, а затем профессором государственного управления в Гарвардском университете. К 1960-м годам он стал претендовать на государственную должность. Он был общительным, высокомерным и необычайно самолюбивым саморекламщиком, который тщательно культивировал хорошие отношения с журналистами и был готов работать практически на любого, кто предоставил бы ему доступ к власти. Заискивая перед Никсоном — у него был большой талант к подхалимству — он получил свой шанс в качестве советника по безопасности в 1969 году.[1847] Киссинджер придерживался «реалистичного» взгляда на международные отношения. Отвергая то, что он считал чрезмерно морализаторскими подходами к политике, он восхищался государственными деятелями, которые вместо этого стремились к установлению стабильного и упорядоченного баланса сил в мире. В своей ранней книге «Восстановленный мир» (A World Restored, 1957) он восхвалял усилия Меттерниха, Каслрига и других консервативных сторонников Realpolitik, которые разработали постнаполеоновские соглашения на Венском конгрессе 1815 года.[1848] Мудрый и реалистичный архитектор внешней политики, считал Киссинджер, не должен пытаться изменить внутренние системы других стран; он не должен быть сентиментальным; он должен принимать ограничения и работать в их рамках. Киссинджер надеялся на установление управляемых отношений между Соединенными Штатами, СССР и Китайской Народной Республикой, а также на баланс сил в некоммунистическом мире между США, Западной Европой и Японией. При наличии крупных держав можно было бы стабилизировать ситуацию в остальном мире.
Никсон, умеривший к 1969 году свой морализаторский антикоммунизм, стал разделять этот подход. В июле 1969 года он сформулировал то, что стало известно как «Доктрина Никсона», суть которой заключалась в том, что Соединенные Штаты должны в первую очередь учитывать свои собственные стратегические интересы, которые, в свою очередь, будут определять их обязательства, а не наоборот. Другие страны, как правило, должны ожидать, что они возьмут на себя основную ответственность за свою собственную оборону. Хотя доктрина Никсона мало что изменила на практике, она дала понять, что новая администрация не будет пытаться спасти мир. Важны были тщательно определенные стратегические интересы, а не моральные привязанности. Никсону, как и Киссинджеру, нравилось считать себя жестким и аналитичным. Сентиментальность в отношениях с другими странами, по его мнению, была глупостью.[1849]
Никсон также разделял страсть Киссинджера к секретности и интригам. Киссинджер, такой же подозрительный человек, как и Никсон, настолько боялся утечек, что санкционировал неконституционное прослушивание телефонов членов своего штаба. Оба мужчины с презрением относились к правительственным бюрократам, даже в самом Совете национальной безопасности. Они не испытывали особого уважения к Конгрессу, который, по их мнению, играл на руку избирателям, когда занимался мировыми делами. Никсон с особым презрением относился к так называемым экспертам в Государственном департаменте: они были теми самыми людьми из восточного истеблишмента, которые насмехались над ним всю его жизнь. По этим причинам Киссинджер и Никсон намеренно обошли стороной госсекретаря Уильяма Роджерса, друга президента, который был мало знаком с иностранными проблемами.[1850] Чтобы справиться с этими уловками, Киссинджер и Никсон создали целый лабиринт секретных «чёрных каналов», связывающих их с лоялистами в различных офисах и посольствах по всему миру. По этим каналам они могли вести сложные переговоры и скрывать их от бюрократии Госдепартамента. Эти каналы сохранились и после того, как Киссинджер сменил Роджерса на посту госсекретаря в 1973 году.[1851]
Нет нужды говорить, что это был циничный и высокопарный способ управления внешними отношениями. Уклоняясь от официальных каналов и в значительной степени игнорируя Конгресс, Никсон и Киссинджер сузили сферу своих консультаций и ещё больше укрепили и без того централизованные процедуры в формировании политики. Наступило время имперского президентства, возвысившегося при Кеннеди и Джонсоне. Во многих случаях стремление Никсона к личному контролю саботировало переговоры, которые вели Роджерс и другие сотрудники Госдепартамента.[1852] Более того, Киссинджер и Никсон глубоко не доверяли друг другу. Киссинджер иногда пренебрежительно отзывался о президенте (за спиной Никсона). Он называл Никсона «нашим пьяным другом», «корзинкой» или «фрикаделькой ума». Киссинджер также был склонен к вспыльчивости. После одной из таких истерик Никсон признался, что, возможно, ему придётся уволить Киссинджера, если тот не получит психологическую помощь. Никсон, очевидно, добавил позже: «Бывают моменты, когда Генри нужно дать по яйцам. Потому что иногда Генри начинает думать, что он президент. Но в другие моменты нужно погладить Генри и обращаться с ним как с ребёнком».[1853]
Эта неустойчивая личная химия, тем не менее, выдержала ряд кислотных испытаний и принесла, казалось, ощутимые результаты, особенно в отношениях с Советским Союзом. В сентябре 1970 года Никсон и Леонид Брежнев, советский лидер, достигли взаимопонимания по кубинским вопросам, которые гноились со времен ракетного кризиса 1962 года. Советы согласились прекратить строительство базы подводных лодок на Кубе и воздержаться от вооружения Кастро наступательными ракетами; американцы в ответ пообещали, что не будут вторгаться. Характерно для Никсона, что соглашение было достигнуто в тайне; даже после того, как оно было заключено, практически никто в правительстве даже не знал о нём. Поэтому оно не имело юридической силы. Тем не менее, оно свидетельствовало о поиске обоими мужчинами точек соприкосновения по острому вопросу. В сентябре 1971 года лидеры двух стран также приняли соглашение четырех держав, которое ослабило напряженность в отношении Берлина, ещё одного из мировых очагов напряженности. Хотя эти шаги к разрядке не остановили холодную войну, они в некоторой степени смягчили враждебность.[1854]