Это означает тотальную войну. Это значит, что Москва, Санкт-Петербург, Мукден, Владивосток, Пекин, Шанхай, Порт-Артур, Дарьен, Одесса, Сталинград и все производственные предприятия Китая и Советского Союза будут уничтожены.[570]
Четыре месяца спустя, в мае, Трумэн вернулся к этой идее. На этот раз он составил внутренний меморандум для «коммунистов»: «Теперь вы хотите прекращения военных действий в Корее или хотите, чтобы Китай и Сибирь были уничтожены? Вы можете получить то или другое; в зависимости от того, что вы хотите, эта ваша ложь на конференции зашла достаточно далеко. Вы либо принимаете наше честное и справедливое предложение, либо будете полностью уничтожены».[571]
Президент никогда не отправлял подобных посланий. Как всегда, он считал Европу более важной для американской безопасности, чем Азию, и хотел прекратить боевые действия в Корее, чтобы Соединенные Штаты могли сконцентрировать свои ресурсы на Западе. Его записки были способом выпустить пар — условными схемами, которые можно было бы рассматривать только в случае провала переговоров или агрессии в других странах.[572] Тем не менее, было очевидно, что высокопоставленные американские чиновники — Ачесон, Брэдли, президент — в 1952 году находили испытания ограниченной войны глубоко разочаровывающими.
КОРЕЙСКАЯ ВОЙНА окончательно завершилась 27 июля 1953 года, после того как китайцы и северокорейцы договорились о добровольной репатриации военнопленных. Почему они согласились на это после двух лет войны, остается ещё одной загадкой, вызывающей споры. Некоторые указывают на смерть Сталина в марте 1953 года, утверждая, что новое советское руководство оказало давление на Китай, чтобы тот отступил. Другие считают, что Эйзенхауэр, бывший в то время президентом, мог пригрозить противнику применением ядерного оружия. Это не может быть достоверно подтверждено документально. Наиболее вероятной причиной было то, что китайцы и северокорейцы устали. Осознав, что Эйзенхауэр и новая республиканская администрация нетерпеливы и бескомпромиссны, они решили договориться. После более чем трех лет боев было заключено непростое перемирие, в результате которого полуостров оказался разделен ещё более непримиримо, чем когда-либо. Границы не сильно отличались от тех, что были на момент начала боевых действий в 1950 году.[573]
Как война повлияла на Соединенные Штаты и весь мир?
В некоторых отношениях не очень удачно. То, что Трумэн не посоветовался с Конгрессом, создало плохой прецедент и помогло возложить вину на его администрацию, когда боевые действия зашли в очевидно бессмысленный тупик. Что ещё более важно, «авторитет» Запада был бы сильнее, если бы ООН остановилась на 38-й параллели. Решение, спровоцировавшее тупик, — продвигаться дальше на север — действительно было трудно принять: что бы сказал американский народ, если бы вражеским войскам, находившимся тогда в бегах, позволили бежать и перегруппироваться за прежними границами? Тем не менее, наступление на Ялу, очевидно, оказалось дорогостоящим. Это решение также позволило китайцам, которые в противном случае могли бы остаться в стороне от войны, создать свой собственный «авторитет» и укрепить позиции в глазах многих «неимущих» стран мира.
Конфликт в Корее также ускорил процесс глобализации холодной войны. Когда боевые действия закончились, Соединенные Штаты оказались ещё более решительно настроены на усиление военной поддержки НАТО. Они удвоили усилия по восстановлению Японии как бастиона капиталистического антикоммунизма в Азии.[574] Соединенным Штатам пришлось защищать тирана Ри и размещать войска в Южной Корее на десятилетия вперёд. Она также оказалась более вовлеченной в поддержку Чан Кайши на Тайване и в лагерь французов в Индокитае. К январю 1953 года Америка обеспечивала 40 процентов французских усилий в этом малоизвестном, но очень зажигательном форпосте Юго-Восточной Азии.[575]
Война оказала неоднозначное влияние на американскую экономику. Увеличение расходов на оборону способствовало росту ВНП, ускоряя психологический подъем американского народа и стимулируя все более широкие ожидания относительно личного комфорта в будущем. Однако в то же время расходы на оборону разожгли пламя инфляции, что подтолкнуло около 600 000 рабочих сталелитейной промышленности к забастовке за повышение зарплаты в апреле 1952 года. Когда рабочие отказались идти на соглашение, Трумэн захватил сталелитейные заводы в надежде заставить забастовщиков вернуться к работе. Его драматический шаг обнажил социальную напряженность, охватившую нацию во время войны. Он также привел к серьёзному конституционному тупику. Она была разрешена только в июне, когда Верховный суд отклонил аргумент о том, что его статус главнокомандующего оправдывает захват.[576]
Увеличение военных расходов и более масштабные глобальные обязательства, которые Америка взяла на себя после войны, значительно изменили структуру федеральных расходов в США. Расходы на оборону, составлявшие 13,1 миллиарда долларов в 1950 году, подскочили до максимума военного времени в 50,4 миллиарда долларов в 1953 году и оставались в диапазоне от 40,2 до 46,6 миллиарда долларов в течение оставшейся части 1950-х годов. В отличие от этого, невоенные расходы сначала пострадали, сократившись с примерно 30 миллиардов долларов в 1950 году до минимума в 23,9 миллиарда долларов в 1952 году, а затем медленно росли в течение следующих нескольких лет — до 38 миллиардов долларов в 1958 году. Расходы на душу населения на невоенные цели в эти годы почти не увеличились. Акцент на военных расходах, вызванный Корейской войной, хотя и был полезен для областей, занимающихся оборонными заказами, установил государственные приоритеты, которые мало способствовали государственной поддержке здоровой экономики мирного времени.
Несмотря на эти не совсем радостные результаты войны, можно сделать вывод, что Трумэн, столкнувшись с фактом северокорейской агрессии, действовал в лучших интересах мировой стабильности. Стоять в стороне, пока Ким захватывает Юг, было бы деморализующе для миролюбивых стран. Вмешавшись, Соединенные Штаты и ООН заставили Северную Корею дорого заплатить за свою жадность. Возможно, они также отбили у Советов охоту поддерживать последующие военные авантюры государств-клиентов в других странах мира. В этих важных аспектах решение Трумэна воевать в июне 1950 года и его отказ впоследствии провоцировать более масштабную войну с Китаем не только послужили сильным сигналом против агрессии, но и защитили от ещё более опасной эскалации конфликта.
ВОЙНА, НАКОНЕЦ, ПОДНЯЛА «красную угрозу» на высокий уровень. Трумэн был бессилен остановить волну антикоммунистических и ксенофобских настроений, захлестнувшую страну во время и после конфликта. Гувер удвоил свою борьбу с красными в американской жизни. В школах начались учения, которые должны были подготовить детей к ужасам атомной атаки. Увеличились продажи бомбоубежищ на заднем дворе. В штатах и городах принимались законы, запрещавшие коммунистам преподавать, работать на государственной службе или претендовать на должности, а отказ от Пятой поправки становился основанием для увольнения с государственной службы.[577] Это коснулось даже комиксов: Базз Сойер пошёл работать в ЦРУ; Терри теперь гонялся за коммунистами, а не за пиратами; Джо Палука перехитрил красных, чтобы спасти ученого в Австрии; Винни Винкль был брошен в советскую тюрьму; папа Уорбакс и его друзья взорвали вражеские самолеты, несшие Н-бомбы в сторону Америки.
Страхи, вызванные Корейской войной, способствовали распространению «красной угрозы» в интеллектуальных кругах. Это ни в коем случае не было всеобъемлющим событием, поскольку американская интеллектуальная жизнь оставалась яркой. Во время войны вышло много важных книг, на которые опасения по поводу коммунизма практически не повлияли: Среди них можно назвать «Над пропастью во ржи» Дж. Д. Сэлинджера (1951), «Человек-невидимка» Ральфа Эллисона (1952), «Детство и общество» Эрика Эриксона (1950) и «Одинокая толпа» Дэвида Рисмана и Натана Глейзера (1950). В области искусства архитекторы и художники-абстрактные экспрессионисты сделали Соединенные Штаты, и в частности Нью-Йорк, международным центром творческих талантов в конце 1940-х и начале 1950-х годов. Однако угроза коммунизма тревожила некоторых интеллектуалов.[578] Ещё до войны, в 1949 году, британский писатель Джордж Оруэлл написал «1984» — антиутопический роман, в котором, по общему мнению, описывалось будущее при коммунизме. Он быстро стал классикой. В 1951 году Ханна Арендт, признанный политический мыслитель и философ, известная своей враждебностью к фашизму, опубликовала книгу «Истоки тоталитаризма». В ней она попыталась уравнять коммунизм и фашизм, показав, как обе системы опираются на террор и неограниченную политическую власть.
Консервативные религиозные лидеры с большей готовностью присоединились к борьбе с коммунизмом внутри страны в военное время. Зимой 1950–51 гг. евангелист Билли Грэм выступал перед огромными и восторженными толпами, которые слышали его предостережения против «более 1100 общественно значимых организаций, которые являются коммунистическими или управляемыми коммунистами в этой стране. Они контролируют умы огромной части нашего народа… образовательная [и] религиозная культура почти не поддается восстановлению». В 1952 году Фултон Дж. Шин, вспомогательный католический епископ Нью-Йорка, начал привлекать огромные аудитории для просмотра своего нового телевизионного шоу «Жизнь стоит того, чтобы жить». Его одноименная книга, опубликованная в 1953 году, заняла пятое место в списке бестселлеров. Шин был одет в чёрную рясу с красной отделкой, алый плащ, ниспадающий с плеч, и большой золотой крест на шее. Позади него горели свечи и стояла статуя Девы Марии. У него были пронзительные глаза, сверкающие, как угли, и удивительное красноречие, позволявшее ему говорить без записок. Шин держался в стороне от более грубых диатриб маккартистов. Но многие его послания обличали коммунизм — антитезу католицизму, как он его понимал.