[603] Другой опытный журналист, Теодор Уайт, был так же впечатлен, когда Айк был командующим НАТО в 1951 и 1952 годах: «Я совершил ошибку, которую совершали многие обозреватели, считая Айка простым человеком, хорошим прямолинейным солдатом. Однако ум Айка не был вялым; и постепенно, рассказывая о его действиях, я обнаружил, что его ум был жестким, а манеры — обманчивыми; что радужная улыбка на публике могла уступить место яростным вспышкам темперамента наедине с собой; что запутанная, бессвязная риторика его неофициальных высказываний могла, когда он хотел, быть дисциплинирована его собственным карандашом в чистую, жесткую прозу».[604]
Годы службы в армии помогли Эйзенхауэру научиться ясно мыслить и писать. Большую часть своей карьеры он занимался подготовкой программных документов и речей, в том числе многих речей МакАртура. Когда спичрайтеры начали писать для него, он оказался кропотливым и зачастую суровым редактором, стремящимся избавить подготовленные выступления от высокопарной риторики. И хотя на многих президентских пресс-конференциях он действительно путался в словах, обычно он знал, что делает, и редко говорил что-то очень вредное. На самом деле Эйзенхауэр был гораздо более амбициозным, хитрым и самовлюбленным, чем многие признают, и он старался защитить свой имидж. Когда он решил баллотироваться в президенты в 1952 году, он окружил себя большим количеством профессиональных специалистов по рекламе и связям с общественностью, чем любой кандидат в президенты в истории США, а к 1955 году он использовал телевидение как можно чаще для продвижения себя и своей политики.[605] Сэмюэл Лубелл, искушенный журналист, смеялся над мнением, что Айк был «пятизвездочным младенцем в политическом лесу». Напротив, он был «таким законченным политическим рыболовом, какой когда-либо был в Белом доме».[606] Айк был особенно искусен в ключе выживания президента: позволял соратникам брать на себя вину за спорные заявления и при этом казался вне политики. Либеральный репортер Мюррей Кемптон позже подчеркнул этот талант в своей влиятельной статье «Недооценка Дуайта Эйзенхауэра», которая широко цитируется сторонниками ревизии Эйзенхауэра. Айк, заключает Кемптон, был гораздо проницательнее, чем люди думали. «Он был великой черепахой, на спине которой мир сидел восемь лет. Мы смеялись над ним; мы с тоской говорили о переезде; и все это время мы не знали, какое коварство скрывается под панцирем».[607]
Ревизионисты, такие как Кемптон, понимали, что Эйзенхауэр был не просто хитрым. Многие политики — Никсон быстро приходит на ум — были в этом не хуже, а то и лучше Эйзенхауэра. Айк обладал ещё тремя качествами, которые помогли ему стать президентом и которые объясняют ту огромную любовь, которую большинство американцев питали к нему в своё время. Первое — это его обычно благоразумный способ принятия решений. Став президентом, он принёс с собой военный стиль ведения дел: поиск верных сотрудников, создание иерархической системы их организации, регулярные встречи с непосредственными подчинёнными и предоставление времени (где это возможно) на обдумывание, прежде чем бросаться в дело. Как быстро заметили критики, такой стиль принятия решений, как правило, лишал его свободы действий и порой новаторских идей, которые заряжали энергией администрации таких президентов, как Рузвельт и Кеннеди. Со временем он часто отгораживался от насущных общественных страстей, таких как зарождающееся движение за гражданские права. Но она была упорядоченной и позволяла ему сосредоточиться на вопросах, которые он считал важными. Используя его осторожный ум, этот административный стиль способствовал принятию взвешенных решений по большинству (не всем) вопросам государственной политики.
Во-вторых, Эйзенхауэр был очень уверен в своих знаниях в области внешней и оборонной политики. По сравнению с Трумэном, которому пришлось учиться в процессе работы, или Кеннеди, который чувствовал, что должен проявить себя, Айк пришёл в Белый дом со спокойной уверенностью в себе — порой граничащей с высокомерием — человека, имеющего богатый опыт в этих областях. Он был лично знаком со многими ведущими государственными деятелями и военными лидерами мира и в большинстве своём обладал мудрым характером. Что ещё более важно, он разбирался в военных вопросах и был в курсе технологических изменений в вооружении. Многим американцам было приятно осознавать, что Эйзенхауэр — главный в холодной войне.
В-третьих, Эйзенхауэр искренне стремился к государственной службе.[608] Это было обусловлено сочетанием нескольких факторов: его воспитанием в праведной, трудолюбивой семье, его образованием и, пожалуй, прежде всего его карьерой армейского офицера. Хотя на посту президента он вряд ли был «выше политики», он производил впечатление на окружающих своей серьезностью и заботой о достоинстве должности. Более чем большинство мировых государственных деятелей своего времени, он казался солидным и здравомыслящим — по крайней мере, во внешних и военных делах.
Когда в 1970-х и 1980-х годах историкам и политологам стали доступны архивные материалы, они тоже, казалось, подтвердили, что Эйзенхауэр, хотя и был плохо информирован по многим внутренним вопросам, в остальном был проницателен и благоразумен. Они дают понять, что именно он, а не волевые подчинённые, контролировал ситуацию. Последние слова критика Шлезингера характеризуют Айка как одновременно саморекламного и политически проницательного человека. Откровения из бумаг Эйзенхауэра, — написал Шлезингер в 1983 году:
несомненно, изменили прежнюю картину. Мы можем сразу оговориться, что Эйзенхауэр проявлял гораздо больше энергии, интереса, уверенности в себе, целеустремленности, хитрости и властности, чем многие из нас предполагали в 1950-е годы; что он был доминирующей фигурой в своей администрации, когда хотел этого (а он хотел этого чаще, чем казалось в то время); и что тот самый гений самозащиты, который заставлял его использовать свою репутацию неясного и запутанного человека и толкать соратников на линию огня, скрывал его значительную способность принимать решения и управлять.[609]
БЛЕСТЯЩЕЕ ВОЕННОЕ ПРОШЛОЕ Эйзенхауэра и его широкая популярность сделали его привлекательным в качестве кандидата в президенты в 1948 году, но он устоял перед уговорами обеих партий и остался в Колумбии. Однако и там, и в Европе после 1951 года его продолжали осаждать высокопоставленные лица, которые хотели, чтобы он баллотировался в 1952 году. К осени 1951 года по всей стране стали возникать беспартийные клубы Айка. Сам Трумэн в ноябре того же года сказал Айку, что будет поддерживать его в борьбе за демократическую номинацию.[610]
Будучи военным офицером, Эйзенхауэр никогда не регистрировал свою партийную принадлежность и (по его словам) не голосовал. (Позже он сказал, что голосовал за республиканцев в 1932, 1936 и 1940 годах и за демократов — в разгар войны — в 1944 году). Он занимал самые важные посты при президентах-демократах и решительно поддерживал инициативы Трумэна в холодной войне, включая войну в Корее. Но он был очень консервативен во внутренних делах, почти страстно веря в необходимость сбалансированного федерального бюджета и ограниченного вмешательства правительства в социальную и экономическую жизнь граждан. Он ни на минуту не задумывался о том, чтобы баллотироваться в качестве демократа. Противостоять уговорам республиканцев оказалось сложнее. Многие лидеры GOP, помня о провале 1948 года, почти отчаянно желали выдвинуть популярного Айка в качестве своего кандидата. Этому ещё больше способствовало то, что он занимал мало четких позиций по внутренним вопросам и поэтому нажил мало врагов. Томас Дьюи, все ещё губернатор Нью-Йорка, начал уговаривать его баллотироваться уже в 1949 году. Он сказал Айку, что только он может «спасти страну от отправления в Аид в корзине патернализма-социализма-диктатуры».[611] К концу 1951 года Дьюи, сенатор Генри Кэбот Лодж из Массачусетса и другие ведущие республиканцы — в основном представители восточного, интернационалистского крыла партии — создали хорошо финансируемую сеть поддержки выдвижения Эйзенхауэра в качестве кандидата в президенты от республиканцев в 1952 году.
Эйзенхауэру, находящемуся далеко в Европе, удавалось сохранять некоторую дистанцию с Лоджем и Дьюи на протяжении всего 1951 года и в начале 1952 года. Он отказывался даже сказать, кто он — республиканец или демократ. Но по мере приближения сезона праймериз он сдался и согласился на то, чтобы его имя было выставлено в качестве претендента от республиканцев на праймериз в Нью-Гэмпшире в марте 1952 года. Не покидая Европу и не занимая никакой позиции ни по одному из вопросов, он выиграл праймериз, набрав 46 661 голос против 35 838 у Тафта, своего самого грозного соперника.[612]
Несколько соображений, очевидно, побудили Айка вступить в политическую борьбу. Одним из них было его беспокойство по поводу бюджетного послания Трумэна в январе, в котором прогнозировался значительный дефицит на следующий финансовый год. Другой причиной была его неприязнь к Тафту, который выступал против многих направлений внешней политики времен Рузвельта-Трумэна и возглавлял консервативных республиканцев в Сенате, поддерживая Маккарти и МакАртура. Тафт, сказал он своему другу, был «очень глупым человеком… У него нет ни интеллектуальных способностей, ни понимания мировых проблем».[613] Наконец, Эйзенхауэр, возможно, был более заинтересован в том, чтобы стать президентом, чем он сам об этом говорил. (Ещё в 1943 году генерал Джордж Паттон догадался, что «Айк так сильно хочет стать президентом, что вы можете почувствовать это на вкус»).