Феномен Пила огорчал многих интеллектуалов в 1950-х годах. Некоторые нехотя признали, что он, возможно, помог умерить сектантскую узость. Возможно, за этим последовала определенная поверхностная гомогенизация и местное доброе чувство. Но в остальном они были потрясены тем, что считали его чрезмерно упрощенным заклинанием «веры». По словам консервативного философа Рассела Кирка, такие популяризаторы, как Пил, предлагали «религию в целом», которая была «лишена содержания». Христианство такого рода было «не более чем смутным духом дружелюбия, готовностью поддерживать церкви при условии, что эти церкви не требуют реальных жертв и не проповедуют строгих доктрин».[838] Необычайная популярность Пика, как и поверхностная набожность Эйзенхауэра, действительно обнажили ханжескую сторону религиозного «возрождения» 1950-х годов. Эти явления не проникали глубоко. Тем не менее, для многих, особенно из менее благополучных слоев населения, фундаменталистские верования стали якорем утешения и самоидентификации в потоках социальных и культурных перемен. Более глубокие, чем «позитивное мышление», они не только пережили 1950-е годы, но и уверенно распространялись в последующие годы.
НЫНЕШНЯЯ НОСТАЛЬГИЯ по середине десятилетия «веселых пятидесятых», которые в ретроспективе воспринимаются как гармоничная и в основном счастливая эпоха, создает впечатление, что социальным аналитикам в то время было не на что жаловаться. На самом деле это не так: многое в американском обществе 1950-х годов их отталкивало. Интеллектуалы и другие люди уделяли особое внимание очевидным недостаткам субурбанизации, вульгарности бешеного материализма и консьюмеризма, а также деградации «традиционных американских ценностей».
Учитывая бум пригородного строительства, разразившийся после 1945 года, неудивительно, что жизнь в пригородах вызвала множество современных комментариев в 1950-х годах. Грохот бульдозеров, ломающих деревья и перегоняющих фермы, раздавался на городских окраинах по всей стране. Из 13 миллионов домов, построенных в период с 1948 по 1958 год, 11 миллионов были загородными. Это был фантастический строительный бум: четвертая часть всех домов, построенных в 1960 году, была возведена за предыдущие десять лет. Около 83% всего прироста населения в стране в 1950-х годах пришлось на пригороды. Тенденция, и без того мощная, продолжилась в 1960-е годы. В 1950 году в пригородах проживало 35 миллионов человек, к 1970 году — 72 миллиона (при общей численности населения в 205 миллионов человек). В пригородах проживало больше людей, чем в центральных городах или на фермах, а к 1972 году они предлагали больше рабочих мест, чем центральные города.[839]
Однако в этом феноменальном росте было немало поводов для сетований современных критиков. Одна из причин для сетований — его влияние на города, из которых уходила большая часть жизненной силы на периферию. Эта тенденция была более заметна в Соединенных Штатах, где автомобильная революция была наиболее развита, чем где-либо ещё в мире. Одиннадцать из двенадцати крупнейших городов страны (Лос-Анджелес был исключением) потеряли население в 1950-х годах, в основном из-за расширения пригородов. Городские театры, художественные галереи и концертные залы с трудом привлекали зрителей. Многие городские газеты закрылись. Напротив, некоторые пригородные газеты, в частности Newsday, процветали; их тираж вырос с 32 000 в 1940 году до 370 000 к 1960 году, причём большая часть приходилась на пригородные районы Лонг-Айленда.
Сотни кинотеатров в центре города либо закрылись, либо пришли в упадок. Вестибюли, некогда представлявшие собой барочные зрелища, стали загромождаться прилавками с попкорном, конфетами и прохладительными напитками, а униформисты, которые когда-то вели посетителей по пышным мягким проходам, превратились в исчезающую породу. Упадок кинодворцов был вызван не столько телевидением, сколько переездом миллионов людей в пригороды. На их месте расцвели кинотеатры «Драйв-ин»: в 1946 году их было 100, в 1956-м — более 3000.[840]
Рост пригородов сильно ударил по гостиницам и торговым точкам в центре города, которые вели проигрышную борьбу с мотелями и пригородными торговыми центрами. Количество гостиничных номеров в Соединенных Штатах фактически сократилось — с 1,55 миллиона в 1948 году до 1,45 миллиона в 1964 году. В то же время количество номеров в мотелях увеличилось с 304 000 до 1 миллиона. Торговые центры стали одним из самых успешных проектов конца 1950-х и начала 1960-х годов. В 1955 году в стране насчитывалось уже 1000 торговых центров, после чего начался новый мощный всплеск. К 1956 году их было уже 1600, а ещё 2500 находились в стадии планирования. Городской общественный транспорт также сократился в своей почти безнадежной борьбе с автомобильной культурой: доля городских пассажирских миль, пройденных общественными автобусами и метро, упала с 35 процентов в 1945 году до 5 процентов к 1965 году. Автомагистрали все больше вторгались в центральные районы городов: к 1956 году в двадцати пяти крупнейших городах страны насчитывалось 376 миль автострад. Города, восклицал Льюис Мамфорд, превращались в «запутанную массу шоссе, развязок и парковок».[841]
Упадок американских железных дорог в 1950-х годах был особенно стремительным. Под воздействием автострад и пригородных зон многие из них резко сократили графики движения. Ухудшилось состояние подвижного состава, обслуживания и станций. Судьба нью-йоркских вокзалов Grand Central и Pennsylvania символизировала эту тенденцию. В 1961 году жаждущие прибыли владельцы Grand Central обратились в город с просьбой опустить потолок терминала с пятидесяти восьми до пятнадцати футов и разместить в новом пространстве три яруса боулинга. Помешали этой попытке гневные протесты, владельцам удалось продать воздушное пространство над вокзалом, и вскоре достоинство терминала было сведено на нет возведением пятидесятипятиэтажного здания Pan American Building. Пенсильванский вокзал, памятник архитектуры, был разрушен, его могучие колонны повалены, чтобы позволить строительство офисов, спортивной арены и тесного пригородного терминала.[842]
Ничто так не тревожило городских властей, как бедственное положение районов в центре города, пришедших в упадок после того, как люди с высоким уровнем жизни уехали в пригороды. При этом города теряли ещё большую часть своей налоговой базы. Конгресс попытался решить эту проблему в 1949 году, одобрив закон, разрешающий строительство 810 000 единиц общественного жилья за счет федеральных субсидий. Закон также выделил федеральные деньги на помощь местным агентствам по развитию, которые согласились приобрести районы «трущоб» и снести старые здания. Затем эти агентства должны были продать освободившееся от бульдозеров место частным застройщикам, которые возвели бы лучшее жилье для людей с низкими доходами. Так родилась одна из величайших надежд 1950-х годов: «обновление городов».
Некоторые города при поддержке федеральных фондов возводили новые великолепные районы, которые, казалось, оживляли центральные районы: «Золотой треугольник» в Питтсбурге, Правительственный центр в Бостоне. Однако в плане обеспечения жильем городское обновление имело весьма неровный послужной список. Процесс редевелопмента — определение участков, покупка земли, переселение жильцов, снос бульдозером, продажа застройщикам, возведение новых домов — зачастую шёл медленно, иногда наталкиваясь на сопротивление пострадавших жителей. В некоторых местах старые здания были снесены, а новые не возводились годами. Один из таких районов, в Сент-Луисе, был осмеян как «квартиры Хиросимы». В Детройте были свои «Амброзийные акры». Что ещё более серьёзно, «обновление городов» часто означало «удаление бедных» или «удаление негров». Чиновники сносили кварталы с низкими доходами, чтобы потом продать освободившуюся землю застройщикам, которые возводили более дорогое жилье. Бедняки, которых переселяли, пока строители разрушали их дома, не могли позволить себе переехать обратно. Слишком часто реконструкция городов делала две вещи: перемещала дешевое жилье, включая расовые гетто, из одной части города в другую и обогащала строителей и домовладельцев.[843]
В то же время большинство городов, в том числе Питтсбург и Бостон, продолжали, уезжая в пригороды. На их место стекались толпы бедных чернокожих (и белых). Не имея возможности поселиться в пригородах (а в случае с чернокожими — будучи расово исключенными из них), эти люди селились в самых разрушенных районах городских центров. Большинство этих людей бежали с ферм и из маленьких городков. Депопуляция сельских районов Америки того времени, ускоренная технологической революцией, сделавшей труд на фермах ненужным, стала одним из самых страшных и масштабных демографических событий 1940-х, 1950-х и 1960х годов. Поскольку в 1950-е годы лишь немногие американские чиновники обращали внимание на проблемы этих людей, массовые миграции заложили основу для социального и расового динамита, который взорвался в городах после 1965 года.[844]
Если бы государственное жилье выполнило свои обещания, этот кризис был бы менее тяжелым. Но этого не произошло. Финансирование было не щедрым. Белые часто оказывали ожесточенное сопротивление субсидированному жилью, в которое принимали чернокожих. Строители не проявляли особого интереса к подобным проектам, в основном потому, что государственное жилье было для них гораздо менее выгодным, чем коммерческое строительство, в основном в пригородах. К 1955 году было построено всего 200 000 единиц государственного жилья (вместо запланированных 810 000), а к 1965 году — только 325 203. Некоторые из них работали достаточно хорошо; неверно говорить, что государственное жилье всегда терпело неудачу. Но многие «проекты» потерпели крах, и последующая репутация государственного жилья, как и репутация программы обновления городов, резко упала.