Подобные иеремиады обнажили нервную изнанку поверхностного спокойствия американской культуры середины 1950-х годов, ещё до того, как старшие когорты бэби-бумеров вступили в подростковый возраст. Алармисты получили поддержку от множества федеральных агентств, таких как Детское бюро, которые, как и многие другие заинтересованные американские учреждения в послевоенное время, приняли близко к сердцу послания из развивающейся области психологии и вообразили, что вмешательство «экспертов» может изменить поведение личности. Эксперты (и другие) приводили целый ряд явно ускоряющихся тенденций, которые якобы свидетельствовали о взрыве подростковой преступности и юношеского бунтарства. Они варьировались от таких серьёзных вещей, как драки между бандами и подростковые пьяные вечеринки, до более тривиальных вопросов, таких как растущая тенденция молодых «гриндеров» носить обрезанные футболки и синие джинсы и укладывать волосы в помпадуры и утиные хвосты. Ролевые модели, такие как Брандо и Дин, особенно беспокоили консерваторов. Другие сторонники тревоги возлагали вину за очевидный всплеск юношеского бунтарства на работающих матерей — пленниц культуры потребления, которые оставили детей «под ключ», чтобы те сами о себе позаботились.
Сенат Соединенных Штатов Америки, побужденный к действию подобными опасениями, уже в 1953 году провел масштабные слушания по проблеме правонарушений. Они продолжались на протяжении 1950-х годов и привлекли к себе внимание после 1955 года, когда сенатор Эстес Кефаувер из Теннесси, либеральный демократ, согласился возглавить расследование. (Кефовер, имевший большие амбиции стать президентом, умел находить способы привлечь внимание общественности: в 1950 году он председательствовал на пользовавшихся огромной популярностью телевизионных слушаниях, которые пытались доказать распространение «организованной преступности» в Америке). Штаты и города присоединились к борьбе с источниками подростковых беспорядков. К 1955 году в тринадцати штатах были приняты законы, регулирующие публикацию, распространение и продажу комиксов. Ведущие интеллектуалы, в том числе К. Райт Миллс, высоко оценили усилия Вертхэма.[934]
В 1955 году Голливуд выпустил фильмы «Бунтарь без причины» и «Джунгли у чёрной доски», в которых рассказывается о бунтующих подростках. В фильме «Бунтарь» Дин бросает вызов своему слабовольному, одетому в фартук отцу и властной матери и присоединяется к группе недовольных одноклассников, которые бросают вызов местным традициям. Задумчивый и угрюмый, Дин стал своеобразным кумиром для многих подростков. Фильм «Джунгли у чёрной доски», воздействию которого в значительной степени способствовала песня «Rock Around the Clock» в саундтреке, показывает диких и неуправляемых старшеклассников, угрожающих разрушить весь порядок в классе. Как и большинство, казалось бы, смелых голливудских фильмов, оба фильма на самом деле заканчиваются тем, что силы добра берут верх. В конце «Мятежника» Дин прозревает и подчиняется авторитету своего отца, который говорит: «Ты можешь на меня положиться. Доверься мне». Гленну Форду, измученному учителю из «Джунглей», удается изолировать самых плохих детей и вернуть себе авторитет. Тем не менее, эти фильмы расстроили многих современников. Некоторые рецензенты, опасаясь, что «Джунгли у чёрной доски» подстрекают молодёжь, прокляли его. В ряде населенных пунктов его пытались запретить.[935]
Ничто так не волновало традиционалистов в середине 1950-х годов, как влияние на молодёжь революционных изменений в популярной музыке, особенно в рок-н-ролле. До этого момента «поп-музыка» оставалась довольно спокойной. В начале 1950-х годов хитами были песни Розмари Клуни «Come On-a My House», Перри Комо «Don’t Let the Stars Get in Your Eyes» и Патти Пейдж «How Much Is That Doggie in the Window?». Однако уже тогда мелодии в стиле кантри и ритм-энд-блюз, некоторые из которых опирались на музыкальные формы чернокожих, завоевывали все большую популярность. В 1954 году журнал Billboard отметил, что ритм-энд-блюз «больше не идентифицируется как музыка определенной группы, но теперь может пользоваться здоровой популярностью среди всех людей, независимо от расы или цвета кожи».[936]
Позже в том же году вышла пластинка «Sh-Boom», которая в белой версии группы Crew Cuts и в чёрной версии группы Chords стала пятой самой продаваемой песней года. Некоторые историки считают её первым рок-н-ролльным хитом.[937] За ней быстро последовала несомненная сенсация — песня «Rock Around the Clock», записанная полностью белой группой Bill Haley and the Comets. Группа Хейли сочетала кантри и вестерн с ритм-энд-блюзом и играла на мощных электрогитарах и барабанах. Песня «Rock Around the Clock» взлетела на вершину чартов и в итоге была продана тиражом около 16 миллионов записей. Вскоре чернокожие рок-н-ролльщики, такие как Чак Берри («Johnny B. Goode», 1958), Чабби Чеккер («The Twist», 1960) и Фэтс Домино, тоже прославились благодаря серии громких записей.[938]
Рок-н-ролл не вытеснил другие виды популярной музыки: главными хитами конца 1950-х были «Tammy» Дебби Рейнольдс, «Mack the Knife» Бобби Дарина, а также песни Комо, Синатры, Нэта «Кинга» Коула, Лены Хоум и других любимцев. Пэт Бун, чистоплотный певец, был звездой «поп-музыки». Народные группы, такие как The Weavers, пережили возрождение в конце десятилетия и в начале 1960-х годов. Такие джазовые исполнители, как Элла Фицджеральд, Луи Армстронг, Дюк Эллингтон и многие другие, сохранили верных поклонников. Но подъем рок-н-ролла стал одним из самых шокирующих культурных явлений середины и конца 1950-х годов, особенно для людей старше двадцати пяти лет. Как и джаз в 1920-е годы, новая музыка, казалось, отделила молодых американцев от старших и положила начало странной и мощной «молодежной культуре». Рок-н-ролл дал миллионам молодых людей — особенно «тинейджерам» (это существительное вошло в обиход только в 1956 году) — ощущение общей связи: только они могли оценить его.[939]
Ни один исполнитель не вызывал такой тревоги, как Элвис Пресли. Элвис, которому в 1955 году исполнилось двадцать лет, был сыном бедного фермера из Миссисипи, который в четырнадцать лет переехал в общественное жилье в Мемфисе. Он красил волосы и боготворил Брандо и Дина, чей фильм «Бунтарь без причины» он видел по меньшей мере дюжину раз и чьи реплики мог декламировать по памяти. Пресли научился петь и играть на гитаре, выступая с местными группами, часто с людьми из его общины Ассамблеи Бога. В 1954 году он записал «That’s All Right» и несколько других песен, в основном в традициях блюза и кантри, чем привлек внимание Сэма Филлипса, местного диск-жокея, продюсера звукозаписи и открывателя музыкальных талантов. Филлипс любил чёрную музыку и ранее в 1950-х записывал таких музыкантов, как Би Би Кинг. Но цветовая линия не позволяла им прославиться. «Если бы мне удалось найти белого человека с негритянским звуком, — сказал Филлипс, — я бы заработал миллиард долларов».[940]
Пресли стал тем человеком, которого искал Филлипс. К концу 1955 года его пластинки стали хитами, а живые выступления, на которых он изображал отчужденного Брандо и сексуально извивался в такт музыке, — сенсацией. Зрители, состоявшие в основном из молодых людей, визжали и выли в сценах, которые пугали других наблюдателей. Один возмущенный комментатор заявил, что выступления Пресли были «стриптизом в одежде… не только наводящим на размышления, но и откровенно непристойным». В 1956 году несколько хитов Пресли, такие как «Hound Dog» и «Heartbreak Hotel», были проданы миллионными тиражами. Он подписал контракт на участие в трех фильмах. Эд Салливан, который предусмотрительно заявил, что «Элвис-таз» никогда не появится в его шоу, сдался и предложил ему неслыханную сумму в 50 000 долларов за выступление в трех из них. (На одном из них камеры показывали его только с пояса). По оценкам, 54 миллиона американцев смотрели Элвиса на одном из этих шоу — самая большая аудитория на телевидении до того времени (и не превзойдена до тех пор, пока 67 миллионов не посмотрели Beatles, также на «Эде Салливане», в 1964 году). Элвис взлетел к славе одной из самых феноменальных звезд десятилетия, которое, благодаря развитию средств массовой информации, открыло эру беспрецедентного поклонения звездам и знаменитостям. Композитор Леонард Бернстайн позже назвал Пресли «величайшей культурной силой двадцатого века».[941]
Возникновение новой музыки во многом было обусловлено достатком и мощью культуры потребления. К тому времени подростки зарабатывали миллионы долларов, часто работая в заведениях быстрого питания на обочинах дорог. Другие получали пособия от родителей. Многие могли найти скромные суммы, которые требовались для покупки проигрывателей, как их тогда называли, и дешевых виниловых дисков со скоростью вращения 45 оборотов в минуту, на которых исполнялись новые мелодии. Почти каждый мог позволить себе высыпать пять центов в музыкальные автоматы, которые проигрывали музыку там, где собирались подростки. Розничные продажи пластинок подскочили со 182 миллионов долларов в 1954 году до 521 миллиона долларов в 1960-м. Рок-н-ролл, как и многое другое в Соединенных Штатах, быстро превратился в кукурузную модификацию — жизненно важную часть процветающей культуры потребления.
Некоторые взрослые американцы делали вид, что их не расстраивает ажиотаж вокруг рок-н-ролла. Как и многие другие увлечения, это может пройти. (Элвис, говорили они, был не так уж плох — покупал дома для своих родителей, читал молитвы, не курил и не пил). Но никто не сомневался, что популярность рок-н-ролла свидетельствует о зарождающемся подъеме иногда беспокойной «молодежной культуры». И многие пожилые люди открыто выражали свою тревогу. Один психиатр, написавший в New York Times, заявил, что рок-н-ролл — это «заразная болезнь» и «каннибалистический и трайбалистский вид музыки». Расистские метафоры здесь остались неоспоренными. Другой критик, обращаясь в сенатский подкомитет по борьбе с преступностью, сетовал, что «Элвис Пресли