— Нужно узнать, кто не отменил. Такой человек точно не на своем посту. Потому что он либо некомпетентен, либо сделал это намеренно. В последнем случае с той стороны еще будут покушения.
— Грекова натравлю, — пообещал Шелагин. — Да он и сам не успокоится, пока не узнает.
Я на всякий случай проверил еще раз на взрывные устройства — вполне могли одно снять, другое поставить, если случившееся было не халатностью, а диверсией. Но больше ничего криминального не нашел, поэтому мы наконец загрузились в самолет, а тот через несколько минут пошел на взлет. Глюк устроился у меня на коленях и с интересом таращился в окно.
— Илья, могу я тебя попросить? — внезапно сказал Шелагин.
— О чем?
— Не мог бы ты не обращаться ко мне Александр Павлович? Лучше папа или отец и на ты. К чему эта официальность? Она при посторонних еще как-то объяснима, но когда мы наедине…
Я мог бы ответить, что он сам виноват, что я считал своим отцом совсем другого человека. Но виноват ли? Кто знает, как поступил бы я на его месте: поверил бы любимой или целителям, которые в один голос утверждали, что у него не может быть детей. А после моего рождения Зимин вполне авторитетно заявил, что я — не Шелагин. История оказалась куда запутанней, чем виделась со стороны.
— Не обещаю так сразу, но попробую… отец.
— Спасибо. Тебе комнату у нас подготовили.
— Спасибо, но нет. У меня целый дом на двоих с дядей в Философском камне, а там лаборатории и мастерские. Лучше вы… ты к нам. Комнату подберем не хуже. Защита однозначно лучше.
Он рассмеялся.
— Я бы рад. Но мне слишком далеко добираться по утрам, а дел много.
— У меня примерно такая же ситуация. Долги по учебе придется закрывать. Мне их, конечно, могут закрыть по твоей просьбе, — я сделал над собой усилие и перешел на ты, — но это будет неправильно. Я могу сам сдать и сдам. Не нужно, чтобы говорили, что я учусь только благодаря фамилии.
— Тебе есть что на это ответить, — заметил Шелагин. — А разговоры такие пойдут в любом случае. Некоторым просто нравится говорить про других гадости.
— Зато я буду уверен, что под ними нет оснований. И те, кто учатся со мной, это подтвердят.
Кроме Бизунова, разве что. Подозреваю, что мой стремительный взлет вызвал в нем еще большее чувство вселенской несправедливости. Он теперь будет ревновать еще сильнее. И ведь не объяснишь ему, что Фурсова мне на фиг не сдалась. Разве что успокоится, если она переведется в Дальград? Ей же Верейск не нравился, мечтала отсюда уехать. Живетьевой нет, можно забыть про ее поручение и жить как хочется.
«Это она когда мечтала? Когда не подозревала, с кем учится в одной группе. А теперь она отсюда не уедет, помяни мое слово, — насмешливо хмыкнул Песец. — Более того, ваша группа в ближайшие годы начнет разбухать и разбухать. И вообще, Верейская академия алхимии станет самым популярным учебным заведением на то время, что ты там учишься».
Мне даже возразить было нечего, потому что слишком много людей из тех, с кем я был когда-либо знаком, внезапно вспомнили о моем существовании. А некоторые так вообще оказались навязчивыми до неприличия. Мой черный список в последнее время стремительно рос, потому что общаться с такими людьми не хотелось. Свой круг общения я подбираю сам. И из тех, кому все равно на мое происхождение. В эти выходные я планировал пригласить к себе Федю и Дашку. В конце концов, я им обещал. И сидр собственного приготовления у меня пока остался.
Глава 8
Первое, что сказал Олег, увидев Глюка:
— Это что?
— Это наша будущая последняя линия обороны, — ответил я, сообразив, что про щенка не рассказывал: встречи короткие, а по телефону такое не сообщишь. — Последний выживший из живетьевских собак.
Олег склонил голову и с сомнением сказал:
— Кажется, они выглядели по-другому. Более аристократично, что ли…
Глюк недовольно заворчал, и я снял с него артефакт изменения внешности, предварительно проверив, что кроме нас с дядей, больше в доме никого не было.
— Теперь похож?
— Теперь похож, но он еще маленький. Кто знает, в кого вырастет.
— Я его, считай, из питомника взял. Живетьевы кого-попало там не держали.
— Ха. Из питомника? Скорее, с его руин.
— В точку, именно с руин. А где дядя Володя?
— Они к себе вернулись. В смысле к Лизе. Володя сказал, что нет идиотов нападать на родственников будущего императора. Особенно таких, через которых надавить на Шелагиных не выйдет.
Отчасти он был прав: он не был близок шелагинской семье, а меня пока в расчет не особо принимали. Да и безопасней сейчас не рядом со мной. Потому что меня-то фиг достанешь, а вот тех, кто будет поблизости, может и задеть.
— Со щенком что делать будешь? Он мелкий, его на улицу нельзя.
— И не собирался на улице держать. К себе в комнату возьму. Иногда буду его на тебя оставлять.
Олег посмотрел на щенка с ужасом.
— На меня? На меня нельзя. Я же картины пишу. Он может надышаться дряни всякой и заболеть. Кстати, я картину продал, представляешь?
— Когда ты успел? — удивился я. — Какую картину и кому? Ты же портреты Ольги Шалеевой писал? Ей, что ли?
Олег смутился.
— Нет, конечно. Ей я подарил. Но благодаря ей. Она предложила отвезти в галерею и выставить на продажу хоть одну. Я специально под это дело нарисовал. Смотри.
Олег раскрыл на телефоне фотографию собственной картины. Вдохновлялся он пейзажем Изнанки и группой камнеплюев, которые вели обстрел в сторону зрителя. Выразительное получилось зрелище. И кажется, я знаю его источник: видео с моей камеры.
— Здорово, — признал я.
— Вживую еще впечатляюще получилось. Покупатель сказал, что, если будет серия, купит всё, — возбужденно бросил Олег.
— Сразу возникает вопрос, а не продешевил ли ты…
«А у меня возникает другой вопрос, куда серьезнее…»
— Оценивала галерея. Художник я неизвестный…
— Это пока. С твоим талантом ты непременно выбьешься в лидеры.
— До этого еще работать и работать, — махнул рукой Олег.
Песец нетерпеливо переступил всеми лапами, привлекая мое внимание.
«И наполнять нашу картинную галерею, в замке».
— Здесь некоторые напоминают о своем портрете. Очень настойчиво напоминают, знаешь ли.
— Да я бы рад. Но как я буду рисовать портрет, если не знаю, как наш символ рода выглядит? Боюсь ошибиться. Песцы, они же разные бывают, понимаешь? Нужен не самый красивый, а наш родной, песцовский.
Хм… А ведь я смогу решить эту проблему, если Олег действительно хочет написать портрет Песца, а не отговаривается.
— Пойдем к тебе в мастерскую, — предложил я. — Поставлю иллюзию такого, какой он есть у меня в голове.
«Подожди! — всполошился Песец. — Мне нужно подготовиться к позированию, и вообще…».
«Ты еще скажи, что тебе нужно принять ванну и сходить к парикмахеру. Ты и так хорош».
«То, что я хорош, — сомнению не подлежит. Но на картине я должен быть прекрасен».
Песец распушился во все стороны, превратившись в подобие огромного мехового шара.
«Давай без этих экспериментов, — предложил я. — Ты у нас боевой советник, а не мягкая игрушка».
Песец тут же схуднул чуть ли не до скелета, обтянутого кожей, и приобрел черную повязку на глаз. Шерсть его перестала быть пушистой и повисла неопрятными клочками, под которыми угадывались толстые бугристые шрамы.
«Те, кто позволяют себя ранить, не так уж и хороши, — намекнул я. — Давай ты лучше примешь вид ухоженного военного советника из тех, кто стоит на высоком холме, смотрит на противника в подзорную трубу и дает ценные советы».
Полнота Песца сразу стала средней, зато шерсть шелковистой и ухоженной. На груди появился герб на толстой золотой цепи, а в лапах знамя, изображение на котором было не разобрать, потому что полотнище все время находилось в движении.
«Думаю, флаг лишний, — намекнул я. — Он может не поместиться на портрет. И цепь на себя слишком много внимания привлекает».
Флаг исчез, цепь тоже, и Песец перехватил герб двумя лапами. По его морде было понятно, что это последняя уступка мне и от герба он ни за что не откажется. Еще бы, герб был точной копией изображенного на парадной посуде из дальградского особняка. Так что песцов на планируемом изображении должно было быть два. Фоном Песец выбрал суровые темные каменные блоки и горящие по бокам факелы.
Это изображение я и вывел в мастерской Олега на том месте, где он указал. Одно могу сказать: иллюзия удалась. Олег замер в восхищении, потом сказал:
— Так вот ты каков, Песец. Счастлив познакомиться.
Песец смутился, растерял величавость, и полностью растаял где-то в глубинах меня.
— Он польщен, — перевел я на человеческий язык поведение симбионта.
— Ага-ага, — невнятно ответил Олег, весь уже в предвкушении будущего шедевра.
Глюк чихнул, и я поспешил покинуть мастерскую Олега, разве что напомнил ему о необходимости подпитывать иллюзию, чтобы не развеялась. Не уверен, что дядя это услышал, но моя совесть останется чистой, если он про это дело забудет. Да и восстановить изображение не составит труда.
«Так, ночь у тебя в отличие от Олега, будет спокойной, — проявился Песец. — Можно использовать один из модулей. Что выбираешь: магию Жизни третьего уровня или Алхимию четвертого?»
«И как здесь выбрать? — вздохнул я. — Нужно и то, и другое. Оба — срочно».
«Тогда бери Жизнь, — предложил Песец. — После нее раньше можно будет взять следующий модуль, чем после Алхимии. После последней придется полторы-две недели перерыв брать. А после магии Жизни — через день уже можно использовать следующий модуль».
Уточнение было своевременным, поэтому я использовал модуль с магией Жизни первым.
Утро у меня началось не с проверки полученного с модуля, не с кофе и даже не с тренировки, а со звонка Дарины. Поначалу я не хотел вообще ей отвечать, а потом решил, что не надо пасовать перед трудностями. Чай, не первые и не последние в нашем общении. Я только привет и успел сказать, после чего в уши мне полился поток слов. Ух, как Дарина ругалась — заслушаться можно.