— Не возражаю, — поспешно ответил Степочкин.
— Мне кажется, такие вопросы нужно решать при полном составе бюро, — сказал Торопов. — Во всяком случае, следовало бы не спешить, а дождаться Акимова с пленума.
— Какое это имеет значение? — возразил Степочкин и беспокойно завозился на стуле. — С Акимовым или без Акимова...
— Вот и хорошо, — сказал Пастухов, не обращая внимания на недовольного Торопова. — Тогда я голосую... Кто за то, чтобы колхозу «Большие Поляны» утвердить сверхплановую сдачу зерна в количестве двадцать тысяч пудов, прошу поднять руки.
Пастухов и Степочкин одновременно подняли руки. Поднял руку и прокурор. Торопов остался сидеть спокойно.
— А ты что, против? — спросил Пастухов.
— Запиши, что воздержался. Хотя можешь записать и против, потому что такие дела так не решаются. Это прерогативы самих колхозников.
— Так и запишем, что при одном против. — Пастухов вдавил окурок в пепельницу. — Есть второе предложение. За непринятие мер по своевременному выполнению указания управления и парткома товарищу Уфимцеву объявить выговор и предупредить его, что, если не выполнит сверхплановой сдачи в размерах, определенных сегодняшним решением, он будет наказан более сурово, вплоть до исключения из партии.
— Я не согласен, — повысил голос Торопов и шумно, вместе со стулом, отодвинулся от стола. — Так формулировать...
— Я голосую, — перебил его Пастухов тоном, не допускающим возражений.
Снова Степочкин и Пастухов вскинули одновременно руки. Помедлив немного, поднял нерешительно руку и прокурор.
Уфимцеву тоже, как и Торопову, захотелось вскочить и начать протестовать против произвола Пастухова, но он понимал всю бесполезность такого поступка.
— Кто против? — голос Пастухова заставил Уфимцева поднять глаза.
Против проголосовал Торопов.
— Есть третье предложение, — продолжал Пастухов. — Товарищ Торопов подсказал нам, что инициатива сверхплановой сдачи зерна должна исходить от самих колхозников. Так есть предложение поручить от имени парткома товарищу Торопову немедленно выехать в колхоз «Большие Поляны» и добиться принятия колхозниками определенного нами сверхпланового задания. Я голосую. Кто за это предложение?
— Не надо голосовать, — сказал, иронически улыбаясь, Торопов. — Поеду и так, без голосования.
5
Сумерки уже скрыли дали, заволакивали леса, поля, когда Уфимцев вернулся в село. И не заезжая домой, проскочил вечереющей улицей к правлению, беспокоясь, что там его заждались.
Машина Торопова стояла под окнами конторы. В окнах горел свет, но и без него было видно, что возле крыльца толпился народ: трактористы, комбайнеры, доярки, даже шалашовские мужики, которые, по его предположениям, должны быть на силосовании.
«Чего это они собрались? — подумал он, заводя мотоцикл во двор. — Может, Торопова увидели, набежали?»
Сдержанно поздоровавшись с колхозниками, он поднялся на крыльцо. Но и в коридоре теснился народ. Он увидел брата Максима, сидевшего на подоконнике, о чем-то оживленно разговаривавшего с Дмитрием Тулуповым из Шалашей, Дашку Лыткину и девчат из ее звена, Тетеркина с женой и даже дядю Павла, присевшего у стены и смолившего самосад.
И в его кабинете, кроме членов правления, были колхозники, обступившие Торопова. Стоял шум, раздавались смешки. Мелькнули встревоженные лица Стенниковой, Юрки Сараскина, Коновалова.
— Ну чего вы на меня? — посмеиваясь, отбивался от колхозников Торопов. — Еще раз повторяю: райсовет отстранен от сельского хозяйства. Наше дело концерт вам организовать, медицинскую помощь вовремя оказать... Вот вернусь в район, пришлю культбригаду, пусть она вас веселит в уборку.
— Хо-хо-хо! — раскатился Кобельков. — Давай! «Еньку» танцевать будем всем колхозом.
— Затанцуешь, Паша, — крикнула Лыткина, — когда хлеб из амбаров выгребут. Еще как затанцуешь!
Уфимцев не заметил, когда она появилась в кабинете, но, оглянувшись, обнаружил, что и другие колхозники вошли за ним, а те, кому не хватило места, стояли в дверях, в коридоре.
— Ты спроси его, Паша, зачем он сюда приехал? — кричала Дашка Кобелькову, показывая на Торопова. — По каким таким срочным делам?
Торопов застегнул распахнутый ворот рубашки. Улыбка сошла с его лица.
— Я приехал как уполномоченный парткома, гражданка. В районе идет уборка урожая, пора и вам начинать. Вот и приехал, чтобы подтолкнуть вас.
— А правленье собрал зачем? — наступала Дашка.
— Правление собирал не я, тут есть хозяева. Но, как уполномоченный, присутствовать на нем обязан.
— А мы, хоть и не уполномоченные, тоже хотим присутствовать, — заявила Дашка и посмотрела вокруг, ища поддержки.
— И послушать, что вы будете петь! — крикнул Максим из коридора. — Когда еще культбригаду вашу дождемся, охота вас послушать.
Опять начался шум, смешки.
Уфимцев пробрался к Стенниковой, наклонился над ней.
— Я же просил собрать только членов правления, — упрекнул он ее.
— Я тут ни при чем, Георгий Арсентьевич. Векшин народ взбулгачил. Говорят, весь день гонял по бригадам, жеребца замучил.
Уфимцев и без того догадывался, кто был инициатором нашествия колхозников в правление. Он посмотрел на него, сидевшего подле окна: глаза у Векшина возбужденно блестели, рот застыл в торжествующей улыбке.
— Ну как там? — спросила тихо Стенникова, показав глазами на потолок. — Что решили?
Уфимцев придвинул к ней стул, сел.
— Обязали сдать сверх плана двадцать тысяч пудов.
— Значит, надо, раз обязали.
— Так ведь без зернофуража останемся!
— Понимаю, понимаю... Но в районе положение в стране знают лучше нас с вами, раз на это идут.
— А продуктивность? Какая будет продуктивность без зернофуража?
— Что же поделаешь? Иногда приходится и поступиться своими интересами в интересах государства.
Уфимцев вспомнил слова Пастухова о звонке из области — выполнить план хлебозаготовок по району при любых обстоятельствах.
Кажется, Анна Ивановна поколебала в нем уверенность в правоте его убеждений. Да, как ни горько, что рушатся все твои планы, а решение парткома выполнять надо. Правда, тут не обойдется без борьбы с Векшиным...
Уфимцев встал, вышел на середину кабинета.
— Внимание, товарищи! — Он поднял руку, и все замолчали. — Сегодня на правлении колхоза должен обсуждаться вопрос о продаже зерна государству сверх установленного плана...
— А что я говорила? — крикнула опять Дашка. Она спустила платок на плечи и, подперев руками бока, с вызовом поглядывала вокруг.
— Вопрос этот серьезный, — продолжал Уфимцев. — И члены правления рады тому, что помочь им в этом деле пришли многие колхозники.
— Почитай, весь колхоз тут! — крикнули из коридора.
— Повторяю, мы рады такому обстоятельству, — и он опять посмотрел на улыбающегося Векшина, — будем решать этот вопрос вместе. Поэтому заседание правления переносится в клуб... Товарищ Кобельков, организуйте помещение.
— Есть! — крикнул Кобельков и сорвался с места.
Торопов настороженно смотрел на хозяйски строгого Уфимцева. «Что он делает? На что рассчитывает?» Но ничего не сказал, не вмешался.
В клуб колхозники шли толпой. Шли серединой улицы, молча, только слышался топот ног да редкое покашливание. Становилось темно. Багровая полоса над Коневским лесом медленно тухла, утончалась, воздух густел, тихо колыхался над притихшими избами. На Санаре кричали запоздавшие гуси, ревела диким голосом свинья у нерадивой хозяйки, где-то в доме плакал ребенок, лениво полаивали собаки.
Торопов приткнулся к плечу Уфимцева:
— Как думаешь, председатель, не зря ты пошел на такой риск? Не сорвут нам мероприятия колхозники?
— Посмотрим, — помолчав, ответил тот.
— Помни, мне нельзя без двадцати тысяч пудов возвращаться в район. Какие бы расхождения у нас с Пастуховым ни были в этом вопросе, но если принято решение, оно для нас с тобой, коммунистов, закон.
— Не агитируйте... Партийный устав знаю.
Клуб был старый, тесный, некогда переделанный из бывшей церкви, в нем стояла духота от закрытых наглухо окон.
Когда члены правления уселись за стол, стоявший на сцене Уфимцев обвел их взглядом, чтобы убедиться, все ли явились. Тут был весело поглядывающий на людей Кобельков, хмурый, прячущий глаза Гурьян Юшков, вальяжный, празднично приодетый Герасим Семечкин, спокойно глядевший в зал Юрка Сараскин, рядом с ним сосредоточенный Иван Петрович Коновалов, озабоченная Стенникова над книгой протоколов, и Векшин, возбужденный, не скрывающий радости. Не было лишь Попова.
— А где агроном?
— Уехал в Малаховку на кустовой семинар, — ответила Стенникова. — Райком комсомола проводит.
Уфимцев постучал по звонку, призывая к тишине колхозников, занявших все скамьи в зале.
— Товарищи! Время у нас сейчас горячее, дорогое, не до митингов. Но коли на заседание пришло столько колхозников, справедливее будет провести не правление, а общее собрание.
— Правильно! Собрание! — крикнули из зала.
Уфимцев невольно, против желания, вновь посмотрел на Векшина. У того на лице расплылось торжество: председатель колхоза сам в капкан лез.
— Послезавтра мы приступаем к уборке. Урожай у нас в этом году не очень богатый, но выше, чем предусмотрено в производственном плане. Значит, будут некоторые излишки зерна в хозяйстве. Вот и давайте подумаем, как с ними поступить... Но прежде позвольте предоставить слово председателю нашего райисполкома товарищу Торопову.
Раздались недружные хлопки. Торопов от неожиданности развел руками — он не думал выступать, но делать было нечего, поднялся и пошел к трибуне.
Он умел говорить, видимо, на это и рассчитывал Уфимцев, предоставляя ему слово. Колхозникам глубинных «Больших Полян» не часто приходилось встречаться с приезжим начальством, слушали они Торопова внимательно, не перебивая. Кое-кто из женщин даже заохал, сокрушенно закачал головой, когда он сказал, что в городах сегодня имеются трудности с обеспечением населения некоторыми продуктами питания.