Он погрузился во тьму.
Первые несколько дней в шатре дедушки Ламеха Сэнди чувствовал себя ужасно. Обгоревшая кожа пошла волдырями. Там, где не горело, там зудело. Но когда жар спал, Сэнди стал ожидать вечера, чтобы увидеть Иалит. Она не приходила, а женщины постарше, которые приносили светильник и зачастую задерживались поболтать со стариком, чтобы иметь повод поглазеть на Сэнди, его не интересовали.
Он теперь знал, что Деннис в безопасности, в шатре рядом с шатром Иафета, и что о нем заботятся. Он знал, что они с Деннисом вызывают сильнейшее любопытство женщин, приходящих каждый вечер.
– В жизни не видала ничего подобного! – воскликнула самая старшая из женщин по имени Матреда. – Если бы наш великан не обгорел сильнее, я бы не поверила, что их двое!
Ана с Элишивой тоже воспользовались своей очередью принести лампу дедушке Ламеху и пошептались насчет Сэнди и его сходства с близнецом, который все еще лежал в лихорадке в женском шатре. Но они не решались заговорить с Сэнди и беседовали тихо, чтобы он не расслышал их слов.
Аднарель приходил каждый день, хотя бы для того, чтобы добавить свежие травы или порошки в воду, которой Хиггайон продолжал опрыскивать больную кожу. Пеликан заботился о том, чтобы кувшин с водой не пустел, а когда дедушка Ламех благодарил большую птицу, он обращался с ней, к удивлению Сэнди, не как с обычным пеликаном. Старик часами возился со стряпней, стараясь пробудить аппетит Сэнди, и вкуснее всего были те блюда, которые напоминали мамино тушеное рагу, приготовленное на бунзеновской горелке. Сэнди хотелось расспросить старика про женщин, приходящих по вечерам, и, самое главное, узнать, почему среди них не бывает Иалит, но он смущался и помалкивал. И спал, спал и выздоравливал.
В первую ночь, когда стало похоже, что болезнь покинула Сэнди и он идет на поправку, хоть пока и не окреп, Ламех предложил вместе выйти из шатра и посидеть под звездами.
– Их свет не причинит вреда твоей заживающей коже. Она такая светлая, такая светлая! Неудивительно, что у тебя случилась солнечная лихорадка.
Он протянул руку, Сэнди ухватился за нее, и старик помог ему встать. Оказалось, что ноги Сэнди ослабели и совершенно отвыкли двигаться. Ламех откинул полог шатра и придержал его, пропуская Сэнди; тому пришлось пригнуться, чтобы пройти. Неподалеку от шатра росла большая смоковница, от старости уже переставшая плодоносить. Один корень торчал из земли, образуя низкое сиденье. Ламех уселся на него и кивком пригласил Сэнди устраиваться рядом.
– Смотри, – указал он на небо.
Величие ночного неба потрясло Сэнди еще во время его ночных визитов в рощу, служащую уличной уборной. Он пытался расспросить старика, где он находится: на какой планете, в какой галактике? Но его вопросы лишь вызывали недоумение Ламеха. Солнце, луна и звезды вращались вокруг оазиса и пустыни. Их поместил на небо Эль для блага людей. Так что Сэнди до сих пор не имел ни малейшего представления, куда их с братом закинула собственная глупость.
Теперь он просто смотрел на небо в благоговейном восторге. Дома даже зимой, когда воздух был чище всего, даже в сельской глуши, где они жили, их звезды никогда не походили на эти звезды пустыни. Сэнди казалось, что можно рассмотреть даже рукава спиральных галактик, кружащихся в своем великом танце. Рядом с сиянием звезд небесная твердь была чернее черного.
Если не считать горизонта.
– Слушайте, – сказал Сэнди, – а почему в той стороне светло? Там что, большой город?
– Там гора, – ответил Ламех.
Сэнди прищурился и разглядел очертания горной гряды на фоне неба. Один пик был выше других. Находились они вдалеке, намного дальше пальмы, которая привела их к Иафету, Хиггайону и оазису.
– Вулкан? – спросил он.
Ламех кивнул.
– И часто он извергается?
Ламех пожал плечами:
– Примерно раз за человеческую жизнь. Он далеко. Когда он взрывается, огонь до нас не доходит, но с неба сыплется черный пепел и губит наши посевы.
И действительно, свет на горизонте был настолько далек, что даже не приглушал величия звезд. Сэнди спросил:
– А здесь всегда так ясно?
– Всегда, когда нет песчаной бури. У вас там по ту сторону гор бывают песчаные бури?
Ламех вбил себе в голову, что близнецы пришли из-за гор. Это было самым дальним, что он способен был представить.
– Нет. Рядом с нами нет пустынь. Там, где мы живем, все вокруг зеленое. Только зимой деревья сбрасывают листву и на землю ложится толстый слой снега.
– Снега?
Сэнди наклонился и набрал пригоршню чистого белого песка.
– Снег белее и мягче его, и… Зимой он падает с неба и укрывает землю, его зовут удобрением бедняков. Мы нуждаемся в нем, чтобы летом был хороший урожай. У нас с Деннисом есть большой огород.
Лицо старика озарилось радостью:
– Когда ты поправишься и сможешь выходить днем, я покажу тебе мой огород. Что вы растите у себя?
– Помидоры, сахарную кукурузу, брокколи, брюссельскую капусту, морковь, лук, фасоль – да почти все съедобное. Мы едим все, что можем. А если не едим, то в банки закатываем или продаем. Что не в банку, то в банк. – Потом он сообразил, что эта шутка ничего не говорит Ламеху. Он добавил: – Часть урожая мы консервируем, а за другую часть пытаемся выручить деньги.
– Консервируете? Деньги?
– Ну, откладываем выращенную летом еду, чтобы съесть ее зимой.
– Вы растите рис? – спросил Ламех.
– Нет.
– У вас недостаточно колодцев для этого?
– У нас есть колодцы, – сказал Сэнди, – но, по-моему, у нас условия для выращивания риса не те. – Он решил, что надо будет поинтересоваться, как именно выращивают рис, когда они вернутся домой.
– А чечевицу? – продолжал Ламех.
– Нет.
– А финики?
– Там, где мы живем, слишком холодно для пальм.
– Я никогда не бывал по ту сторону гор. Должно быть, это очень необычное место.
Сэнди не знал, как еще объяснить старику.
– Ну… там, где мы живем, действительно все по-другому.
– Ты начало перемен, – пробормотал старик. – Мы живем в конце времен. Это может оказаться очень печально.
Сэнди, засмотревшись на звезды, не расслышал его слов.
– Дедушка Ламех, а мой брат правда поправляется?
– Да. Так мне говорят.
– А кто вам говорит?
– Женщины, когда приносят светильник.
– А мужчины никогда не приходят? Я не видел ваших сыновей.
– Только женщинам есть дело до меня. – В голосе Ламеха слышалась горечь.
– А Иафет?
– О, Иафет! Иафет приходит, когда может. Мой младший внук, мой дорогой мальчик… – Старик тяжело вздохнул. – Когда родился мой сын, мой единственный сын, я предсказал, что он принесет нам облегчение от трудов, от тяжкой работы, легшей на нас из-за проклятия на земле.
У Сэнди что-то тревожно ёкнуло внутри.
– Что за проклятие?
– Когда нашим предкам пришлось покинуть Сад, им было сказано: «Проклята земля за тебя. Терния и волчцы произрастит она тебе. Со скорбью будешь питаться от нее во все дни жизни твоей»[4]. – Ламех снова вздохнул, а потом расплылся в улыбке. – И вот все стало по предсказанному. Мой сын принес нам облегчение. Лоза плодоносит. Скот и птица умножаются в числе. Но сам он возгордился от своего преуспевания. Я одинок в старости. Я рад, что ты пришел.
Из шатра вышел мамонт, приблизился к ним и положил голову Ламеху на колени.
– Женщины все твердят мне, что меня ждут в шатре моего сына. Но я хочу остаться здесь, где родился мой сын, где умерла его мать. Мой сын отказывается видеться со мной лишь потому, что я предпочел остаться в своем шатре. Он упрямец. Что станет делать он сам, когда его сыновья пожелают его шатер?
– А он желает ваш шатер?
– У меня лучшие, самые глубокие колодцы в оазисе. Я всегда даю ему предостаточно воды для виноградников, но ему не нравится, что за ней приходится ходить. Плохо. Я останусь в своем шатре.
– Может, – решился высказать предположение Сэнди, – ваш сын такой упрямый потому, что у него упрямый отец?
Старик невесело улыбнулся:
– Может быть.
– Если он не приходит повидаться к вам, почему бы вам не сходить к нему?
– Слишком дальний путь для старика. Я отдал своих верблюдов и весь свой скот моему сыну. Оставил себе только свои сады и огород. – Ламех похлопал Сэнди по колену скрюченной рукой. – Надеюсь, теперь, когда ты поправляешься, ты не захочешь уйти сразу. Приятно, когда есть с кем разделить шатер.
Хиггайон боднул старика головой.
Ламех рассмеялся:
– Ты мамонт, милый мой Хиггайон. И при всей моей привязанности к тебе я испытываю потребность в человеческом обществе, особенно теперь, в мои последние дни.
– Ваши последние дни? – встревоженно переспросил Сэнди. – То есть как это?
– Я не так стар, как мой отец Мафусаил, но я старше, чем был его отец, Енох. Загадочный он был человек, мой дедушка. Он ходил пред Элем – а потом перестал быть. И ему было меньше лет, чем мне. Эль сказал мне, что дни мои сочтены.
Сэнди сделалось не по себе.
– И сколько получилось?
Ламех рассмеялся:
– Дорогой мой юный великан, ты же знаешь, что существует только много и немного. Голос Эля сказал – немного. Немного – это может означать одну луну, а может – несколько.
– Так, погодите минутку, – сказал Сэнди. – Дедушка Ламех, вы хотите сказать, что кто-то вам сказал, что вы скоро умрете?
Ламех кивнул:
– Эль.
– Эль что?
– Эль. Сейчас беспокойные времена. Сердца людей обратились ко злу. Мне семь сотен лет, и еще семь десятков, и семь…
– Стойте-стойте! – воскликнул Сэнди. – Но столько не живут! Там, откуда я пришел, по крайней мере.
Ламех поджал губы:
– Мы плохо используем нашу долгую жизнь.
Внезапно звездный свет показался холодным. Сэнди вздрогнул. Рука Ламеха снова коснулась его колена.
– Не тревожься. Я не уйду, пока ты не выздоровеешь и не воссоединишься со своим братом и вы не сможете позаботиться о себе и вернуться домой.