– Я говорил серьёзно, ну, когда, знаешь… Слушай, как тебя зовут?
– Делия.
– Точно, Делия, ты, типа, теперь моя девушка, – сказал Фредди. – Может, я и переберусь в Стилвилль. Ну да, это не Цинциннати. Там не будет возможностей, достойных такого парня, как я, но я чувствую, что у нас это серьёзно, Делия.
– Правда, Фредди?
– Точно.
– Я тоже думаю, что у нас всё серьёзно, Фредди, – проговорила Делия почти шёпотом. – Я с кучей парней встречалась, ни к одному не испытывала такого чувства. И прям сразу, понимаешь? Чёрт, да мои родители развелись. Я не то, чтоб много знаю про отца. А мама – даже не помню её счастливой. Всё моё детство она была такая грустная, что я думаю, у неё никого и не было, ну сам понимаешь. Оттого она всё время и грустила. И взрослея рядом с ней, я ни за что не хотела быть такой же несчастной, как она. Ни за что не хотела быть такой одинокой. Я всегда думала, что, знаешь, встречу правильного человека и у меня будет счастливая жизнь. Вот как я думаю. Если с тобой правильный человек, который делает тебя счастливой, ты можешь быть счастливой всю жизнь, Фредди. Я в это верю. А ты веришь, Фредди?
– Ага, Делия, – согласился Фредди. – Я никогда ни с кем так не разговаривал. Но, ага, я верю. Думаю, я чувствую так же. Я знаю, что такую, как ты, я никогда не встречал. Я чувствую, что всё переменилось. Что жизнь не такая и подстава. Что, может, ты – то хорошее, что случится в моей жизни. Я ждал, что случится что-то хорошее. Я всегда думал, что я особенный, но ничего особенного со мной не происходило. А теперь я думаю, что ты – это особенное.
– Ох, Фредди, – шепнула Делия, подставляя лицо для поцелуя. – Никто никогда не говорил мне ничего подобного.
Делия села, и Фредди сел рядом с ней, руки их переплелись, и они, запрокинув головы, стали смотреть фейерверк. Они словно видели, как в небе расцветает их молодость, амбиции, мечты, надежды. Фредди снова потянулся к Делии, но этот поцелуй не был страстным, как сотня прежних, а лёгким, почти невинным; таким бы ему хотелось быть, начнись его жизнь иначе. А потом Делия мягко опустила голову ему на плечо, и так они и сидели посреди этого чудесного мгновения и тёплой темноты.
Дядя Генри пододвигался все ближе к ним, пригибаясь всякий раз, как Фредди менял положение, но тут вдруг остановился.
– Что это за звук? – спросил он, запаниковав, и повернулся к Руперту.
Руперт вздрогнул, очнувшись от забытья, в которое погрузился, слушая своих молодых родителей в первый день их знакомства, повернулся и сказал:
– А? Да это грузовик гремит на грунтовке. Это… – он прищурился, всматриваясь в темноту.
– Что за грузовик? – встревоженно спросил дядя Генри.
– Мусоровоз, – бездумно отозвался Руперт.
И тут осознание происходящего пронзило его забытьё, и Руперт подскочил с места. Дядя Генри был уже на ногах и бежал впереди.
Машина времени!
Дядя Генри и Руперт проталкивались через плотную толпу людей на берегу реки, а вслед им неслось раздражённое: «Эй, вы двое, перестаньте толкаться!» Но они ни на кого не обращали внимания, отчаянно спеша к палатке с хот-догами. Когда они до неё добежали, обливаясь потом и тяжело дыша, коробок уже не было.
– Эй вы, мусорщики! – с трудом прокричал дядя Генри, бросившись за мусоровозом. – Где коробки, которые лежали за этой палаткой?
– Чавой? – переспросил мусорщик, останавливая грузовик.
– Коробки, которые вот тут лежали! Где?
– Ты о чём? В грузовике, конечно, где же ещё?
– НЕТ! О, НЕТ! – завопил дядя Генри. – Ладно, вам придётся снова всё разгрузить. Одна из них попала в мусор по ошибке. Она мне нужна. Я без неё не могу вернуться домой.
– О чём ты болтаешь? – не понял мусорщик. – Глянь-ка, вон сколько пустых коробок за теми киосками. Почему бы тебе просто не взять другую коробку?
– Нет, нет, мне не нужна какая попало коробка, мне нужна вполне определённая, – возразил дядя Генри. – В ней было кое-что особенное.
– Ну, её больше нет, – пожал плечами мусорщик. – Эта машина пережёвывает всё, что в неё загружают. Сминает, давит и пакует. Твоя особенная коробка пропала, мужик. Извиняй. – И он вскочил на мусоровоз и уехал.
Дядя Генри и Руперт посмотрели друг на друга, лица обоих побледнели.
– Это ужасно, – проговорил Руперт. – Мы застряли здесь? Что с нами будет? Как мы вообще можем здесь быть, когда мы ещё не родились?
– Ну, положим, это ты ещё не родился, мне теперь около тридцати, – уточнил дядя Генри.
– Но это же ещё хуже! – воскликнул Руперт. – Это значит, что где-то рассекает второй вы. И я не хочу здесь оставаться. У нас нет дома и вообще ничего. Что мы будем делать?
– Не знаю, – сказал дядя Генри. – Дай мне подумать.
– Может, вы изобретёте другую машину времени? – спросил Руперт.
– Ты смеёшься? Я даже не знаю, как первую изобрёл, – отозвался дядя Генри. – Однако, может, всё не так и плохо. Ну, то есть нам, пожалуй, просто нужно вернуться в Стилвилль. В конце концов, в 1971 году я жил в том же доме, что и теперь. Мы просто придём туда, и я скажу, что ты вселяешься к нам…
– Нет, это дурная идея! – ужаснулся Руперт. – Тогда вас будет двое. А что произойдёт, когда вас будет двое в одной комнате? Который из вас будет ВАМИ?
– Мы можем всем говорить, что мы близнецы.
– Вы не можете быть близнецами, если один из вас старше другого.
– Верная мысль, Руперт. Ладно, я могу быть наставником молодого себя. Наставники всегда крутятся вокруг подопечных, пичкая их советами. Мне такая роль вполне подходит.
– Неужели они не вспомнят, что никакого наставника, да на вас самого похожего, только старше, раньше вокруг не крутилось?
– Вспомнят? Ты, никак, в самом деле думаешь, что людям не всё равно? Ладно, вот другая идея. Может, молодой я исчез, когда появился пожилой я. В конце концов, мы же не знаем, как всё это работает. Может, только одна версия тебя может существовать одномоментно.
– Да, конечно, и это будет проще простого – объяснить им, как вы вдруг так состарились. Ну а я? Как мне может быть десять лет, если моя мать меня ещё даже не родила?
– Не мельтеши так, Руперт. Время – сложная штука, и пусть в деталях разбираются физики с их большущими мозгами. Достаточно и того, что мы, по меньшей мере, знаем, где найти крышу над головой.
– А-аай! – простонал Руперт и потянул себя за волосы. – У вас отличный дом, но я не хочу в нём жить. Я хочу свой собственный дом.
– Правда? – удивился дядя Генри. – Невероятно. Он не может быть и вполовину так хорош, как мой дом. Я бы подумал, что ты свой шанс не упустишь.
– НЕТ, я просто хочу вернуться в свою собственную жизнь! – Руперт едва не взвыл, разрываемый между паникой и раздражением, но тут снова мимо медленно проехал мусоровоз, собирая мусор. – Погодите-ка! Посмотрите, куда теперь поедет мусоровоз!
– Что? – переспросил дядя Генри.
– Это не та палатка с хот-догами. Дядя Генри, я думаю, это всё же не та, где мы оставили коробку. Я думаю, это была вот та, ближе к воротам.
Дядя Генри взглянул на ворота.
– Кажется, ты… чёрт побери, Руперт! Беги. Беги! Мусоровоз почти там.
Дядя Генри бежал быстро. Он был стар, но у него были длинные ноги.
Руперт был молод, но ноги у него были короткие. Оба были близки к панике. Он добежали до киоска как раз, когда мусорщик соскочил с грузовика, чтобы забрать коробки.
– ПОГОДИ! – завопил дядя Генри и бросился метать через плечо коробки из-под хот-догов, лихорадочно ища машину времени.
– Эй, прекратите мусорить! – завопил мусорщик. – Я не хочу собирать эти коробки по всей…
Но прежде, чем он успел договорить, дядя Генри вскричал:
– ЭВРИКА! Мы нашли её, мальчик! Нашли! А теперь быстро! Пока что-нибудь ещё не случилось!
Дядя Генри разложил коробку и запрыгнул в неё, Руперт следом за ним. Дядя Генри даже не начал делать свои хитрые пассы руками, как коробка зажужжала, засвистела, и в следующее мгновение оба сидели на полу на чердаке дома Риверсов.
– Ха! – выдохнул дядя Генри с триумфом. – Ха!
Они оба были настолько вымотаны, что ни один не знал, что тут ещё сказать. Руперт развязал завязанные на талии рубашки и свитер и надел их обратно. Переведя дух, они прокрались вниз по лестнице. Через приоткрытую дверь было видно, что семейство Риверсов сидит в столовой за обедом.
– Ну что ж, я подозреваю, что тебе не терпится сбежать к твоему собственному обеду. Не буду тебя задерживать, – заметил дядя барственно, подталкивая Руперта к дверям. Откровенно говоря, дядя Генри был очень рад оказаться дома и вдвойне рад, что не в 1971 году. Рад, что ему не придётся вводить в дом постороннего человека, а больше всего рад, что никогда больше ему не придётся носить «огурцы».
– Точно, – сказал Руперт. – Что ж, спасибо вам. Я чудесно провёл время.
– Ох, это сущие пустяки, – отозвался дядя Генри и ласково вытолкал его за дверь.
Оба по необъяснимой причине вдруг почувствовали себя ужасно неловко. Как два незнакомых человека волей случая поделившихся друг с другом чем-то очень личным.
– Ладно, до свидания. У тебя было пальто? – рассеянно спросил дядя Генри, нажимая на расположенную возле парадной двери кнопку, чтобы открыть ворота. Было очевидно, что ему не терпится приступить к обеду, вот он и забыл, что у Руперта нет пальто.
– Нет, только это, – ответил Руперт, ковыряя дырку в свитере. – Ладно, до свидания и ещё раз спасибо.
– Не за что. – Дядя Генри закрыл дверь, и Руперт побрёл по дорожке, заваленной свежевыпавшим снегом, приметно дрожа всем телом, разомлевшим в тепле летнего вечера. Он был почти у ворот, когда дядя Генри снова открыл дверь и подбежал к нему. Руперта поразила внезапная надежда, что вот он протянет ему бутерброд или даже булочку, испечённую к обеду, но вместо этого дядя Генри наклонился и быстро зашептал: – Я соврал. Я сожалел не о том, что ты не попробовал рождественский пудинг, а из-за призов. Я сожалел о потерянных тобою призах. Так что я нарушил своё собственное правило. Но мне плевать.